— Покажи мне того дурака, который возьмется за это дело без существенного аванса! — в тон ему ответил Лавьер.
— Максимум — двадцать тысяч! Больше никто не даст — никому и никогда!
— Не будь так категоричен, Чарли! Руно отвечал за эти деньги своей жизнью…
— И каков результат?
— Впечатляющий! Труп Шарля Руно нашли на следующий день. Особо отмечу: с перерезанным горлом…
— Какое унылое однообразие! Так, — к Боксону вернулась серьезность. — Если ты не врешь — а ты, похоже, не врешь, — то наш друг Стокман сыграл в тот же покер… Инстинкт самосохранения рекомендует мне бежать из Лондона со всех ног…
Некоторое время оба молчали — на сцене размещал свои инструменты барабанщик, в наступившей тишине разговоры в полупустом зале слышались отчетливо. Барни Кифф в одиночестве пил пиво и сосредоточенно заполнял клетки газетного кроссворда.
— Зачем ты рассказал мне про Шарля Руно? — спросил Боксон.
— Чтобы ты был предельно осторожен, — ответил Лавьер, — рядом с нами бродит убийца…
— Сообщи о нем в Скотланд-Ярд…
— Скотланд-Ярд уже получил сообщение от французской полиции, и даже вежливо поблагодарил за помощь! Но англичане очень довольны уже имеющимся кандидатом — Стэнли Бердеком…
— Я могу передать информацию о парижском убийстве в газеты…
— Попробуй, но тогда будь особенно осторожен — это очень опасный убийца!
— Я уже догадался!..
Клаус слушал доклад Мак-Рэя молча; Боло же, напротив, постоянно вставлял реплики — из-за вечерней драки в баре американец был в ярости — охранники попытались задержать мелкого сбытчика наркотиков, но тот оказался не один, и его приятели напали на охрану сзади, хорошо, хоть убитых не было, но такое нападение есть серьезный знак — кому-то «Черный лотос» очень мешает…
— Фотопленку, говоришь, не засветил, а забрал с собой, не вынимая из кассеты? — уточнил Клаус.
— Да, сработал профессионально!.. — признал Мак-Рэй.
— Да к чертям этого Боксона, — буркнул Боло, — я позвоню в Вегас, сколько надо парней, столько и приедет!..
— Наверное, мы так и сделаем! — легко согласился Клаус. — Поразмыслим ещё немного, может, как-нибудь и его используем — одноразово…
— Ага, как презерватив! — хохотнул компаньон.
Клаус дождался, когда Мак-Рэй вышел из кабинета и уставил указательный палец в грудь Боло:
— Ты хитер, старина, но не умен!
— Ты говоришь мне это уже тридцать лет!..
— И буду повторять это ещё столько же! Боксон не успел отслужить в Легионе один срок, как стал офицером — тебя это не настораживает?
— Ничего особенного, парень с головой…
— Правильно — с головой! Его купили — вместе с его головой — понимаешь?
— Кто купил?
— Неважно — военная разведка, контрразведка или что там у французов ещё есть… За ним кто-то стоит — кто-то очень сильный! Этого Боксона можно использовать — лучше всего для подбрасывания дезинформации…
Боло молчал. Будь его воля, он давно бы бросил этот чертов Лондон, этот проклятый бар, этого непоседливого Клауса со всем его хитроумием, перебрался бы куда-нибудь в Калифорнию, купил бы домик где-нибудь между Лос-Анджелесом и Сан-Диего, вечерами бы пил пиво и смотрел на закат… А в прохладную ночь его согревала бы плохо говорящая по-английски филиппинская девчонка…
— Не тоскуй, компаньон! — сказал Клаус. — Мы ещё не так стары, чтобы просиживать задницы на террасе…
— Мы уже не так молоды, чтобы играть в ковбоев… — проворчал Боло. Вчерашняя шпана пришла не сама по себе — их кто-то послал… Ты сможешь выдержать войну?
— Если ты называешь войной вчерашнюю поножовщину — то это не война! Война была весной 42-го, под Севастополем! Я дрался в рукопашной с русскими моряками — по сравнению с этим вся остальная моя жизнь была сплошным отдохновением разной степени активности! Лондон — не Чикаго, англичане давно потеряли свою бульдожью хватку, Бикслер и Диаш уничтожат любого нашего противника…
— И привлекут внимание полиции!..
— Боло, полиция давно уже нас зарегистрировала и вложила в картотеку!.. Нам этого не изменить, будем продолжать работу…
(Боло не был согласен с компаньоном. Что мог знать Клаус о настоящих гангстерских войнах, жестокость которых ещё в незапамятные времена вынудила противников принять правило: не воевать против женщин и детей, и это правило всегда и неизменно нарушалось? Как объяснить Клаусу, что настоящая гангстерская война — это постоянная тревога, боязнь предательства со стороны самых близких людей — а предают самые близкие, другим ведь ты уже не доверяешь? И эта постоянная тревога иногда переходит в психоз, с которым не пойдешь к психоаналитику, и нервы сдают, и тогда сорвавшийся человек реагирует на стук в дверь выстрелами — не из-за этого ли рекомендуется всегда стоять сбоку от двери? Но бывает ещё хуже, когда появляется смутно растущее подозрение, когда любое действие друга приобретает двойной смысл, и случайная неудача становится поводом для обвинения, а попытка оправдания расценивается лишь как ловкая увертка предателя. Наверное, поэтому итальянцы строят свои банды по семейному признаку, но в каждом поколении все равно находится хоть один, смотрящий в другую сторону, продавшийся врагам, и не сразу становится известно — кто? И осознаешь, что собственных сил не хватит для продолжения войны, и надо найти союзников, а слабейшая сторона известна с самого начала, и тогда любой шаг может стать последним — предательство союзников есть закономерность, в стае шакалов иначе не бывает…)
— Клаус, я все-таки старею… Как не крути, но мы уже прожили жизнь… На что ты надеешься?
