Когда я, задыхаясь от адреналина и восторга, снова оказался в седле, мне стала понятна одна простая вещь — нужно доверять тому, что кроется в недрах сознания настоящего графа. Потому что его самого, как бы, нет. А вот знания… Знания, похоже, остались. Ну и рефлексы тоже никто не отменял. Есть ощущение, графенок, замумуканный постоянным, пристальным вниманием слуг, особенно Захара, мог втихаря тренироваться для будущей службы. Вот какой вывод я сделал.
Честно говоря, когда утренние упражнения закончились, сил вообще не осталось. Но при этом имелось чувство гордости. За себя, естественно. Что ухитрился не ударить в грязь лицом и блеснул талантами. Эх, Петя, Петя… А ты не так уж плох. Мы с тобой, возможно, имеем реальные шансы хорошенько развернуться и стать кем-то стоящим.
Тренировка была закончена и полк получил команду разойтись до обеда.
— Ну что, граф, не желаете промочить горло в Собрании? — громыхал рядом поручик Ржевский, вытирая потное лицо. — А заодно и пообедать по-человечески.
Естественно, я согласился. Мой авторитет гигантскими скачками двигался вверх и я не планировал нарушать этот процесс.
Под Офицерское собрание был выделен один из лучших особняков, реквизированный у сбежавшего польского шляхтича. Он выглядел как величественное здание с колонами и широким крыльцом.
Высокие потолки с остатками лепнины, паркет, натёртый до блеска, и огромные окна, выходящие в запущенный сад, создавали странный контраст с простой едой и шумной компанией военных.
— Граф, где же вы так прятали свои умения? — Похохатывал рядом поручик Ржевский, накладывая себе огромную порцию гречневой каши с мясом. — В вольтижировке вы были легки, как пёрышко! А ведь и не подумаешь. Признайтесь, вы нарочно нас своими заумными речами изводили? Поди так и задумали, чтоб пущий эффект был.
— Это всё философский подход к равновесию, поручик, — невозмутимо ответил я. — Когда дух спокоен, тело обретает гармонию.
Ржевский посмотрел на меня с огромным уважением, но полнейшим непониманием. Видимо, моя глубокая, философская мысль не нашла отклика в его душе, но поручик решил не спорить.
Однако обед, что уже не удивительно, выдался немного беспокойным. За окном столовой, как приклеенный, маячил Орлов. Он добросовестно исполнял свой долг, то и дело затягивая «оду» так громко, чтобы я её слышал.
И все бы ничего. Народу, к примеру, это выступление очень нравилось. Но чертов Орлов повторял один и тот же куплет по кругу. Меня от его вытья начало немного подташнивать. Однако я терпел. Чисто из принципа. Пусть ходит и поет до самого вечера. Глядишь, сделает выводы насчет своей самоуверенности.
После обеда и короткого отдыха поручик Чаадаев скомандовал общее построение на плацу для упражнений с холодным оружием.
— А теперь, господа, — объявил он, — отработаем рубку и основы фехтовального боя.
Моё сердце ухнуло в пятки. Одно дело — позволить телу делать трюки на лошади. Совсем другое — вступить в поединок с саблей, где от твоей реакции зависит, останешься ли ты с рукой или без нее. Черт, черт, черт… Надеюсь, графенок реально сбегал от Захара и занимался тренировками, иначе я могу попасть в просак.
Мне в спарринг-партнёры достался Ржевский. Услышав об этом, он широко улыбнулся.
— Ну что, граф-философ, покажете свою гармонию в бою? Не волнуйтесь, я осторожно.
Мы встали в позицию. Я сжал эфес своей соколиной сабли, а потом просто расслабился. И снова произошло это странное чудо. Рука сама заняла идеальное положение, стойка стала твёрдой, взгляд сфокусировался на противнике. Такое чувство, будто в мой, конкретно в мой мозг полился тонкий ручеёк информации.
— К бою! — крикнул Ржевский и сделал быстрый выпад.
Я не успел подумать. Моя рука дёрнулась сама, и клинок с лязгом отбил его атаку. Парирование было инстинктивным, почти ленивым, но невероятно точным. Ржевский удивлённо отступил на шаг.
— Ого! — протянул он.
А дальше началось нечто невообразимое. Моё тело двигалось с собственной, отдельной от меня волей. Оно уклонялось, парировало, переходило в контратаки. Я видел мелькание стали, слышал её звон, но мои действия опережали мои мысли.
«Так, рука только что сделала финт, — в ужасе думал я, пока тело выполняло сложный перевод клинка. — Твою мать! Я даже не знаю, что такое финт!»
Ржевский, отличный фехтовальщик, атаковал всё яростнее, но не мог пробить мою защиту. Наконец, в одном из выпадов, я, сам того не ожидая, провёл обманное движение и легко коснулся его плеча кончиком сабли.
Поединок был окончен. Ржевский тяжело дышал, глядя на меня с нескрываемым изумлением.
— Бестужев… да вы… вы прирождённый рубака!
Я стоял, пытаясь унять дрожь в коленях, и не знал, что ответить. Все офицеры вокруг прекратили свои поединки, уставившись на нас. Тишину нарушал лишь голос Орлова, который растерянно допевал свой куплет где-то за пределами плаца.
Именно в этот момент на площадку, спотыкаясь и задыхаясь, выбежал один из гусар. Лицо его было белее мела.
— Господа! Беда! — выкрикнул он. — Генерал-лейтенант Уваров едет! С инспекцией!
