П. Клее
1917. Разрушать. До основанья
«На всей территории огромного государства царила анархия и самый дикий разгул темных сил. Армия обратилась в банды вооруженных людей, грабивших собственное население, неприятель вторгался по всему фронту, окраины отпали»[594]. Точнее не скажешь.
«Солдаты сами начинали решать вопрос о мире дезертирством, крестьяне жгли господские усадьбы, рабочие выходили из повиновения и бросали работу… На замерзающем фронте голодали и умирали несчастные армии, потерявшие всякое воодушевление. Железные дороги замирали, продовольствия становилось все меньше, фабрики закрывались. Масса разбоев и грабежей. За молоком, хлебом, сахаром и табаком приходилось часами стоять в очередях под пронизывающим дождем»[595]. «На заводах помещения комитетов были завалены винтовками. Во всех казармах днем и ночью шли митинги, бесконечные и горячие споры. По улицам в густевшей вечерней тьме плыли густые толпы народа. Словно волны прилива, двигались они вниз и вверх по Невскому. Газеты брались с боя. Грабежи дошли до того, что в боковых улочках было опасно показываться»[596].
25 октября (7 ноября). «Мы воспользовались замешательством, проскользнули мимо цепи и направились к Зимнему дворцу. Здесь была абсолютная тьма… Послышались слова команды, и в глубоком мраке мы рассмотрели темную массу, двигавшуюся вперед в молчании, нарушаемом только топотом ног и стуком оружия. Подобно черной реке, заливающей всю улицу, без песен и криков прокатились мы под красной аркой. Выйдя на площадь, мы побежали, низко нагибаясь и прижимаясь друг к другу… пока внезапно не наткнулись на пьедестал Александровской колонны. Двери подъездов по обе стороны главных ворот были распахнуты настежь. Оттуда лился свет, но из огромного здания не доносилось ни звука»[597].
Да, ни звука. Ни звука больше еще десятки лет, только молчание – из огромного здания, разве что крик – то в одном, то в другом его углу.
Но там, где было Временное правительство, в той зале, где оно ожидало своей судьбы в Зимнем дворце, там было другое чувство звука. Там был звук нарастающий. «И вдруг возник шум где-то и сразу стал расти, шириться и приближаться. И в его разнообразных, но слитых в одну волну звуках сразу зазвучало что-то особенное, не похожее на… прежние шумы – что-то окончательное. Стало вдруг сразу ясно, что это идет конец. И к нам от него вкатилась, и охватила нас нестерпимая тревога, как волна отравленного воздуха»[598].
«Арестованных вывели на Миллионную, где они оказались среди вооруженной толпы солдат и матросов, отчасти подвыпивших. Кое-как, с громадным трудом, шествие двинулось от Зимнего Дворца к Петропавловской крепости. Понадобилось три часа, чтобы пройти этот короткий путь, загроможденный разъяренными толпами народа. «Толпа набросилась на нас с криками: расстрелять их, кровопийцы наши, поднять их на штыки. Когда мы вышли на Троицкий мост, нас встретила новая толпа солдат и матросов. Матросы кричали: «чего с ними церемониться, бросайте их в Неву!». В это время с другого конца моста началась усиленная стрельба. Толпа моментально разбежалась, что… спасло нас от самосуда»[599].
Этот шаг – от Зимнего до Петропавловской крепости – поворотная точка.
Судьбы арестованных министров Временного правительства: эмиграция – Коновалов, Вердеревский, Смирнов, Бернардский, Терещенко, Рутенберг, Третьяков (смерть в Заксенхаузене); остались в России – Кишкин, Ливеровский, Гвоздев (множество арестов, ушли своей смертью), Салазкин – естественная смерть, Маниковский – служил в РРКА, погиб в Гражданскую, расстреляны в 1929–1940 гг. – Маслов, Малянтович, Никитин, Пальчинский.
Вы – семья среднего класса в 1917 году. Ваш кусок земли конфискуется безвозмездно. Частная собственность на землю отменяется (Декрет Всероссийского съезда Советов от 26 октября (8 ноября) 1917 г.). Ваш дом в городе – его больше нет. Отменяется право собственности на земельные участки и строения в пределах городов (в рамках лимитов) (Декрет СНК от 23 ноября (6 декабря) 1917 г.).
