…Но звал меня замученный гусляр
И направлял неопытные руки.
Мне струны отвечали всё верней.
Я постигал их, беспричинно весел.
Мозолил пальцы. Не считая дней,
Сплеча ломился в кладовые песен.
Тех, что недохрипел, недокричал
Предтеча мой на площади кровавой…
Я вновь косые взгляды повстречал.
Сказали мне: «Ты гонишься за славой.
Ты день-деньской на торжище поёшь.
Горланишь вздор, чтоб подлый люд заметил…»
Так я изведал: есть на свете ложь.
Так убедился: зависть есть на свете.
Плевать! – доколе гусельки звенят
И слову правды вторит мир подлунный…
Вот только жалит в спину воркотня:
«Ишь, возомнил. Пора подрезать струны!»
Тот не гусляр, кто прячется, как тать.
Тот не боец, кто трусит подлой мести.
Охота снова гусли растоптать?
Поди возьми. Спроважу честь по чести!
Ещё несутся к небу пламена.
Ещё в бою не назван победитель.
А скажут вам, что впереди стена, —
Так вы поклёпу верить не спешите.
Пределов нет. И гусли ждут руки.
И не страшна заминка небольшая.
Придёт мальчишка, соберёт шпеньки
И рыбий клей в жестянке размешает.
Есть гора на море-океане,
Что плывёт вершиною сквозь тучи.
У подножья сизые туманы,
Бор по склонам, дикий и дремучий.
Этот лес по звуку, по крупице
Все напевы впитывал, что слышал,
И, качаясь, пел на голосницы,
Грозно в бурю, ласково в затишье.
Век за веком к солнышку тянулась
Стройных елей поросль густая:
Ах, какие прятались в них гусли!
Ах, какие гусли подрастают…
Неспроста со всей земли подлунной
В том краю умельцев привечали,
Чтоб ложились палубки под струны,
Чтоб напевы светлые звучали.
Помолясь, со страхом и любовью
Обласкав стамеской волоконца,
Ладили шпенёчки в оголовья,
Звонкие выглаживали донца…
…Но земные судьбы ненадёжны…
Новый царь над краем поднял знамя.
И в лесу, притихшем и тревожном,
Чужаки взмахнули топорами.
Гордый терем строили в столице.
Лучший лес везли со всей державы.
Оттого сиротствовали птицы,
Обращались в пустоши дубравы.
На упряжки бычьи громоздили
Беспощадно срубленные ели:
Ах, какие гусли в них таились…
Ах, какие гусли не пропели…
Вот легли могучие стропила
Поперёк торжественного зала,
Где вождя дружина веселила
И кровавый подвиг вспоминала.
Пели славу бешеные дудки,
Только царь косился недовольно:
Как же так? Хвалебные погудки
Странным эхом плакали под кровлей…
Пьяный мёд властителю стал тошен.
«Не по сердцу, – молвил он, – изба мне!»
И прекрасный терем был заброшен.
Царь велел сложить другой – из камня.
Там убитых песен послезвучье
Не помеха удали беспечной,
Не царапнет совестью живучей…
Камню что! Он вытерпит. Он вечный.
Чудо-брёвна горестно и грустно
Под дождями долгими чернели.
Ах, ещё не поздно высечь гусли!
Ах, какие гусли можно сделать…
…Снег одел печальные руины,
Сгинул царь, а люди одичали.
Никаким законам не повинны —
Им бы дров, согреться на привале.
Грубых рук усилием согласным
Сбиты петли, сломаны заплоты…
Языком горячечным, атласным
Лижет пламя древние колоды.
…Дым кружит шпенёчки и окрылки,
И ковчежец тонкий, гулкий, вещий
Ни хвалой, ни плачем, ни дразнилкой
Под рукой уже не затрепещет.
Смоляные выплаканы слёзы.
Нет стволов – рассыпались угольем.
Ах, какие гусли… – и разносит
Стылый ветер пепел в чистом поле.
Вот и всё… Ни памяти, ни скорби.
Что истлело, к жизни не воспрянет.
Лишь гора, седую спину горбя,
Ждёт-пождёт на море-океане.
Ждёт весны, чтоб семя пробудилось,
Чтобы корни вспомнили былое,
Чтоб святая солнечная сила
Обняла молоденькую хвою.
Чтоб на прежде голых, чёрных кручах,
В посрамленье бедам и злодеям,
Снова полный песенных созвучий,
Лес восстал, победно зеленея.
