Сгорела пачка сторублевок, по соображениям его, тысяч на пять рублей, выпавшая во время суматохи из кармана старухи, но зато он избавился от последней и наконец сделался полным собственником всего и в том числе Леньки.
Вспомнив о ней, он крепко помылил руки и улыбнулся: месть была так близка и так заманчива!
Первые слова его на крыльце баграмовского дома к высыпавшим встретить его дворне и приживалкам были:
— Леньку ко мне! Все вещички ее к девкам в девичью оттащить!
В ответ все переглянулись.
— Барин, они в Рязань уехали… — растерянно проговорила Даша.
— Как? Когда?! — вскинулся Пентауров. — Зачем?!
— Ночью еще… Человек приезжал за ними…
— Не за ними, а за ней, черт вас всех побери! — закричал Пентауров. — Как смели отпустить?! С кем?!
Заикаясь от страха и поощренная парой пощечин, Даша вперебивку с лакеем рассказали, как произошло дело и что Леониду Николаевну увезли к покойнице.
— К покойнице? — изумился Пентауров. — Так вы уже знаете, что барыня умерла?
— Знаем-с! — ответил многолюдный хор. — Ночью еще от этого человека узнали!
Раздраженный и недоумевающий Степан Владимирович вошел в дом и направился прямо в комнату Людмилы Марковны. Первое, что там привлекло его внимание, была шкатулка, но она оказалась замкнутой. Ключа не было, и Пентауров потребовал топор; прогнав принесшего его лакея, он взломал шкатулку и высыпал все содержимое ее на туалет.
К пущему недоумению и раздражению его, этого содержимого оказалось немного: две тысячи рублей деньгами, несколько золотых браслетов и золотой брегет отца. Ни бриллиантов, ни кучи ожидавшихся им денег не было.
«Но ведь бриллианты были? Я их сам видел в детстве? Куда же они девались?» — размышлял Пенгауров, обшаривая туалетные ящики. Память подсказывала ему правду, но ни он и никто другой не знали тайны Людмилы Марковны: в последнюю свою поездку в Москву она продала свои драгоценности и деньги положила в пакет на имя Лени.
«Бриллианты ей незачем! — думала при этом практичная старуха. — Деньги нужней будут!»
Плохо бы пришлось в этот день дворовым от обманутого в самых радужных своих ожиданиях нового барина, если бы не вой моськи, вдруг огласивший весь дом. Степан Владимирович, находившийся в зале, выскочил на балкон и увидал сидевшего около опустевшего кресла Людмилы Марковны старого мопса; седая морда его со слезившимися большими глазами лежала на сиденье.
— Убрать! Сейчас же повесить! — заорал Пентауров неистовым голосом. — Всех перевешать!
Приказание было исполнено немедленно, тут же в саду перед балконом.
Степан Владимирович, стоя на верхней ступеньке, наблюдал за казнью и затем с удовлетворенным видом принялся разгуливать по балкону.
— Ах, паршивая старушенция! — промычал он надгробное слово своей бабушке.
Ранним утром того же дня в кухонное окошко домика Шилина осторожно постучала чья-то рука. Мавра выглянула и увидала стоявших во дворе Стратилата и Агафона.
— Спят? — шепотом спросил первый.
— Кто? Смарагд Захарович встамши…
— Барышня приехала?
— Приехала… Спит еще.
Стратилат кивнул головой с удовлетворенным видом, и оба друга хотели уже уходить, но на крыльце показался сам хозяин.
— А я к вам собрался идти! — произнес он, сходя к гостям. — Барышне про вас я ничего не сказал… — понизив голос, продолжал он. — Думаю, так дело обернулось, что помалкивать лучше! Пожар-то ведь, сами понимаете, не покойница сделала?
— И я так же мерекаю… — шепотом молвил Стратилат. — Свечку-то я впопыхах на книжки опрокинул… У ней и в руках не было ничего.
— Ну вот — от греха, стало быть, надо дальше. Это раз. А второе — и покойницу сделали мы же, стало, и этим хвастать нечего. Оно конечно, время уж ей помирать было, да она ей заместо матери, сказывают, была!
— Верно! Правильно! — согласились оба пришедшие.
— Я и надумал так: сказал, что вольную мне сам Владимир Дмитриевич поручил передать, а я и запамятовал, недосуг было съездить к ним. Тут и подковырнуться не подо что будет: вы оба свидетелями мне будете, что я еще в день смерти старого барина показывал вам эту вольную!
— Ум! — в полном восторге произнес Стратилат. — То есть истинный ты Смарагд многоцветный! Нос кверху держи! — обратился он к Агафону. — Мы не мы, и лошадь не наша! А то мы было с ним, признаться, как дом-то занялся, притрухнули…
— Пустое! — сказал Шилин. — Барышне я все же про вас сказал, что от вас узнал про пентауровское охальство, а то и ехать со мной не хотела!
— И расчудесно!
— В дом вас не зову: Леониду Николаевну не разбудить бы!
— Зачем? В дом невозможно! — Стратилат даже махнул рукой. — Ведь он как рыкнет, они со сна из окошка выбросятся!
Разговаривая, они подошли к калитке и, выйдя на улицу, увидали излет Белявки из театра.
— За что это он его так? — проговорил удивленный Стратилат, глядя вслед пронесшемуся во все лопатки актеру.
— Видно, расчет получил… — ответил Шилин. — Шебаршил он тут вчера, стребую, дескать, с него за свои пот и труды все до копеечки полностью, так, должно быть, и выдали!