Вскрывают ваши депозитные ячейки в банках и конфискуют все золото (монеты и слитки), которые там есть (Декрет Ц.И.К. от 14 декабря 1917 г.). Если вы не явитесь сами с ключами, все, что внутри, подлежит конфискации.
Сделки с недвижимостью запрещаются. Ваша квартира, ваш кусок земли, ваша дача становятся непродажными, нулем (Декрет СНК от 14 декабря 1917 г.). Вы не можете продать деревенский дом (постановление Народного комиссариата юстиции от 6 сентября 1918 г.). Все платежи по ценным бумагам прекращаются. Сделки с ценными бумагами запрещаются. Все ваши сбережения в ценных бумагах становятся нулем (Декрет СНК от 4 января 1918 г.). Если вы писатель, ваши авторские права «переходят в собственность народа» (Декрет от 4 января 1918 г.). Любое произведение (научное, литературное, музыкальное, художественное) может быть признано достоянием государства (Декрет СНК от 26 ноября 1918 г.).
Аннулирование государственных облигаций, которыми вы владели (Декрет ВЦИК «Об аннулировании государственных займов» от 21 января (3 февраля) 1918 г.). Запрет денежных расчетов с заграницей (Постановление Народного комиссариата по финансовым делам от 14 сентября 1918 г.). Запрет на сделки с иностранной валютой внутри страны. В двухнедельный срок сдать всю валюту (Постановление Народного комиссариата по финансовым делам от 3 октября 1918 г.). Вам прекращают платить пенсии выше 300 руб. ежемесячно (декрет СНК от 11 декабря 1917 г.).
Был кусок леса в собственности? Больше его нет (Основной закон о социализации земли, 27 января (9 февраля) 1918 г.). У вас окончательно отобрана квартира или дом в городе. Частная собственность на недвижимость в городах отменена (Декрет Президиума ВЦИК от 20 августа 1918 г.). Началось уплотнение.
Вашей доли в товариществе больше нет. Одним за другим идут декреты о национализации предприятий, банков, страховых организаций и т. п. Издательств, аптек, нотных магазинов. Частных коллекций (Щукин, Морозов и др.). «Конфисковать шахты, заводы, рудники, весь живой и мертвый инвентарь». Конфискации одного за другим. «За самовольное оставление занимаемой должности или саботаж виновные будут преданы революционному суду».
Вы никому ничего больше не сможете передать в наследство. Право наследования упраздняется (Декрет ЦИК от 27 апреля 1918 г.). Вы никому ничего не можете подарить на сумму свыше 10 тыс. руб. Право такого дарения отменяется (Декрет ВЦИК и СНК от 20 мая 1918 г.). Вам запрещается вывозить за границу «предметы искусства и старины» (Декрет СНК от 19 сентября 1918 г.). Вы не можете больше привозить из-за границы «предметы роскоши» (постановление ВСНХ от 28 декабря 1917 г.).
Чтобы добить ваше имущество – единовременный чрезвычайный десятимиллиардный налог с имущих лиц (Декрет ВЦИК от 2 ноября 1918 г.). Москва – 2 млрд руб., Московская губерния – 1 млрд руб., Петроград – 1,5 млрд руб. Плюс права местных органов «устанавливать для лиц, принадлежащих к буржуазному классу, единовременные чрезвычайные революционные налоги». «Должны взиматься преимущественно наличными деньгами» (Декрет СНК от 31 октября 1918 г.).
Вашего имущества больше нет. Есть фотографии, серебряные ложки, иконы, письма и мешочек с кольцами и серьгами. И пара статуэток. Деньги в банках съела гиперинфляция.
В Гражданской войне, последовавшей за октябрем 1917 г., погибли: военные потери – 2,5–3,3 млн чел., жертвы террора – несколько сот тысяч чел.[600] Общие потери населения (военные, террор, эпидемии, голод) – 8 млн чел.[601]
Как это происходило? День за днем, в обыкновенном порядке вещей.
В Пензу. «Пензенскому Губисполкому… Необходимо… провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев; сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города… Предсовнаркома Ленин. 9 августа 1918 г.»[602].
Попы и кулаки, сомнительные.
В Нижний. «В Нижнем явно готовится белогвардейское восстание. Надо напрячь все силы, составить тройку диктаторов. навести тотчас массовый террор, расстрелять и вывезти сотни проституток, спаивающих солдат, бывших офицеров и т. п. Ни минуты промедления. Ваш Ленин. 9 августа 1918 г.»[603].