Расслабленная атмосфера тренировки мгновенно испарилась. Слово «Уваров» подействовало на гусар, как удар грома.
— Поручик… Чего-то запамятовал. А кто такой Уваров. Что за паника?– Тихонько спросил я Ржевского.
— Как это «кто»⁈ — взвился он в ответ на мой вопрос. — Батюшка, вы что, из лесу вышли? Генерал от кавалерии! Фёдор Петрович Уваров! Легенда! Он за дисциплину шкуру с живого сдерёт, бардака не терпит! А у нас…
Ржевский осёкся и обвёл взглядом расслабленных, вспотевших гусар. Стало ясно — полк к визиту легендарного генерала был катастрофически не готов.
Глава 8
Фамилия Уварова подействовала на всех присутствующих, как удар грома.
В полку начался настоящий кипишь. Офицеры, только что расслабленно обсуждавшие сплетни, теперь метались, как угорелые, выкрикивая приказы. Кто-то орал, требуя немедленно принести парадный мундир, кто-то со звоном ронял саблю, причем не единожды, кто-то просто бестолково метался туда-сюда, пытаясь навести порядок среди подчиненных.
В общем, моих однополчан в преддверии явления Уварова, страшного и ужасного, плющило знатно. Всех. Кроме меня. Я не бегал, не орал. Наоборот. В центре этого хаоса меня вдруг осенило. Вот он, реальный шанс! Пока все теряли голову, я должен её обрести. Внешний вид — половина успеха.
— Прошка! Захар! Ко мне!
Слуги, стоявшие поодаль, чтоб их не «затоптали» ошалелые гусары, тут же оказались рядом.
— Тащите парадную амуницию! Живо! Всё сюда!
Через несколько минут, пока остальные офицеры ещё пытались навести порядок, Прошка и Захар уже принесли все, что требовалось.
— Батюшка, извольте… Негоже перед генералом в таком виде… — бормотал Захар, подавая белоснежные перчатки.
Прошка, сияя от гордости за хозяйскую предусмотрительность, уже помогал мне накинуть на левое плечо алый ментик с серебряными шнурами и протягивал кивер с высоким белым султаном.
Я быстро облачился во всё это, дабы казаться по-настоящему бравым гусаром. Если уж идти на смотр, то выглядеть нужно безупречно. Хотя, честно говоря, половина амуниции казалась мне совершенно бесполезной.
Штаны? Держите! Украсим их шнурами, там же без шнуров вообще никак. Глядишь, враг сдохнет от зависти. На плечо какую-то тужурку? Да конечно, ребята! И не надо одевать ее нормально, так на плече и носите. Удобный головной убор? Ни в коем случае! Держите вот — цилиндр с пером. Чтоб враг наверняка видел, куда целиться.
Короче, не знаю, кто тут выполняет роль Юдашкина, я бы этому человеку сказал пару ласковых слов. Но, как говорится, со своим уставом в чужом монастыре тебя на хрен пошлют.
Когда прозвучал сигнал горна к общему построению, я был готов на сто процентов. Все четыре эскадрона, более шестисот гусар, выстроились на главном плацу в единую, длинную линию.
На площадь въехал генерал-лейтенант Уваров со своей свитой. Он медленно двигался вдоль строя, и его проницательный взгляд, казалось, заглядывал каждому в душу. Несомненно, выглядел мужик солидно. В нем чувствовались и стать, и власть, и жесткий стержень.
— Господа гусары, — произнёс он громко и отчётливо, остановившись перед нами, — вид у вас бравый, но застоявшийся. Посему, дабы размять ваши кости, манёврам быть! За город, господа!
Слова генерала мои однополчане встретили радостным криком:«Ура!» Я, естественно, тоже кричал, хотя про себя думал, как мне дороги все эти особенности гусарской жизни. Полдня уже было убито на тренировку, а теперь, значит, предстоят игры в «войнушку». Однако, моего мнения, никто не спрашивал, поэтому приходилось изображать счастье и восторг, дабы не выделяться среди остальных.
Через полчаса вся армада уже выезжала в поля, где были раскинуты штабные шатры для манёвров.
Уваров тут же вызвал к себе командира полка, полковника Давыдова, и всех четырёх командиров эскадронов, включая нашего ротмистра Бороздина. Через десять минут они вышли из генеральского шатра. Нашему полку досталась задача атаковать и выбить «противника» с холма.
Я увидел, как Уваров отошёл в сторону, о чём-то беседуя с Бороздиным. Это был мой шанс. Пока, правда, не понятно, какой, но я точно понимал, надо что-то сделать, как-то проявить себя.
Единственное — на данный момент мои таланты заканчиваются на отличном владении саблей и фокусах, которые я, оказывается, могу показать на лошади. Это — скудный арсенал. Вряд ли Уваров оценит, если я начну носиться туда-сюда на Громе, размахивая саблей. Скорее решит, что перед ним какой-то псих. Нет. Тут надо провернуть нечто важное, весомое. Такое, чтоб у генерала глаза на лоб вылезли. От восторга, естественно.
Я тихонечко, приставным шагом, стараясь не привлекать внимания, подкрался ближе. Требовалось понять, о чем идет разговор. Может там я услышу подсказку.
Генерал вместе с ротмистром обсуждали те самые маневры, которые полагались нашему эскадрону. Вообще, конечно, все, что они говорили для меня звучало как белый шум. Набор военных терминов, какие-то стратегические выкладки. Я уже было отчаялся, понимая, что блеснуть мне вообще нечем. Но…