Только разговора не вышло. Мама, как гоголевская панночка, скользила вокруг начерченного на полу круга. Металась, фонтанировала эмоциями, бушевала, но за черту так и не ступила.
– Ты же в курсе, что Кира не ради тебя старалась? Ты глянь только, какие просмотры. Она тобой воспользовалась. А ты, что ты с этого получила? Сомнительную славу? Теперь весь город знает, что мы с тобой неудачницы. Надо мной на работе смеяться станут – столько лет платила впустую. А ведь как сладко ваша директриса-то напевала: «Девочка, несомненно, одаренная, фактурная. Вот научится перед камерой держаться, и столько возможностей перед ней откроется». Да уж… А самой, кроме денег, ничего от нас и не нужно было. Позорище! Что люди говорить будут?
Какие люди? О чем они примутся говорить? Лиза не понимала. Почему позорище – они с мамой, а не обманывающая клиентов модельная школа, ей тоже было неясно. Но самым непостижимым оказалось чувство вины. Откуда оно взялось? С чего это оно всплыло, как нелепый грязный пакет в декоративном пруду. Разве Лиза в ролике сказала хотя бы слово неправды? Нет же, нет.
А почему тогда злилась мама?
Ведь злилась же. Дни проходили, а ее досада – нет. И пусть она ролик даже и не упоминала, Лиза не сомневалась, что сердится мама именно из-за него. Не из-за соцсетей же, ей-богу.
– Лиз, что у тебя за ава. Люди могут подумать, что тебе лет семьдесят. Ну полистай ты странички одноклассниц: эстетичные кадры, красивые истории, цепляющие мысли. Сейчас все друг друга узнают по соцсетям. Это важно. Почему у тебя такая скучная страница? Что это за безликие фотографии улиц. Темные какие-то, мрачные. Зачем постишь облезлых бездомных котов, собак из подворотни? Почему бы тебе не похвастаться снимками с одной из профессиональных фотосессий? У тебя ж их море. И пару загадочных цитат, к примеру. А?..
Лиза не могла отделаться от странного образа. Он преследовал ее во снах, терзал воображение. Она видела его в деталях, в нюансах. Будто бы на подносе лежит бесформенная масса, и мама пытается слепить из нее фигурку. Режет массу стеком, катает в ладонях шарики и колбаски. Да только бесформенная субстанция, видать, не для лепки – крошится, рассыпается в руках, никак не желает принимать нужную форму. Не для лепки эта масса. Нет, не для лепки. А для чего тогда?
Глава 17Рыжевато-желтое пятно раздора
Он лежал неподвижно, поджав ноги-спички к туловищу.
Лера разыскала его случайно – уже почти прошла мимо и только в последний момент боковым зрением выхватила бледное рыжевато-желтое пятно в высокой траве.
Подскочила, присела на корточки.
– Тань, смотри. Смотри кто. Какой хорошенький! Какой крошечный! И не шевелится совсем. Больной, наверное. Или от голода ослабел. Давай заберем его и выкормим.
– Конечно! Если хорошенький, то нужно утащить обязательно! – Таня произносила слова с таким нажимом, что Лера сразу сообразила: это она не про детеныша косули. Вовсе не про детеныша.
Что за человек. Все-то у нее не просто так, все с потайным смыслом, все не то, чем кажется. Даже прогулка эта…
Ну и удивилась же Лера, когда, вернувшись из продуктового, застала Таньку у Варвары Ильиничны.
– Лерочка, тут к тебе подружка пришла.
Подружка, ага.
– Лер, в лесу, говорят, земляники полно. Давай сходим, наберем.
В тот момент Леру занимал всего один вопрос: в чем тут подвох?
– А разве в национальном парке разрешается ягоды собирать? – Пытаясь собраться с мыслями, Лера тянула время.
– Угу, на Куршской косе есть зоны, где нельзя собирать. Но ты не переживай, я карту скачала – мы ничего не нарушим.
Да уж, Танька тщательно следила, чтоб они ничего не нарушили. Ни правила нацпарка, ни границы друг друга. Прямо две великосветские дамы: всё про погоду да про природу и ни слова о том, что на самом деле волновало обеих. Будто и вправду за земляникой отправились. Будто претензии и обиды и не набухли безобразными фурункулами.
Лера потом не раз мысленно возвращалась к вопросу: «А что, если бы мы не наткнулись на малыша косули? Решилась бы Таня высказаться или нет?»
– Ути-пути! Какая прелесть! Надо себе заграбастать. Да, Лерочка? И нет бы подумать: «А вдруг я чего-то не знаю. А?» Да будет тебе известно: косуля в первые недели после родов отдыхает отдельно от детей и только время от времени подходит к ним, чтобы покормить. Малыши ведь, случись что, пока не смогут вместе с ней удрать, вот и лежат – сил набираются. А тут мама вернется к ребенку, а ребенка нет. Его Лерочка уволокла неизвестно зачем. Лерочке он, видите ли, приглянулся.
– Ну, я ж не знала. Я думала, его косуля потеряла.
– А ты не думай лишнего. Спроси лучше.
Лера как ужаленная отпрыгнула от детеныша косули и, подхватив на ходу банку с земляникой, зашагала в сторону шоссе. Таня молча последовала за ней. С лицами истуканов с острова Пасхи они ритмично маршировали прямо по высокой траве. Перед ними с боязливой осторожностью расступались сосны, привыкшие десятилетиями с высокомерным безразличием взирать на приступы гневного исступления Балтики.
