Давыдов медленно повернулся ко мне. Лицо его было похоже на гранитную маску, но в глазах полковника я увидел холодную ярость и… долю сомнения. С одной стороны, он, конечно, взбесился из-за седовласого, посмевшего называть гусар бандитами. С другой — Давыдов понимал, чем чревата ситуация, если и правда произошла ошибка.
Наступила тишина. Полковник медленно обвёл взглядом поляков, моих гусар, затем снова посмотрел на меня. Он выглядел так, будто решал, кого первым отправить в петлю. И я туда точно не хотел.
В этот момент в мою голову даже закралась мыслишка. Может, зря не дал гусарам прирезать всех заговорщиков? Да, жестоко, но зато сейчас не пришлось бы стоять перед Давыдовым и думать, чем закончится это дело.
— Я… я должен разобраться, — наконец произнёс Давыдов глухо, словно каждое слово давалось ему с трудом. — Немедленно. Случившиеся слишком серьёзно. Слова шляхты против вашего… доклада.
Я напрягся. «Разобраться» — это всегда плохо. Это значит волокита, бумаги, допросы, и никакого быстрого решения. А у нас времени нет. Так-то остался ещё тот же интендант. Сейчас до него дойдёт информация о случившемся, и всё. Он хвосты быстро подчистит, свалит всё на Лейбу, один хрен тот помер, и выйдет сухим из воды. Да и с Радзивиллом этим дурацким вопрос до конца не решён. Он ведь главный заговорщик. А мы до сих пор даже не знаем, кто он такой вообще.
— Господин полковник, у нас есть… — попытался я снова высказаться, но Давыдов лишь отмахнулся.
— Корнет, вы уже все сказали, — перебил он меня.
Затем повернулся к опешившему денщику, который всё ещё стоял неподалёку, словно вросший в землю столб, и, нахмурившись, отдал приказ:
— Живо сюда караул и Браздина! Немедленно!
Денщик вышел из ступора и пулей вылетел прочь, бормоча что-то типа «сейчас, ваше превосходительство», «конечно, ваше превосходительство».
Поляки, поняв, что их ни кто не спешит арестовывать, расправили плечи. Сволочи… А потом начали возмущенно кудахтать, снова требуя наказания для «зарвавшихся» гусар, но Давыдов так на них глянул, что даже седовласый предпочел заткнуться.
Полковник вновь подошел к телегам, осмотрел мертвых и тихонько принялся расспрашивать остальных гусар. Тех, которые участвовали в нашей операции по захвату предателей. Так понимаю, Давыдов хотел послушать, что скажут единственные свидетели случившегося с нашей стороны.
Мы с Ржевским молча переглянулись. И он, и я понимали, разбирательства могут прийти не к самому лучшему результату, но нам ничего не оставалось кроме как ждать.
Буквально через пять минут появился караул, состоящий из четырех рядовых гусар и корнета. Следом за ними топал Браздин. Лицо его выглядело не очень довольным, а стоило ротмистру увидеть меня вместе с Ржевским, так его вообще перекосило.
Давыдов тут же начал что-то выговаривать Браздину, тихо и зло. Я очень старался услышать, что именно, мне кажется, у меня даже уши, как локаторы шевелились туда-сюда, однако ни черта не вышло.
— На гауптвахту! — рявкнул Давыдов в конце своей речи.
— Но… господин полковник, у нас тут нет гаупвахты, — растерялся Браздин.
— Да какое мне до этого дело, есть или нет? Найди! Но что бы они все сидели на гаупвахте.
— Есть! — вытянулся в струнку Браздин.
— А Этих… панов, — Давыдов процедил слово «панов» с неприкрытым отвращением, — разместить в доме при комендатуре. Обеспечить им все условия, соответствующие их положению. Вино, тёплые одеяла, чистое бельё. И приставить усиленную охрану. Никаких вольностей, но и никаких притеснений. Они гости. Пока.
Браздин кивнул, затем повернулся к нам и посмотрел таким раздраженным взглядом, что мы с Ржевским, не дожидаясь приказа, тут же подскочили к ротмтстру. Остальные гусары сделали то же самое.
— Пойдемте! — Рявкнул Браздин, и повел нас в сторону, известную только ему.
Глава 14
Мы шли по предрассветным, пустым улицам города молча. Говорить не хотелось ни о чем вообще. Особенно мне. Я ужасно вымотался.
Ротмистр Браздин, злой, невыспавшийся, то и дело зевал и раздраженно косился в нашу сторону, но тоже молчал. Мне кажется, набирался сил, чтоб высказать все разом. Ну или опасался, что начав разговор не выдержит и тоже кого-нибудь убьет. Например нас с Ржевским. А боюсь, еще парочка трупов окончательно выведут Давыдова из себя.
Ротмистр вел наш маленький отряд вперед, но мы пока не понимали, куда именно. Нет, в общем плане все очевидно — на гауптфахту. Однако чисто физически совершенно не понятно, где она и как выглядит. Никогда так долго не ходил под арест. Я вообще туда никогда не ходил.
Пожалуй, только в этом столетии с его дворянскими кодексами и этикетами возможно, чтоб провинившиеся реально сами шли за решетку, пусть даже условную, не помышляя о побеге. Однако ни одному из гусар это даже в голову не приходило.