Скоро проснулась и встала Леня.
Узнав об отъезде в Баграмово Пентаурова, она захотела непременно повидать Людмилу Марковну. Вместе с Леней пошел и Шилин в уцелевший после пожарища флигель, где в небольшой каморке лежало покрытое простыней тело Пентауровой.
Строгое лицо умершей было спокойно; Леня поцеловала ее руку и долго и горячо молилась около нее на коленях.
Простившись с покойницей, Леня повернулась, чтобы уйти и увидала стоявшего позади нее приказчика.
— Здравствуйте, Леонида Николаевна! — вполголоса произнес Маремьян. — А нам и не в примету было, как вы приехали! Да… Как сынок, скоропостижно скончались барыня… С нами, с телом поедете?
— Нет, я совсем от вас уехала!… — ответила Леня, утирая глаза платком.
— Как совсем?
— Так. Я не вернусь больше в Баграмово; сама по себе буду жить!
— Тэ-э-экс… — протянул озадаченный Маремьян.
Леня кивнула ему головой и вместе со своим спутником тихо удалилась из последнего земного пристанища Людмилы Марковны.
— Что за оказия? — проговорил себе под нос Маремьян. Про историю с Лениной вольной среди дворни ходили какие-то смутные толки, но верного он ничего не знал: Ванька, пойманный им однажды при подслушивании секретной беседы Маремьяна с каким-то купцом, был так отдубашен им, что возненавидел и боялся его ото всей души и от него сведений Маремьян никаких не получал.
Вернувшись домой, Леня написала записочку и попросила передать ее Светицкому: был четверг, и Леня боялась, что не подозревавший о происшествиях той ночи гусар отправится в Баграмово.
Глава XXVIII
Шилин послал работника, и не больше как через полчаса Светицкий прискакал верхом в сопровождении Ильи.
С озабоченным лицом вбежал он в горенку, где, бывало, весело проводила время шилинская компания, и увидал шедшую к нему навстречу Леню. Светицкий осыпал ее руки поцелуями.
— Как все это неожиданно, ужасно!… — взволнованно заговорил он. — И смерть, и пожар! А ваша бумага?
— У меня.
Гусар перекрестился.
— Слава богу! — произнес он от глубины души. — Нашлась?
— Да… — нерешительно ответила Леня; ей опять приходилось умалчивать о многом.
— И сегодня же назад уедете, на похороны?
— Нет, я на похоронах не буду, я уже совсем уехала из Баграмова!
Светицкий с беспокойством заглянул ей в глаза.
— Случилось что-нибудь? Дерзость какую-нибудь он позволил себе вам сказать? — В глазах гусара засветились угрожающие огоньки.
— Мы поссорились, и я больше не хочу его видеть…
— Что же произошло?
— То, что уже исчезло… — с улыбкой сказала Леня. — Не надо волноваться, и будем говорить о другом!…
— Видите, что значит быть одной? — произнес Светицкий. — Всякая дрянь осмеливается обидеть вас!
— Все это прошло и кончено, теперь начинается новая жизнь!
Светицкий отвернулся, насупился и забарабанил пальцами по столу.
— Чем же вы начнете новую жизнь? — спросил он.
— Уеду в Москву, на сцену… там буду равная с равными…
Гусар не отвечал и продолжал барабанить, но стук все ослабевал и делался нервнее.
— Что же вы молчите, Дмитрий Назарович?
— Я обещал молчать… — пожав плечами, проговорил Светицкий.
— Иного выхода нет… — тихо сказала Леня.
— Нет?! — Светицкий отодвинул стол так, что все загремело на нем, и встал со стула. — А я? — Он протянул обе руки к Лене. — Леня, ведь я же без вас жить не могу!
— Боюсь, раскаиваться потом станете, Дмитрий… — Она не успела договорить. Светицкий схватил ее в объятия и принялся целовать.
— Не пущу! Никому не отдам! Моя! — в исступлении вскрикивал он в то же время. — Да? Правда?
Ответа не было, но он почувствовал, что Леня прильнула к его груди.
Восторг Светицкого не имел предела.
— Будет, будет… пустите! — смеясь и плача от счастья, говорила Леня, отбиваясь от него.
— Господи, я с ума, кажется, сойду?! — вымолвил наконец он.
— А родные ваши согласятся ли? — тихо сказала раскрасневшаяся Леня.
— У меня их нет! — ответил Светицкий. — И почему сказала «ваши»?
— Твои… — поправилась она.
— Когда же наша свадьба?
— Не знаю… когда хочешь… — Леня поалела окончательно. — Только пусть она будет самая скромная!
— Одни свои гусары будут. И сейчас же возьму отставку и уедем ко мне, в Орловскую губернию!
— Тебе жаль расставаться с полком будет? Ведь это из-за меня ты из него уйдешь?
Светицкий засмеялся.
— Нет, из-за расстроенного имения! — ответил он. — Будет бездельничать, надо взяться за него как следует! Вместе будем хозяйничать, хорошо?
— Еще бы! — ответила Леня. — Вот и новая сказка началась! — прибавила она со счастливой улыбкой. — А книги у тебя есть? Их много заведем, много!
— Сколько захочешь! — Светицкий нежно обвил рукой ее стан.
Послав за Светицким, Шилин направился в театр к Белявке и застал его в каморке, служившей ему и жилищем, и уборной. Белявка завязывал небольшой узел со своим скарбом.