Девушек – расстрелять и вывезти.
«Мы уже не боремся против отдельных личностей, мы уничтожаем буржуазию как класс. Не ищите в деле обвинительных улик о том, восстал ли он против Совета с оружием или словом. Первым долгом вы должны его спросить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, какое у него образование и какова его профессия. Вот эти вопросы должны разрешить судьбу обвиняемого. В этом смысл и суть Красного Террора»[604].
Это машина. Она может давать сбои, она может даже временами не работать, но она полностью отлажена, она – в идеологии, она – в ядре большого государства, она всегда готова к своевременному извлечению и к тому, чтобы делать свое дело – неуклонно, неукоснительно и с надлежащим старанием.
1921. Бунтовать. Кронштадт
Наша история всегда спрашивает нас: не будет ли повторений? Пусть в другом и по-другому, но повторений, которые могут быть так же гибельны, как громадные повороты последних трех веков.
Мартовская 1921 г., «третья» революция в России не совершилась. А могла бы? Сто лет тому назад власть РКП (б) была на краю. В феврале в Петрограде бастовали заводы. Называлось это – «петроградская волынка». Шифротелеграмма Ленину от 28 февраля: «Крупные заводы не работают»[606]. Начались столкновения рабочих с войсками. Причины – тяжелая зима, голод, холод, дефицит топлива, разруха, урезание пайков, запрет торговли, заградотряды. В Кронштадте – те же тяготы, что и в Петрограде. Так начинаются восстания.
25 февраля в Петрограде введено военное положение, запрещены «митинги, сборища и собрания», кто нарушил – ответит «по законам военного времени»[607]. Плюс «революционные тройки» – военно-административное управление в каждом районе, масса арестов. Во всем обвинили, конечно, внешнего врага. «Англия, Франция, Польша и др. имеют своих шпионов в Петрограде». Их «цель… создать панику, посеять смуту… поработить, заполонить Россию… Всем быть на страже! Смерть шпионам!»[608]. И еще морковка – закупки за золото продовольствия и топлива, увеличены пайки, сняты заградотряды (отбирали хлеб при въезде в Петроград).
К 3 марта «в Петрограде все спокойно, не работает только несколько заводов, выступлений нет»[609]. Кронштадт этого не знает. Кронштадт уверен, что в городе восстание. «У нас в Кронштадте все матросы восстали, потому что в Петрограде восстали все рабочие, заводы все встали, много рабочих расстреляно, много посажено в тюрьму, одних матросов арестовали двадцать четыре тысячи»[610]. Ничего этого не было.
27–28 февраля 1921 г. На линкорах «Петропавловск» и «Севастополь» (ядро Кронштадта) прошли собрания экипажей. 1 марта – гарнизонные собрания и митинги. Что в резолюциях? Снять заградотряды, крестьянам – свободное распоряжение землей, свободу промысла, перевыборы советов, свободу слова и печати, свободу профсоюзов, освободить политзаключенных, упразднить ЧК и политотделы, прочь любые объединения коммунистов в частях и на предприятиях[611]. Это мятеж!
А дальше, день за днем, новые требования. Советы без коммунистов, свободу торговли, отменить продразверстку. «Долой комиссародержавие! Да будет проклято ненавистное иго коммунистов! Долой партийный гнет! Да здравствует власть рабочих и крестьян! Да здравствуют свободно избранные Советы!»[612]. Это мятеж! А еще – буза! Так говорили тогда: «матросы бузят».
2—3 марта. Мятеж нарастает. «Лопнуло терпение и все советы, чрезвычайки, особые отделы полетели вверх тормашками. Все коммунисты арестованы и обезоружены»[613]. Коммунистов не расстреливают. Часть из них ушла в Ораниенбаум. От 800 до 900 вышли из РКП(б)[614].
Вся власть в Кронштадте в руках Временного революционного комитета (ВРК). Кто они, 15 членов ВРК? Во главе – Петриченко, 29 лет, старший писарь, а дальше – машинисты, гальванеры, телефонист, мастеровые, рабочий, зав. обозом, зав. трудовой школой, штурман. Все – свои. Они ждут восстания или помощи из Петрограда. «К вам, народы всего мира, несется этот клич из далекого Кронштадта, восставшего против неописуемого гнета шайки преступников, захватившей власть над истерзанной Россией»[615].
