— Видите этот улей, поручик? Город кишит шпионами, предателями, агентами влияния… как наших «друзей» поляков, — он кивнул в сторону приемной, — так и куда более опасных игроков. Вчера вы отрубили одну голову гидре. Но у нее их… много. — Он обернулся. Его взгляд стал тяжелым, проницательным. — Лейб-гвардия… Элита. Но и там… не все чисто. Не все служат Империи так же самоотверженно, как вы и ваши товарищи.
Барклай-де-Толли сделал паузу, давая возможность своим словам впитаться в мой разум и крепко там обосноваться.
— Мне нужны люди, поручик. Свои люди. В полку. Умные, смелые, не обремененные глупыми предрассудками светского круга. Люди, которые видят суть и готовы действовать. Докладывать. Не обязательно через обычную цепочку… — Министр многозначительно посмотрел на меня. — Вы показали, что способны видеть то, что другие не замечают. И действовать, когда другие колеблются. Я мог бы использовать человека с такими качествами. На благо России.
А-а-а-а-а… Так вот оно что. Вот она, вербовка. Не «рыбьим» агентом из тайной полиции, а самим Военным министром. Мне только что весьма конкретно предложили стать его личным шпионом, его «ушами» в полку. Карьера, доверие высшего начальства, влияние… Все, о чем мог мечтать любой амбициозный офицер в этом веке. Хотя… Почему же только в этом. В любом.
Пока Барклай все это говорил, я быстро бросил осторожный взгляд в сторону Уварова. Тот сидел с каменным лицом. Учитывая, что подобные разговоры министр ведет в присутствии генерала, они, похоже, из одной песочницы. Про то, что Барклая-де-Толли не особо любили, я помнил. Насчет Уварова… Пожалуй, вообще никакой информации у меня нет. Я даже имя его не знал. Но выходит, что генерал — человек министра. Что-то наподобие того. А Давыдов… Очевидно, нет.
Только этого мне не хватало в довесок к тому, что есть. Оказаться между двумя не самым дружным группировками, назовем это так, — поганенькая перспектива. Но… Естественно, сейчас нельзя показывать свои сомнения.
Поэтому я встал, выпрямился до предела и посмотрел на министра открытым, честным взглядом, добавив в него толику наивности. Типа что-то понял из его речи, но не до конца.
— Честь оказанного доверия огромна, ваше сиятельство! — сказал я с максимальной искренностью, какая только была возможна. — Служу Империи! Всегда готов выполнить свой долг!
Барклай кивнул, удовлетворенный ответом. В его глазах мелькнуло нечто отдаленно напоминавшее облегчение.
— Отлично. Детали… позже. Сейчас вам нужно вернуться к полковнику Давыдову, — он протянул руку. — Еще раз поздравляю, поручик. Вы заслужили.
Я пожал его сухую, сильную руку. Внешне — образцовый молодой офицер, польщенный вниманием начальства. Внутри же бушевал ураган противоречий. «Использовать». «Докладывать». «Не через обычную цепочку». Эти слова звенели в ушах.
Для меня, человека из будущего, не по наслышке знакомого с бюрократией и подковерными играми, предложение Барклая припахивало… крысиными бегами. Бесконечными интригами, доносами, необходимостью смотреть на товарищей сквозь призму подозрительности. На Ржевского, на Алексина, даже на ворчливого Браздина… На баню у Антонины Мирофановны, на бесшабашные пирушки, на честный бой плечом к плечу…
— Свободны, поручик. — Барклай-де-Толли кивнул мне. Затем посмотрел на Уварова. — Вас, генерал, прошу остаться.
«А вас, Штирлиц, я прошу остаться…»– пронеслось в голове, пока шел к двери.
Потому как ситуация отдаленно напоминала что-то подобное.
Нет, ваше сиятельство. Я, может, и «поручик» теперь, но играть в ваши шпионские игры не буду. Я и без того не стремился в прошлое, чтоб еще тут такой фигней заниматься.
Очень надеюсь, что меня сюда не для этого отправили. Я, пожалуй, лучше буду драться, пить, ошибаться, спасать друзей и жечь казенные сараи. Мне эти ваши «верха» с их вечными интригами — как та гауптвахта: душно, тесно и пахнет куриным пометом. Я выбираю гусарскую вольницу.
Как только вышел в приемную, на меня сразу ураганом обрушился Ржевский:
— Ну⁈ Что там⁈ Орден? Отправят в темницу⁈ Говори же, черт!
Поляки, по-прежнему сидевшие на диване, тоже напряглись, их взгляды, полные ненависти и ожидания, впились в меня. Даже Давыдов, который в отличие от Ржевского чисто внешне не проявлял сильной заинтересованности, смотрел вопросительно.
Я глубоко вдохнул, стараясь придать лицу торжественно-невинное выражение.
— Ничего особенного, господа. Его сиятельство… просто поздравил меня с производством в поручики. — Я похлопал Ржевского по плечу. — Ну что, господин поручик? Теперь мы с тобой одного чина. Пора отмечать?
Ржевский замер на секунду, его глаза округлились, потом громогласно расхохотался, заглушая мой шепот «Позже все расскажу!»:
— Поручики⁈ Да ты, граф, даешь! Вот это поворот! Значит, будем кутить по-поручицки! Всю ночь! И черт с ними, с…
Ржевский осекся, покосившись в сторону шляхтичей. Видимо, к черту должны были пойти именно поляки. Затем он «чокнулся» со мной несуществующей рюмкой, демонстративно игнорируя ледяные взгляды со стороны дивана.
