Леший нахмурился так, что под густыми седыми бровями не стало видно его глаз. Опираясь на Буяна, он думал, что должен поступить как отец. Сердце говорило ему немедленно покинуть Густую рощу, а разум велел оставаться на месте. Он понимал, что этот выбор станет судьбоносным как для него, так и для Залесья. О каждом своем решении Леший будет жалеть. От осознания этого сердце его разрывалось пополам.
«Нам придется надеяться на чудо, — сказал он после длительного молчания, — наш мальчик, где бы он ни был, сможет вернуться».
«Ты хочешь оставить его одного?! — голос Кикиморы взметнулся от волнения. — Любимый супруг, как ты можешь выбирать между Густой рощей и нашим сыном?»
«Ты же понимаешь, что я готов на все, ради Домового. И я делаю это для того, чтобы чудо могло случиться. Если я оставлю Густую рощу, то мы уже не сможем никого спасти, даже нашего мальчика».
По щекам Кикиморы покатились слезы. Она прижала руку к груди, что горела болезненным огнем, и закрыла глаза.
«Если Домовой умрет, я тоже умру», — прошептала она и прервала связь с супругом.
Леший склонил голову. В цветок вьюнка попала слеза и он, впитав ее, расцвел еще краше.
Вурдалак сидел на пыльном троне. По бокам вилась густая паутина, по которой ползали крупные пауки, но его устраивал такой антураж.
— Подумать только, я царевич уже более пятисот лет, но совсем не выгляжу, как царевич из сказок, — сказал он.
Никто не поддержал разговор. Одиночество, как паучьи сети, давно опутало его плотным коконом. Боль, что он испытывал, закалила его характер, но оставила вечно гниющие язвы. И каждый раз Яге удавалось ткнуть своими словами именно в них.
Свобода… хотел ли он свободы на самом деле? Ведь он прислуживал ей столько лет и никогда не жаловался. Пытался несколько раз предать ее, но это было лишь временное недовольство.
— Если бы только ты полюбила меня, а не его, всего этого не было бы, — сказал Вурдалак, постукивая черным ногтем по подлокотнику.
Он вспоминал, сколько раз Ягиня обзывала его гнусными словами, унижала из-за внешности, и дразнила своими чувствами к младшему брату. К тому маленькому неумехе, который упал и расшиб себе подбородок об камень. Даже спустя столько времени Вурдалак видел в Кощее лишь маленького бледного ребенка, лишенного родительской заботы, и бегающего за братьями в поисках внимания.
— Глупый ребенок, — Вурдалак сжал подлокотники так, что черное дерево захрустело, — глупая женщина. Вы ничего не знаете о жизни. Придется вас научить уму-разуму.
Он вскинул голову и посмотрел на сотни летучих мышей, свисающих с потолка.
— Дети мои, — Вурдалак поднял руки.
Множество светящихся глаз тут же раскрылось. Послышалось громкое шипение и шелест крыльев. В мгновение ока маленькие вампиры очутились подле отца: облепили его трон, его самого, стол и длинный ковер тронного зала. Летучих мышей было столько, что они были похожи на черное море из живой плоти.
— Мне больше не на кого надеяться, кроме вас. Я хочу, чтобы вы помогли мне, — сказал Вурдалак.
Ответное шипение эхом разнеслось по всему замку.
В своей жизни Баюн боялся лишь одного: истечь кровью и умереть. В прошлый раз Яга спасла его и выходила. Теперь же он боялся погибнуть от ее рук, ведь знал, что гнев Ягини вряд ли сменится на милосердие.
Кот летел к ее избушке в надежде, что Яга поможет им. Хотя бы потому, что без ее помощи и Залесье, и Кощей, будь он неладен, погибнут. Баюну хотелось верить в лучшее, но сердцем он ждал худшего.
Стоило его лапкам коснуться подоконника, как он услышал:
— Я ждала тебя, Баюн. Знала, что ты притащишься сюда сразу же, как разнюхаешь про вурдаланку.
— Если ты, мр, все знаешь, то помоги нам! — попросил кот, стараясь держаться подальше от ведьмы.
— С чего бы мне? — Яга рассмеялась. — Я люблю Кощея, но не позволю ему быть с этой девкой. Пусть ее сожрет болезнь, мне все равно. Главное, чтобы он никогда не покинул Залесье.
— Это, мяу, не любовь, Яга, — сказал Баюн. — Тот, кто любит, отдаст все, чтобы спасти другого.
— Давай взглянем на тебя, Баюн, — Ягиня закинула ногу на ногу и посмотрела коту в глаза. — Ты любил меня когда-то, но не смог выполнить одну маленькую просьбу. Разве можно считать это любовью?
— Я, мр-р, не убийца.
— Да что ты? А как же все те люди, которых ты заговорил до смерти от скуки? Не поэтому ли тебя ранили?
Баюн промолчал, размахивая хвостом туда-сюда. Он чувствовал напряжение и злость. Злость на упрямство ведьмы.
— Если для тебя в этом мире важен, мр, только Кощей, так помоги ему! — прошипел Баюн. — Залесье падет, проклятье всех нас погубит.
— Вас-то точно в живых не будет, — Яга улыбнулась, — а меня оно не тронет. И, если я захочу, то и Кощея тоже. Он ведь бессмертный.
— Но ты-то нет!
— Я та, кто подарил ему бессмертие. Я украла магию у Мары, чтобы вернуть его в Залесье. И уж точно я — та, кто не погибнет от какого-то проклятия, когда мне подчиняются и оно само, и Лихо, и жители Залесья.
