«Я ослаблен, милая, — сказал Леший, — и отдам тебе лишь часть магии, иначе Густая роща падет под натиском проклятия».
«Благодарю», — Кикимора почувствовала, как от земли по ее телу скачут крошечные магические искры.
Когда она раскрыла глаза, они засветились зеленым — цвет этот принадлежал царю и царице Густой рощи. Цвет зелени, благочестия и благословения.
— Глас и сердце Залесья, явись ко мне и молви громко, что жив ты еще и что корни твои держатся за землю так же крепко, как и всегда, — повторила она.
Заскрипел Дуб, посыпалась кора, развернулась его крона и перед Кикиморой раскрылось дупло, размером с человека.
— Получилось! — обрадовался Ученый.
Кикимора убрала ладони от коры и посмотрела на кота.
— Я зайду в дуб, — сказала она. — Он предлагает мне стать его сердцем.
— Но если что-то случится, ты никогда из него не выйдешь, — сказал кот.
— Что может случиться? — улыбнулась Кикимора. — Я буду внутри дуба. Он защитит меня.
Не дожидаясь ответа Ученого, она забралась в дупло.
Глава 11
Снится Берендею сон чудный: снова он с мамой в роскошном саду. Ему не хотелось играть со старшими братьями, ведь у них были другие интересы. Поэтому Берендей все дни проводил рядом с мамой и помогал ей с вышивкой, шитьем и другими хлопотами. Мама благодарила его, тогда как братья высмеивали, а отец говорил ей, что из мальчика вырастет лишь подобие мужчины.
— Ты что-то хочешь сказать мне, милый? — спрашивает мама, поглаживая сына по темной макушке.
— Братья смеются надо мной. Отец считает, что я не смогу поехать с ним на охоту. Но ведь я учился стрелять! — восклицает Берендей. — Я смогу попасть в любого зверя издалека, пусть только батюшка даст мне шанс!
— Не волнуйся, Берендей. Отец тебя любит, и братья — тоже. Они просто еще малы, чтобы выражать к тебе свою любовь иначе.
— А ты? Тебе нравится то, что я все время с тобой? Шью и вышиваю, как девочка…
Его мама улыбается, и Берендей забывает обо всем. Ее красота и доброта так нравятся ему, что он решает нарисовать еще один портрет матери. Вся царская мастерская завалена картинами царевичей, но только у Берендея есть врожденный талант к рисованию.
— Я думаю, что ты — чудесный мальчик, — отвечает мама. — И то, что ты умеешь шить и вышивать, столь же прекрасно, как и портреты, что ты рисуешь.
Щеки Берендея пылают, и он подскакивает со скамьи.
— Правда? Ты правда так думаешь?
— Конечно. Когда-нибудь твои картины будут украшать стены нашего замка, а после отправятся на заморские ярмарки, — Берендей чувствует, как мать гладит его руку. Он собирается ее обнять, как вдруг она говорит: — Ты ведь меня не предашь, медведь?
Чудесный сон исчезает, уступая место реальности. Царевич открывает глаза и видит рядом Русалку. Она спит, прижавшись щекой к его лапе.
В голову Берендея закрадывается мысль: спихнуть ее с лестницы и бежать. Но только он поднимается, как она хватает его за лапу и прижимает к груди, как подушку.
«Что за девчонка?! — думает царевич. — Мне нужно только махнуть лапой, чтобы от не ничего нее осталось!»
Но он понимает, что не может этого сделать. Поднять лапу на девицу — кем же он будет после такого? Смирится со звериным нутром? Не позволит он себе столь низко пасть и придумает другой способ избавиться от нее.
Кощей никогда не понимал, о чем думают старшие братья. Если с Берендеем они еще понимали друг друга, то Вурдалак был старше него на девять лет, а Леший — на одиннадцать. Он родился самым последним и именно его в последствии старшие обвинили в этом.
«Мама заболела из-за того, что ты родился!» — говорили они в один голос.
А Кощей, в пять лет оставшись без матери, не понимал, почему его обвиняют во всех бедах. Он даже спрашивал отца об этом, но тот всегда уходил от разговора.
И вот сейчас Кощей вновь ощутил себя пятилетним мальчиком. Вурдалак поддался на его речи и забрал его голову, но почему? Из-за того ли, что он пообещал ему признание Яги?
— Ты ненавидишь меня? — спросил Кощей.
— О, ещё как, — ответил тот, сжимая лапками узелок и размахивая крыльями. — Ты мне никогда не нравился.
— Именно ты предложил Берендею расправиться со мной, верно?
— Да. Это была моя лучшая идея.
— Почему? Что я тебе сделал плохого?
Вурдалак тряхнул узелок и осклабился. До замка оставалось совсем немного.
— Ты отнял у меня любимых женщин.
— Кого? Ягу? Я никогда не обещал ей, что женюсь! — ответил Кощей. — Тогда кто же другие женщины?
— Ты убил мать. Убил в сердце Яги любовь ко мне. А теперь смеешь невинно спрашивать «кто же другие женщины»?! — разозлившись, Вурдалак отпустил узелок и тот с огромной высоты упал в болотистый пруд в стенах замка. — Добро пожаловать, братец!
С громким плюханьем голова Кощея опустилась в воду.
«Как же с ним тяжело…» — подумал Кощей.
Юда спала дольше сестры, но стоило ей проснуться, как она уже не давала той покоя.