Давыдов, наблюдавший за этой сценой с привычной сдержанностью, но с теплым огоньком в глазах, наконец подошел. Он крепко пожал мою руку:
— Поздравляю, поручик Бестужев-Рюмин. Повышение заслуженное. Хотя… — Его взгляд стал чуть строже, — … с новым званием ответственности тоже прибавится. Не забывайте.
— Не забуду, господин полковник, — ответил я, стараясь выглядеть серьезным.
В этот момент я краем глаза поймал реакцию тех, кто сидел на бархатном диване. Седовласый поляк не шелохнулся. Его каменное лицо не дрогнуло. Но его спутники…
Один из них, помоложе, с острым, как бритва, лицом, резко вскинул голову. Его глаза, узкие и злые, метнули в мою сторону молнию чистейшей ярости. Он что-то резко прошептал седому. Тот лишь едва заметно покачал головой, словно отгоняя назойливую муху.
«Не сейчас», — прочитал я в этом жесте. «Но потом. Обязательно потом.»
Холодок пробежал по спине. Эта парочка напоминала двух змей, одна — старая, мудрая и смертоносная, другая — молодая, горячая и жаждущая укусить немедленно.
— Однако праздновать будем не только в корчме, господа, — Давыдов прервал мои невеселые размышления, обращаясь ко мне и Ржевскому. Его голос звучал деловито, но с легким, скрытым задором. — Сегодня вечером бал у графа Ожаровского. Знаете такого? Местный столп, большой чин, друг самого государя в прошлые визиты. Его дочь… ну, вы сами понимаете, на выданье. — Полковник многозначительно поднял бровь. — Бал обещает быть грандиозным. Вся знать Вильно съедется. И нас, лейб-гвардейцев, особенно отличившихся, — Давыдов кивнул в нашу сторону, — пригласили особо. Так что, поручик Бестужев, поручик Ржевский, готовьтесь к светскому бою. И никаких сабельных драк в бальном зале, понятно? Хотя с вами… — Он тяжело вздохнул, но в уголках его губ дрогнула улыбка.
Ржевский засиял, как медный таз на солнце:
— Бал! У Ожаровских! Да там же, говорят, шампанское рекой льется, а красавицы — хоть отбавляй! Граф, слышишь? Нам светит не просто попойка, а бал! И… — Он понизил голос до драматического шепота, — … возможностью пофлиртовать с дочкой хозяина! Она, говорят, прелесть!
Мы покидали дворец Барклая под аккомпанемент восторгов Ржевского и тяжелого молчания со стороны польского дивана. Проходя мимо, я невольно встретился взглядом с молодым шляхтичем.
Он не просто смотрел. Он «плевал» мне в душу этим взглядом. Его губы беззвучно сложились в слово, которое я прекрасно прочитал: «Убийца».
Я резко отвернулся, следуя за Давыдовым. Игра действительно только начиналась, и бал у Ожаровских выглядел идеальным полем боя — бархатным, блестящим и смертельно опасным.
Глава 18
Возвращение в дом Антонины Мирофановны, конечно же, получилось крайне волнительным. Такое чувство, будто чья-то невидимая рука бросила камень в спокойную гладь воды, и по ней пошли круги. Вот, как это выглядело.
Причиной стала весть о моем производстве в поручики, о чем, естественно, половина города узнала в течение ближайших нескольких часов. А уж мои домочадцы были одними из первых.
Это при том, что сам я ни с кем на данную тему не говорил и вообще после посещения военного министра, как правильный, порядочный поручик, отправился заниматься обозначенными в нашем гусарском расписании тренировками. Сабля, кони, обед в Собрании — все как положено. Даже постарался с сослуживцами особо не взаимодействовать. Мне нужно было побыть наедине с собой, подумать о разговоре с Барклаем-де-Толли. Поэтому, к примеру, на обед пошел только в компании Ржевского и позже остальных.
Домой смог попасть только ближе часам к четырём после полудня.
Не успел я войти во двор и проследовать к крыльцу, как на ступеньках появился Прохор. Он так торопился, что едва не сбил Захара с ног, оттолкнув его локтем. Старик семенил следом за Прошкой, стараясь обогнать молодого слугу. Такой «наглости» за пацаном ещё не числилось. Обычно он Захара побаивался.
Старик ухватил Прохора за шиворот, поймав его практически на бегу, и настойчиво потянул назад. Прохор вместо того, чтоб уступить дорогу старшему «коллеге», принялся с еще большим энтузиазмом работать локтями.
В итоге, в дверях дома Антонины Митрофановны началась форменная давка из двух человек. Прохор рвался вперед, Захар тянул его обратно. Каждый из моих слуг желал быть первым.
— Ох, батюшка! Петр Алексеевич! Поручик! Да я так и знал! Герой! Наш герой! — Выкрикивал Прошка малосвязные фразы, пытаясь попутно отбиться от Захара. По-моему, он даже несколько раз лягнул его ногой.
— Поручик… Ох, беда… Чем выше чином, тем больнее падать. Теперь уж точно под трибунал за что-нибудь угодите. Или поляки прирежут. Или этот… Чаадаев… Ох, голова моя несчастная…– Стонал Захар, бедром отпихивая Прохора внутрь дома, при этом не забывая его щипать так сильно, что Прошка вскрикивал и кривился лицом.
— А ну прекратите этот балаган! — Раздался из-за спины моих слуг командирский окрик Антонины Митрофановны, которой, видимо, надоело наблюдать толкотню и едва ли не драку.