— На продолжение жизни, Боло! Ещё в тюрьме я решил, что жить буду до своего последнего дня — каким бы он не был…
Клаус действительно в 1942 году служил обер-лейтенантом в 11-й армии вермахта и участвовал в штурме Севастополя. Там же, на севастопольских развалинах, он подобрал обгоревший сборник пьес Шекспира на английском языке и имел неосторожность вслух прочитать монолог главного героя из «Ричарда III». Услышавший декламацию солдат из его взвода, недоучившийся студент филологии из Гамбурга, написал донос в гестапо: «пропаганда вражеской культуры!». С Клаусом провели беседу и, определив, что английским языком молодой офицер владеет в совершенстве, направили его распоряжение военной разведки — абвер. Из пехотинца сделали диверсанта.
В 1943-м руководству абвера показалась подозрительной серия провалов контактирующих с ирландской мафией агентов, и для проверки подозрений в Штаты направили Клауса. Его арест был предусмотрен, Клаус блестяще сыграл свою роль в кратковременной, но почему-то безрезультатной радио-игре, и пережил капитуляцию рейха в достаточно комфортабельных условиях американской тюрьмы, проявляя лояльность к начальству и демонстрируя неизменно хорошее поведение. В 1947-м американцы его за ненадобностью выпустили, снабдили новыми документами и депортировали в Германию. Там Клаус узнал о гибели всей своей семьи в осажденном Бреслау; на удивление быстро отыскал некоторых бывших руководителей, забывших о нем в катастрофе последних лет; доложил о выполнении задания. С помощью уцелевших сослуживцев он установил связь с нацистскими структурами в Уругвае и Аргентине, а так как имел отличную подготовку для работы в США и знакомства в уголовной среде, то, по заданию нового руководства, вернулся в Нью-Йорк. Послевоенный экономический рост предоставлял огромные возможности для вложения вывезенных из рейха капиталов — «новый курс» покойного президента Рузвельта начал давать свои результаты, растущий спрос стимулировал производство, гигантский внутренний рынок требовал инвестиций и не особенно интересовался их происхождением. Начавшаяся компания охоты за коммунистическими агентами удачно отвлекла внимание секретных служб от активности нацистских финансистов.
Военные перевороты в Латинской Америке поначалу не воспринимались всерьез, новые правительства не посягали на частные финансово-промышленные активы, но когда партизаны Кастро без боя вошли в Гавану, стареющим эсэсовским бонзам пришлось призадуматься. Появление в Боливии маленького отряда Эрнесто Че Гевары расценивалось, как преддверие нового Сталинграда. Федеральное казначейство США, к своему немалому удивлению, вдруг обнаружило, что налоги можно брать не только с коммивояжеров, автомехаников и домохозяек, но и с финансовых магнатов. Изумленные открытием такой примитивной истины, агенты министерства финансов набросились на сомнительные банковские счета с голодной яростью ирландских волкодавов. Простой арифметический подсчет показал, что затраты на отмывание денег в Штатах и Европе примерно одинаковы, так что парагвайские, аргентинские и чилийские капиталы двинулись через швейцарские, люксембургские и лихтенштейнские банки в европейскую промышленность.
Клаус был одним из многих, поэтому, когда у его главного контрагента Боло возникла открытая конфронтация с правительством США, обоих просто перевели на европейское направление. К середине 70-х не забывавший своего интереса Клаус накопил достаточно денег для спокойного проживания где-нибудь в немецкоязычной местности, но неуемная жажда деятельности привела его к покупке бара «Черный лотос» и к попыткам ещё немного поиграть в политические игры. Старые товарищи по оружию идею поддержали.
— Боло, старина, за нами стоит такая сила, что никакие местные гангстеры нам не страшны! — сказал Клаус.
Боло недовольно засопел, пыхтя сигарой:
— Остались такие же старики, как и мы…
— Ошибаешься! За нами стоят не старики — за нами стоят финансы! К тому же лондонская шпана на войну не способна…
В дверь постучали.
— Войдите! — сказал Боло.
В распахнувшуюся дверь вошел радостно улыбающийся Боксон, вслед за ним изображающий непонимание Мак-Рэй.
— Я так рад видеть вас живыми, джентльмены, что совсем не буду выражать своего неудовольствия вашим вмешательством в мою частную жизнь… — с этими словами Боксон протянул Клаусу пустую фотографическую кассету.