А вот я, скрывать не буду, грешным делом подумал, не сделать ли мне ноги? Но… В следующую секунду появилась крайне удивительная мысль. Я решил, что это непорядочно. Непорядочно! Пожалуй в прошлой своей жизни я слово «непорядочно» слышал только на уроках литературы и вообще ни о чем подобном не размышлял. Жизнь в теле графа, похоже, начала вносить некоторые коррективы в мои внутренние приоритеты.
Настроение было паршивым. Азарт боя и триумф победы улетучились, оставив после себя лишь горькое послевкусие неопределенности. Мои товарищи, еще час назад гордо именовавшие себя победителями, теперь брели понуро опустив головы.
Мы прошли пару улиц в полной тишине, когда Браздин резко свернул в глухой, безлюдный переулок и остановился. Гусары, естественно, тоже замерли рядом с ротмистром.
— Та-а-а-ак…— протянул он, смерив нас тяжелым, изучающим взглядом. Затем этот его взгляд переместился конкретно на меня, но в итоге прозвучало все-таки две фамилии. — Бестужев! Ржевский!
— Господин ротмистр! — рявкнули мы с поручиком одновременно.
Видимо, вышло слишком громко или неуместно браво, потому что лицо Браздина слегка дернулось и сморщилось, будто он собирался заплакать или готовился плюнуть в нас обоих.
— А теперь, черт с вами, рассказывайте. Оба. Что вы опять натворили? Только по-честному. Без утайки. Полковник был в ярости. Я должен знать, что случилось. В детали меня не посветили, хотелось бы услышать их от вас.
Мы с Ржевским переглянулись. Вообще, я Браздину по-прежнему не особо доверял. Запомнилась та ситуация на маневрах, когда ему не понравилось мое вмешательство в разговор с Уваровым. Однако, в данном случае он, наверное, прав. Как ни крути, наш эскадрон находится в его подчинении, а значит, отдуваться ему придется вместе с нами. Лучше, чтоб Браздин владел информацией.
— Господин ротмистр… — Начал было Ржевский.
— Нет. — Перебил тот поручика, качнув головой. — Пусть Бестужев расскажет лучше. У вас, Ржевский, сейчас непременно появятся всякие образные сравнения и желание приукрасить случившееся. Количество врагов возрастет в два раза, а главным действующим лицом станете вы. Корнет, начинайте. Слушаю.
Я кивнул и начал говорить. Рассказал все, как есть, без утайки. Про приказ Чаадаева, про подозрительного Лейбу, про тайник в стене и подкоп. Про нашу первую засаду и убийство вора, который заставил Лейбу замолчать навечно. Про отчаянное решение идти на перехват самим, без приказа. Про жестокий бой в корчме, убитых шляхтичей и раскрытый заговор.
Бороздин слушал, не перебивая. Его лицо становилось все более серьезным, хмурым. Когда мы закончили, он долго молчал, обдумывая услышанное.
— Вы поступили как самовольные, безрассудные юнцы, — наконец произнес ротмистр и в его голосе не было злости, только тяжелая усталость. Он посмотрел на каждого из нас. — Надо было хоть кого-то с докладом отправить. Однако… Пожалуй, я должен признать, что вы действовали из лучших побуждений. Выполнили свой долг — стеречь покой империи!
Мне кажется, в этот момент моя челюсть опустилась вниз, а рот слегка приоткрылся от изумления. Честно говоря, не ожидал от него подобных слов. Вообще.
— Приказ полковника — взять вас арест. И этот приказ будет исполнен. — Продолжил Браздин. — Но я буду лично ходатайствовать за вас. За каждого. Возьму часть вины на себя. Врочем, нет… Тут, наверное, вся вина на мне. Не доглядел, упустил… Однако, братцы, иначе нельзя. Мы лейб-гвардейский полк. Вот!
Ротмистр вытянул руку вперед, сжал пальцы в кулак и тряхнул им прямо перед нашими носами, наверное, чтоб мы точно поняли серьезность его намерений, затем повернулся и снова двинулся вперед, коротко бросив через плечо:
— За мной!
— Господин ротмистр, мой конь остался возле дома Давыдова, вы уж позаботьтесь о нем. Негоже его там бросать, — выдал я вдруг.
Сам от себя не ожидал, если честно. Какая мне разница, что с конем, когда сам пока еще в подвешенном состоянии. Однако, и это реально удивляет, меня волновала судьба Грома.
— Хорошо, — Кивнул Браздин, не оборачиваясь.
Мы прошли еще пару десятков метров и я, наконец, увидел место нашего будущего заключения. Так как официальной гауптвахты не было, не успели еще обзавестись, ротмистр привел нас на задворки какой-то усадьбы, к простому деревянному сараю, от которого несло прелым сеном и куриным пометом.
— Прибыли, господа, — мрачно объявил он.
— Это что за курятник⁈ — первым взорвался Ржевский. — Мы офицеры, и дворяне!
— Я не буду сидеть в этом хлеву! — поддержал его один из гусар.
Судя по всему, мои товарищи приготовились спорить, возмущаться, требовать уважения.
Но лично мне, к примеру, было уже на все плевать. Я смертельно устал. От напряжения, от интриг, от драк, от крови.
— Да прекратите, господа! –перебил я спорящих товарищей. — Какая, к дьяволу, разница⁈ Сараи, куры, гуси… Поляки!
Затем без малейших сомнений шагнул в темный проем «гауптфахты», нашел в углу охапку старого, но, к счастью, сухого сена, бросил на него свой плащ и, не говоря больше ни слова, рухнул на импровизированное ложе.