— Ты все еще думаешь об этом парне? Забудь! — твердо сказала она, нарезая капусту. — Не хватало еще сердечной привязанности к нему. Запомни, Вила, он — просто зверюшка!
Вила перестала нарезать морковь. Они с сестрой все делали вместе.
— Как ты можешь так говорить? — ее щеки вспыхнули от негодования. — Он такой же человек, как и мы!
— Мы не люди, Вила, — Юда усмехнулась. — Мы ведьмы. Где ты видела хоть одну ведьму, которая жалеет свою добычу?
— Как тот парень на сеновале? Да? — вспылила Вила, убрав нож подальше.
— Что ты имеешь в виду?
— Ему нравилась я! А ты его у меня увела!
— Пф, — Юда рассмеялась. — Подумаешь, великое дело. Он совсем не умел сеновалить.
— Сама готовь свой дурацкий суп! — Вила отвернулась.
— Ой! Смотрите, кто обиделся. И из-за чего? Из-за какого-то страшного пришельца.
— Он не страшный.
— Кстати, пока не забыла, — Юда взяла кусочек капусты и захрустела им. — Я для него готовить не буду. Поэтому если хочешь побыть дурочкой на побегушках, валяй. Можешь его кормить, ведро или сено за ним менять, мне все равно. Только помни, что скоро полнолуние, и что он должен влюбиться в нас обеих.
— И что ты предлагаешь? Держать его на привязи?
— Я предлагаю тебе забыть о своей гордости и тупых чувствах, — Юда ущипнула сестру за бедро, и та ойкнула, ударив ее по руке. — Нам нужно снять проклятие, а потом я его убью, и мы сожрем его мясо.
— Но он все равно не влюбится ни в тебя, ни в меня, — возразила Вила.
— Это мы еще посмотрим, — ухмыльнулась Юда. — Нигде не сказано, что мы не можем использовать приворотное зелье.
— Черт, телефон! — Слава стал искать руками по сену, но наткнулся на теплый бок козы.
Розочка заблеяла, подскочила и накинулась на него, облизывая лицо.
— Фу, перестань! — с трудом отбившись от козы, Слава продолжил поиски.
«Неужели она его забрала?» — подумал он, замерев.
Так потерять последнюю надежду на спасение — да он просто везунчик!
Понимая, что злостью делу не поможешь, Слава сосчитал до десяти. Эта практика никогда не помогала ему в повседневной жизни, ведь обычно он не злился и его трудно было вывести из себя. Но сейчас ему стало спокойнее.
«Наташа слышала мой голос. И голос этой странной девки. Они с Димой и Ирой что-нибудь придумают, — успокаивал себя Слава. — В конце концов и Тая, и я пропали довольно давно… наверное, давно. Черт, как узнать время?»
Он вспомнил о наручных часах — семейной реликвии, передававшейся из поколения в поколение. Слава изогнулся, склонился как можно ниже прислушался: стрелки часов громко тикали.
«Хорошо. По крайней мере я смогу сориентироваться, если сниму повязку», — вернувшись в сидячее положение, Слава потерся лбом о плечо. Он повторил это несколько раз, и уже сбился со счета, когда повязка поддалась и приподнялась на сантиметр, позволяя ему разглядеть собственные ноги, руки и сено.
«Есть!»
Но его радость испарилась со скрипом двери.
Иван и серый волк разглядывали сапоги-скороходы.
— Как думаешь, если я их надену, то помру? Вдруг они прокляты? — спросил царевич.
— Вряд ли, — ответил волк. — Мы теряем драгоценное время, а сапоги-скороходы помогут его восполнить. Девочка не была похожа на злую ведьму.
— По их виду никогда не знаешь, кто из них похож, — сказал Иван, хмыкнув.
Издалека донесся рев Лихо: земля содрогнулась, несколько огромных деревьев с равномерным скрипом упали по разные стороны.
Иван всунул ноги в травяных сапогах в скороходы, и те сели, как влитые.
— Похоже, что сапоги делали для тебя. Таких маленьких ног во всем Залесье у мужчины не сыщешь, — ухмыльнулся волк.
Только хотел Иван-царевич ответить ему, как тот засмеялся во все горло.
— Смешно, — сказал Иван, — да только эти маленькие ноги сейчас тебе покажут, кто здесь главный!
Он несильно пнул волка под зад и тот, ощетинившись, отошел.
— А теперь попробуй поспеть за мной, глупое создание, — царевич сделал шаг и сапоги перенесли его на семь миль вперед.
Оказался он в овраге, да не простом, а Овраге Сомнений. И пока волк спешил угнаться за ним, Иван почувствовал тоску по дому и Василисе.
«Должен ли я сразить Лихо? Есть еще много храбрецов, которые могут сами поймать эту тварь», — подумал он.
Достал царевич из ножен меч и бросил его на пожухлую траву. Туман, покрывающий Овраг Сомнений, нагонял на заблудившихся людей сон. Те, кто засыпали в нем, больше никогда не просыпались.
— Ну, здравствуй, Иван-царевич, — молвил его собственный голос. Вот только звучал он старчески. — Куда путь держишь?
— Я иду за Лихо, чтоб спасти Залесье, — ответил он, через силу открывая рот. Его язык еле ворочался, а тело стало ватным.
Двигаться Иван не мог, ноги словно приросли к земле.
— Зачем же тебе, Иван-царевич, ввязываться в бой бессмысленный? — спросил голос. — Неужто не соскучился по Василисе Премудрой, супруге родной?