Поручик обернулся, его лицо было бледным, но решительным. Он, казалось, не понял моего гнева.
— Этот сукин сын мог убить корнета, граф! Я не мог позволить ему сбежать или навредить еще кому-то! Он был опасен!
— Опасен⁈ — я едва сдерживал себя, чтобы не взорваться. — Он убил Лейбу, потому что Лейба собирался говорить! Этот вор знал не меньше, а возможно, и больше, чем сам Лейба! Он был последним звеном, которое могло привести нас к тем, кто стоит за интендантом! А ты… ты его зарубил! Мы только что потеряли единственную нить. Что теперь, Ржевский⁈ Что теперь⁈
Глава 12
В караулке повисла мертвая тишина, которую нарушало лишь жадное потрескивание одинокой свечи и тяжелое, прерывистое дыхание гусар. Скажу честно, все мы пребывали в состоянии тихого офигевания из-за случившегося, но по разным причинам.
Мои гусары расстроились тем фактом, что я не оценил их героического рвения, в итоге которого у нас в наличие имелось два трупа. Два — потому что, если бы они обыскали этого урода с кистенем, все сложилось бы иначе. Соответственно смерть Лейбы тоже была на их совести.
Причина моего офигевания — тоже два трупа, но просто как факт. Я вообще-то к подобным сюжетам не привык. Мне вообще-то от одного только вида Лейбы, лежащего в луже собственной крови, и вора, который оказался проткнут саблей, как поросенок вертелом, становилось слегка не по себе. Не то, чтоб очень расстраивало, но и не радовало.
Драка — да. Мордобой — ок. Но убийство — это уже другая история. Даже из того расчета, что и Лейба, и мужик с кистенем были сволочами и преступниками.
Я в который раз с тоской посмотрел сначала на вора, лежащего в нескольких шагах от порога, потом на Лейбу. Оба — мертвы. И оба — на нашей совести.
Однако, мучаться нравственными угрызениями можно сколько угодно, это ничего не даст. Есть ещё третья сторона медали. Вот такая она у нас, медаль. Трехсторонняя. Это — сам факт случившегося происшествия. За него надо будет отчитаться, но я пока не понимаю, как. Думаю фраза:«Извините, мы там немного наследили» вряд ли послужит оправданием для начальства.
Оставалась крохотная надежда, что информацией обладали не только Лейба и вор, но и остальным тоже что-то известно.
Я подошел к оставшимся в живых мужикам. Все они сидели рядочком, прижавшись к стене. Их глаза метались от Ржевского с окровавленной саблей к трупам на полу, затем снова возвращались к поручику. И вот что любопытно. Во взглядах мужиков не было ни страха, ни отчаяния, только осторожная, звериная хитрость. Единственное, о чем они беспокоились — это не прилечь рядом с товарищами.
— Что ж, раз ваш приятель решил замолчать навечно, — голос мой звучал ровно, почти ласково, — может, вы будете сговорчивее? Кто вас нанял? Куда везли оружие?
Один из мужиков, широкоплечий, с обветренным лицом, лишь покачал головой.
— Ничего не знаем, ваше благородие. Мы люди простые, возчики. Наняли нас с подводами. Сказали, груз военный, тайный. Вот и везли. Куда — не наше дело. Куда прикажут, туда и едем.
Я присел на корточки перед ним, стараясь заглянуть ему прямо в глаза. Запахи пыли, крови и страха смешались в воздухе, обволакивая меня. Неееет… Боится все-таки. Боится… Чисто за свою шкуру. А значит, ни слова не скажет. Никто из них не скажет.
Они видели, как только что мужик с кистенем грохнул Лейбу, соответственно, прекрасно понимают, Сибирь где-то там, а люди, которые организовали закупку оружия — где-то здесь. Поэтому все особо говорливые до Сибири просто не доберутся. Их тут по-тихому прибьют, как и Лейбу. А Сибирь она что? Там тоже люди живут.
— Тайный груз, говоришь? И ты веришь, что за тайный груз вам платят столько, что вы готовы рисковать шеей, да? Ты думаешь, я поверю, что вы попались на такую удочку? — С напором продолжил я.
Мужик отвел взгляд и упрямо повторил:
— Честное слово, ваше благородие. Сказали, нажива будет хорошая. Вот и согласились. Дома жены сидят, детишки мал-мала меньше. Все голодные. Жрать просят.
Мужик завел песню, которую я без того мог пересказать наперед. Мы не сами, нас принудили. Вот в чем ее суть.
Его сообщники кивали, подтверждая каждое слово. В их глазах я прекрасно видел затаенную насмешку. Мол, давай барин, докажи обратное. А еще им нечего было терять. Лейба, единственный более-менее подходящий свидетель, мертв. Без Лейбы, без каких-либо документов, без других улик, мои слова ничего не стоили. Это было глухое дело. Я не мог заставить их говорить, не переступая черту, которую пока не готов пересечь. Чувствовал себя шахматистом, который только что потерял ферзя.
Наконец, причитания мужика пошли на убыль и окончательно затихли. Он заткнулся, глядя на меня страдательным взором. Я тоже молчал. Пытался найти выход из ситуации.
Первым тишину нарушил Ржевский. Он вздохнул тяжело и посмотрел на меня. Его лицо было мрачно-бледным, словно высеченным из камня.
— Это… это плохо кончится, Бестужев, — тихо, едва слышно, сказал он, чтоб наш разговор не расслышали воры. — Нужно немедленно докладывать. Ротмистру Бороздину или Чаадаеву. Объяснить всё, как было.