Чтоб вершины гордо зашумели,
На ветру качаясь в упоенье,
Чтобы древу кланялся умелец,
Наторевший в гусельном строенье,
Чтоб мечтал, кору ладонью гладя,
Новым веком призванный искусник:
Ах, какие гусли можно сладить!
Ах, какие можно сладить гусли!
Песни севера
Саамские песни
Море вздымается чёрной стеной,
Мчится на берег.
Пожраны буду свирепой волной
Люди и звери.
Солнечный свет исчезает с небес,
Падают звёзды.
Море сметает посевы и лес,
Крыши и гнёзда.
Тщетно у прежних его берегов
Ветер ярится.
В небе, окрашенном кровью Богов,
Тают зарницы.
Если вздымается чёрной стеной
Древнее море,
Есть ли заступник юдоли земной?
Кто с ним поспорит?
Встань же, Хозяин высоких палат,
Вытяни руку!
Целым вели возвратиться назад
Смертному внуку!
Да не проснётся чудовищный Змей
В тёмной пучине!
Гладко стелись перед лодкой моей
Путь лебединый!
Нойда вёл беседу с Небесами.
Пел его звонкий бубен всеми голосами.
Чтоб ходило солнце над горами,
Чтобы жили радостно саами!
А над морем вольно веют ветры,
И многоцветным камнем выложены недра.
На болотах красной клюквы щедро.
Люди здесь добры и милосердны.
Просит нойда мудрости и лада,
Чтоб справедливо жили все земные чада.
Будут вновь туманы, снегопады,
Только нам другой земли не надо!
Дух оседлай, и вольно скачет пусть.
Веки сомкни, чтоб лучше видеть путь.
Глубже вдохни, наполни ветром грудь.
Выдохни мысли, прошлое забудь.
Слушай, как вертится веретено…
Песня вдали – а на душе темно.
Ноги в крови, под ношей гнётся стан!
Дверь отворилась – впереди туман…
Страх и притворство – не друзья в пути.
Сбрось, будет легче по тропе идти.
Вверх, оставляя всё, к чему привык,
Вверх, где лишь небо и орлиный крик…
Когда началась Великая Отечественная война, саамских мужчин сперва призывали на общих основаниях, но бои в Арктике скоро выявили их настоящую цену. Жители тундры, отлично знавшие местность и повадки зверей, становились самыми жуткими снайперами, самыми незаметными разведчиками – и не только. Прячась от фашистских самолётов, они тайными тропами перевезли на оленьих упряжках огромное количество грузов, а главное – спасли множество бойцов. Раненый, доверенный саамскому перевозчику, в самый лютый мороз добирался до госпиталя живым. Как сказал один старый оленевод: «Что там, однако, ваши городские одеяла? В них человек лежит весь синий, холодный и помирать собирается. А в оленьи шкурки закутаешь, приезжаешь – он живой, тёплый, улыбаться пытается и уже на поправку идёт…»
Кроме того, саами считаются изобретателями лыж и лыжного бега. В войну они славились ещё и как стремительные курьеры, не знавшие в родной тундре преград.
Кольский полуостров был единственным местом, где наша государственная граница так и осталась ненарушенной, и двухтысячный саамский народ по праву этим гордится.
Помнит каждый, кто здесь рождён:
Так ведётся с былых времён —
Не приходится год на год
И по стойбищам весть идёт…
Хэй! Чёрный год!
Хэй! Брат зовёт!
Хэй! Шаг вперёд!
Над горами кромешный мрак,
За скалой притаился враг,
Но не скрыться ему от нас —
Шаг мой лёгок, верен мой глаз!
Хэй! Чуткий нос!
Хэй! Пышный хвост!
Хэй! Взорван мост!
Если ты упадёшь в бою,
Сразу нарту я подгоню,
В шкуры мягкие заверну
И хореем[33]своим взмахну!
Хэй! Тёплый мех!
Хэй! Быстрый бег!
Хэй! Белый снег…
Если нужно письмо домчать,
Чтобы вытерла слёзы мать,
Я на лыжах пущусь в полёт,
Как умеет лишь мой народ!
Хэй! Сквозь пургу!
Хэй! Добегу!
Хэй! Я смогу…
…Ровной рысью бежит олень.
Догорает безбрежный день.
В облаках лебедей крыла,
А под небом – моя земля!
Хэй! Синева!
Хэй! Вновь весна.
Хэй! Сами-маа!..