Еще немного – и Лера вывалилась бы из леса с треском и пыхтением оленя в период гона. Кубарем бы выкатилась и помчалась бы вдоль шоссе к остановке. Вылетела и ни за что бы не притормозила, если бы не Танины слова, угодившие в затылок, словно брошенный со злости валенок:
– Не хочешь спрашивать? А я все равно отвечу. Ну, притворюсь, будто ты поинтересовалась. Так вот. Влад сам предложил практику вместе проходить. Это он меня на «Фрингиллу» пригласил. Как думаешь зачем? Не потому ли, что я ему нравлюсь? Не от того ли, что у него на меня виды? Зачем ты между нами влезаешь? Ты кто такая вообще?
Лера остановилась у кромки леса. Замерла, затихла, сжалась в ожидании продолжения. Только второй валенок так и не прилетел. Таня больше ничего не сказала, просто обошла Леру, будто бы та была столбом, и отправилась прочь.
Вернулись звуки. Запели птицы, застрекотали кузнечики, заскрипели сосны, зашелестела листва. Словно кто-то переключил рубильник в положение «Вкл». Переключил аккурат в тот момент, когда Таня скрылась из виду.
Лера села в траву и в позе Алёнушки с картины Васнецова дождалась, пока совсем рядом – за кустами – прошмыгнула маршрутка в сторону границы с Литвой. Затем встала и поплелась на остановку.
Лесной встретил музыкой. Волшебной, вынимающей душу.
Позже Лере казалось: она услышала ее тотчас же, как вышла из автобуса. Разумеется, быть такого не могло – музыка лилась из открытого окна в особняке по соседству с домом Варвары Ильиничны. Слишком далеко от шоссе. Почти у самого моря.
Вбежав во двор, Лера оставила банку с земляникой на крыльце и бросилась к живой изгороди. После победы в непродолжительной борьбе с лимонником она сумела разглядеть распахнутые створки панорамного окна справа от крыльца. Воображение тотчас же нарисовало руки с тонкими запястьями, взлетающие над черно-белыми клавишами, мужской силуэт, отражающийся в зеркальной глади крышки рояля. А еще улыбки, улыбки и две пары глаз, лучащихся счастьем и умиротворением.
«Хочу, хочу, хочу, – думала Лера. – Чтоб и у меня – вот так. Идеально. Красиво. Надежно. Чтоб как в кино. Чтобы доверять. Чтобы заботиться друг о друге и понимать с полуслова. И уважать. И ценить. И наполнить жизнь благородным спокойствием и любовью. И обниматься. Долго-долго – сколько захочется».
– Ле-е-ер! Ты куда подевалась? – прервал полет мысли голос Варвары Ильиничны, обнаружившей банку с ягодами на крыльце.
– Иду, – отозвалась Лера и вылезла из-под переплетений лиан лимонника.
Перепрыгивая через грядки, она с непоколебимой решимостью обещала себе бороться за счастье. Сражаться что есть сил. Завоевать Влада, чего бы это ни стоило. Кровь из носа. Ее мечта непременно станет явью. Ведь она готова. Готова стать сильной. Готова преодолевать препятствия. Готова побеждать.
Глава 18Монетка на память
До Египта было подать рукой.
Хотя нет, сначала предстояло потрудиться над химией – оценка в четвертой четверти решала все. Но в целом мечта уже щекотала под подбородком – дразнила, заигрывала.
Мама обещала: «Закончишь десятый класс на пятерки – на летних каникулах поедем в Египет».
Лизе, в общем-то, было неважно куда: в Египет, в Антарктиду или в деревню Кривошляпы (такая и вправду имеется, Лиза на карте видела). Главное – с мамой.
Лиза и сама не могла бы объяснить, откуда взялась эта идея фикс. Вроде не малышка уже. Давно появились свои, отдельные от родительских, интересы и желания. А поди ж ты. Хотелось провести хотя бы один мамин отпуск вместе с ней. Хотелось, и всё тут.
Может, незакрытый гештальт?
Лиза была на одну психологиню ВКонтакте подписана. У нее, у дамочки этой, подкованной в вопросах метания души человеческой, она о незавершенном гештальте и прочитала, – узнала об отложенных на потом чувствах и переживаниях. Тогда-то и стало ясно: мечта о путешествии вдвоем с мамой – это отголосок раннего детства. Все еще не умолкнувшее эхо времени, когда Лиза коротала вечера с ненавистной няней, изо всех сил надеясь, что вот именно сегодня мама вернется пораньше и сама уложит Лизу спать.
Нет, она не винила родительницу. Понятно же, рутина для творческой личности – медленно действующий яд. Да к тому ж растить ребенка одной – трудная задача. Приходится крутиться. А как иначе? Лиза понимала, не жаловалась и безропотно укладывалась в постель, довольствуясь коротким напутствием няни Марины: «Спи давай».
А теперь… что уж… Лиза многого и не просит.
Просто расслабленный ламповый отпуск. Всего лишь потому, что на следующий год – ЕГЭ и поступление в универ и вряд ли представится возможность беззаботно отдохнуть. А еще об отпуске с мамой мечталось как о милом сердцу сувенире, который останется у Лизы, когда она отправится во взрослую жизнь. Как о редкой монете, с которой ценность нумизматической коллекции возрастает в разы.