— Докладывать? — я горько усмехнулся, чувствуя, как желчь поднимается к горлу. — И что мы скажем, поручик? Что мы самовольно устроили засаду на воров? Что в ходе этой засады убили двоих, один из которых — чиновник интендантского ведомства? Финал предполагался совсем иным. Мы должны были выглядеть победителями, а не…
— Так ворьё же! — буркнул кто-то из гусар, перебив мои размышления.
— Ворьё — это когда разберутся. А разбираться будут долго… — протянул я.
Затем обвел взглядом лица своих товарищей. В их глазах читался вопрос: «Что теперь?»
— Пока будут выяснять, пройдут драгоценные часы. Встреча на рассвете! Изменники-шляхтичи, не дождавшись поймут, что дело провалилось, и скроются. Вся наша работа пойдёт прахом. Вы сами слышали, о чем начал говорить Лейба. Об измене. Понимаете, насколько велики ставки?
Я шагнул в центр комнаты. Голос мой окреп, а каждое слово чеканилось, отсекая сомнения.
— У нас есть только один выход, господа. Довести дело до конца. Мы должны захватить этих поляков. Сами. Захватить с поличным. Только, если привезем воров, и заказчиков, мы покажем, что действовали правильно.
Гусары молчали, переваривая мои слова. План был безумным. Это означало удвоить ставку, поставив на кон не только карьеру, но и жизнь.
— Чёрт с ним, граф прав! — неожиданно громко произнес Ржевский, а потом с глухим стуком ударил кулаком по своей же раскрытой ладони. — Если нас и судить, то за большую победу, а не за драку на складе! Я с тобой, Бестужев.
Поддержка поручика решила дело. Остальные гусары, один за другим, согласно закивали. В их глазах страх сменился решимостью и азартом, словно они уже видели себя героями, возвращающимися из дерзкого рейда.
— Хорошо, — кивнул я. — Но мы не можем ехать все. Кто-то должен остаться здесь. Охранять склад, пленных и… этих, — Я кивнул на тела.
В наступившей тишине стало ясно, что оставаться не хочет никто. Все рвались на захват. Там — героическая слава, тут — скучная рутина.
— Доверим выбор судьбе-злодейке, — Ржевский достал из кармана серебряный рубль. — Орёл — едет. Решка — остаётся.
Он подбросил монету. Орёл. Поручик ехал. Напряженная тишина повисла в караулке. Монета переходила из рук в руки. Кому-то везло, и он с облегчением выдыхал. Кто-то, увидев решку, мрачно отходил в сторону. Наконец, очередь дошла до меня. Я подбросил монету. Орёл. Я тоже ехал.
Не то, чтоб могло быть иначе. Естественно никто бы гусар одних, без контроля не отпустил. Я уже увидел, как они решают вопросы. Чуть что — сразу саблей махать. Но ради общего духа братства решит поддержать «монеточный» выбор.
Через пять минут у нас была ударная группа из шести человек, включая меня и Ржевского. Остальные, с видимым разочарованием, приняли свою участь и остались на охране.
— Накидывайте плащи поверх мундиров, — велел я. — Оружие спрятать. Мы не должны выглядеть как гусарский разъезд.
Мои товарищи послушно принялись маскироваться. В итоге, на сборы ушло еще около получаса и только после этого мы вышли из караулки.
В предрассветных сумерках нас ждали три трофейные телеги, брошенные ворами. Мы молча погрузились в них, прячась среди мешков и ящиков. Ящики, кстати, само собой, были пустыми. Это тоже мое решение. Рисковать, таская за собой оружие, — мысль нелепая. Не с нашим счастьем, как говорится. Потому, пока ударная группа готовилась к вылазке, остальные резво вытаскивали ружья и уносили их на склад.
Просто с пустыми руками к шляхтичам тоже не явишься. Глянут — телеги без груза, и все. Операция закончится, не успев начаться.
Закончив приготовления, наша ударная группа тихо выехала со складов. Мы двигались не как лихие гусары, а как простые возчики, стараясь не привлекать внимания в серой утренней дымке, по направлению к корчме «Под тремя соснами», чтобы устроить новую, ещё более опасную засаду.
В предрассветных сумерках корчма «Под тремя соснами» выглядела зловеще. Одинокое строение на отшибе у лесной дороги, с тусклым светом в паре окон. У коновязи я заметил несколько верховых лошадей — признак того, что гости внутри были не из простых. Собственно говоря, на другое и не рассчитывали.
— Пойду один, — тихо сказал я Ржевскому, когда мы слезли с телеги.
— С ума сошёл? — прошипел он, схватив меня за рукав. — Они тебя на ремни порежут. Ты что? Одному нельзя! Ты, корнет, конечно, удалой вояка, но тут ведь разговор состоится не с честным противником. Тут — подлые людишки и предатели.
— Нет, поручик. По-другому нельзя. Вдвоём мы будем выглядеть подозрительно. Они могут заподозрить. А если я один — так это посыльный. Поговорю, попытаюсь выманить их на улицу. Если через пятнадцать минут не выйду или будет шум — атакуйте.
Ржевский сжал зубы, но кивнул. Его взгляд был полон тревоги, однако он доверился моему решению.
Я запахнул плащ поглубже, затем решительно направился к двери. Толкнул ее, переступая порог и замер, чтоб оценить ситуацию. В ноздри тут же ударил тяжелый запах кислого пива, лука, немытых тел. Запах, наверное, привычный для любой корчмы, но сейчас казавшийся особенно тошнотворным.