Баюн качнул головой.
— Когда-нибудь, мр, твоя гордыня тебя погубит. И, когда ты раскаешься, будет слишком поздно.
— Возможно, — ответила Яга, — однако у меня больше ничего не осталось в этой жизни. Никаких целей. Поэтому я не боюсь смерти. Я боюсь лишь забвения. Но обо мне никто не сможет забыть. Обо мне уже слагают сказки. Нет, целые легенды! — с победоносным видом она вскинула руку.
Приглядевшись, Баюн увидел в ней золотое яйцо. Яга потрясла его, и они услышали звук вращающейся иглы.
— Что же она так беспечно отнеслась к смерти Кощея, если так его любит? — спросила Ягиня, улыбнувшись.
Глава 21
Печаль Кикиморы поглотила лес: пока она оплакивала сына, деревья сбрасывали пожелтевшие листья. Не пристало сердцу Великого Дуба грустить, да не могла она удержаться. И тогда мысли Кикиморы, наполнившись гневом, обратились к Яге.
«Из-за тебя мой сын умер! — говорила Кикимора. — Из-за твоей черной магии и Лиха проклятого!»
«Я твоего домовёнка не трогала, — отвечала Яга. — Не надо на меня свою вину перекладывать».
«О чем ты говоришь?»
«Мальчику нужна была мать. А ты вечно занималась проблемами леса. Лес тебе больше дитя, чем сын родной!»
Разозлилась Кикимора, ибо больно жалила правда, и сказала:
«Если бы у тебя были дети, ты бы меня поняла!»
Усмехнулась Ягиня ее отчаянию.
«Не обязательно иметь детей, чтобы со стороны видеть истину. Можешь проклинать меня и уверять в обратном, но именно ты сейчас не рядом с телом своего мальчика, а в дупле поганого дерева. Есть ли более идеальное место, чтобы спрятаться от всего мира?»
Кикиморе нечего было ответить. Она осталась наедине со своими страхами. Совсем как в детстве, когда родители уходили в город на несколько дней, а их с Ягой оставляли в доме. Тогда Кикимору пугали молнии, и она забиралась к старшей сестре на печку. Там было тесно даже для детей, но эти воспоминания навсегда остались в сердце Кикиморы.
«Помнишь, как ты держала меня за руку в детстве? — спросила она. — Я так боялась молний, что не могла заснуть одна».
«Сейчас не время вспоминать об этом», — ответила Яга.
«Ты права. Я… не самая лучшая мать. Но я старалась дать сыну все, что он хотел. Домовой родился с предназначением хранить дом».
«Домовёнок родился свободным, только ты решила за него, чем он будет заниматься».
«Ты… — Кикимора выдохнула, усмиряя гнев. — Сестра, я всего лишь прошу твоей поддержки. Я не могу найти сына и спасти его, но ты — можешь».
«Когда я нуждалась в твоей помощи, ты разозлилась на меня. В ругани мы породили Лихо. Но почему-то ты всегда винишь в этом только меня. Лишь я повзрослела из нас двоих. Ты же осталась капризной девчонкой, привыкшей ненавидеть собственные недостатки в других. Я презираю тебя. Ты перестала быть мне сестрой давным-давно. Так не проси же моей помощи, коль у самой сердце червивое».
Ягиня отгородилась от голоса леса, щелкнув пальцами. Теперь никто не сможет прочесть ее мыслей, пока она сама этого не пожелает.
Из отчаяния Кикимору вытащил звон волшебных ниток. Смирившись, она закрыла глаза, и стала наблюдать за клубком.
Водяной злился. На себя, на свой поступок. Он оставил раненного друга, думая, что поможет ему, но в итоге Домовой погиб. Водяной смог бы смириться с этим, если бы его друга не укусили блуждающие огни. Про то, что они высасывают души, Водяной знал из легенды, которую ему рассказала Русалка. Он был тогда совсем маленьким, но запомнил эту историю навсегда.
— Куда ты идешь? — голос Майи заставил его остановиться.
— Ищу вход в Затуманье.
— Так просто ты его никогда не найдешь.
Водяной повернулся к девочке. Только сейчас он заметил, что ее ноги расцарапаны до крови, а под плащом, который Майя отдала ему, было всего лишь тоненькое льняное платье.
— Ты не мерзнешь, — то ли спросил, то ли заметил он.
— Я отличаюсь от тебя и Домового.
— Я тоже не мерзну. Зачем ты отдала мне свой плащ? — Водяной хотел снять его, но Майя жестом остановила его.
— Это подарок. Он еще пригодится тебе в Затуманье.
— Ты что-то знаешь о Затуманье? — Водяной пристально посмотрел девочке в глаза.
— Да, — Майя кивнула. — То, что ни тебе, ни другим знать не следует.
— Что ты скрываешь?
— Мой ответ тебе не понравится.
— Откуда ты знаешь? Из моей головы не сыпятся мысли, чтобы тебе было об этом известно! — серьезно спросил Водяной.
Майя улыбнулась. У дикого мальчика проявлялся свой шарм, хоть он еще об этом и не подозревал.
— Я родилась в Затуманье.
Глаза Водяного округлились. С минуту он разглядывал ее, как невиданного зверька.
— Это невозможно.
— Почему?
— Там нет живых.
— Но туманные черви — живые создания. Ты сам в этом убедился, когда мы были внутри одного из них.
— Тогда кто ты? — Водяной ждал от нее ответа.