Ответ властей? Затоптать и очернить. Срочно создана версия о золотопогонниках, белых, во главе мятежа – генерал Козловский, царский спец, начальник артиллерии Кронштадта. Его семья – жена и четыре сына – взяты в заложники, 11-летняя дочь в тюрьме с матерью. Хотя, как потом отмечало следствие, Козловский «играл подчиненную роль» как военспец[616]. Еще одна версия – кадеты, эсеры и меньшевики. И еще одна – иностранный заговор. «Бывшего генерала Козловского и его сподвижников объявить вне закона. Город Петроград и Петроградскую губернию объявить на осадном положении. Всю полноту власти… передать Комитету обороны Петрограда». Подписи – Ленин и Троцкий[617].
Февраль-март 1921 г. – поворотная точка, горячая, мятежная развилка в истории. Россия только выходит из войны, она истощена. Промышленная разруха, военный коммунизм, продразверстка, в деревнях реквизиции, тяжелая зима, холод и голод. То тут, то там – крестьянские бунты, в стране, в которой 4/5 населения – крестьяне. «Советы без коммунистов», власть трудящихся без ЧК и диктатуры РКП(б) – эти лозунги набирают силу.
Кронштадт был угрозой. Подожженным фитилем, от которого могло все вспыхнуть. За его спиной – разгоряченный февральский Петроград. В войсках и на Балтфлоте – много «деревенских». Из Кронштадта могла пойти цепная реакция захвата власти.
Кто кого опередит? 1–2 марта – мятеж в Кронштадте, НЭПа еще нет. 14 марта – X съезд РКП(б) объявил НЭП, продналог вместо продразверстки. Военный коммунизм рухнул. 17–18 марта – мятеж подавлен. До 300 делегатов съезда шли по льду на Кронштадт.
В Кронштадте около 18 тыс. чел. в «боевом составе», из них половина – матросы, 70–80 % из крестьян. Деревни полны ненавистью. Около 200 орудий, тяжелых и легких, линкоры «Петропавловск» и «Севастополь» на боевом ходу, форты, линкор «Андрей Первозванный» (готовится к консервации, без команды), несколько небольших судов[618]. В Петрограде – еще до 22 тыс. матросов, и есть риск, что они придут на помощь. «Эта неустойчивая масса представляла собою постоянную и весьма грозную опасность для города»[619]. Их пытались вывезти из Петрограда.
Снарядов в Кронштадте – на год[620]. Но запасы топлива и продовольствия – до 20-х чисел марта[621]. «Достукались!.. У Кронштадта нет хлеба, нет топлива. Если вы будете упорствовать, вас перестреляют, как куропаток. Разоружайте и арестовывайте преступных главарей…! Кто сдастся немедленно – тому будет прощена его вина!»[622].
Кронштадт – еще и город, по оценке, до 15–20 тыс. чел. гражданских, хотя ВРК заявлял о десятках тысяч[623]. На дрова ломали дома. «С пятого числа паек. уменьшили, хлеб, смешанный с каким-то суррогатом, по 8-е получали 1/2 фунта население и 1/2 банки консервов. С 8-го числа выдача была 1 ф. овса и 1/2 банки консервов, моряки все время получали 1/2 ф. хлеба и 1/2 банки консервов»[624]. Полфунта – это 204 г. Хлеба на весь день. Из Кронштадта идут мольбы о помощи. К «народам мира», 15 марта: «Необходимо продовольствие для детей, гражданского населения. Нужны медикаменты!»[625] 1 7 марта: «От имени всего населения Кронштадта, от больных женщин и детей, стоящих перед лицом голода, взываем к вашей помощи»![626]
7–8 марта. Для штурма Кронштадта воссоздана 7-я армия. Командарм Тухачевский, 7 марта: «Приказываю взять штурмом взбунтовавшуюся крепость. Приступ вести стремительно и смело, подготовив его ураганным артиллерийским огнем»[627]. У атаки в ночь на 8 марта – полная неудача. Причины – перебежчики, отказы идти в наступление, «превосходство артогня, сил противника и, главным образом, крайняя нерешительность действий»[628]. Подарок X съезду РКП(б) не удался (открылся утром 8 марта).
Дальше – наращивание войск, жестокости, бомбежки. К 11 марта против Кронштадта – 15 998 штыков, 354 сабли[629]. Плюс бригада, два полка, тяжелые артдивизионы, несколько бронепоездов, 40 аэропланов[630]. Укреплялись коммунистами. «Получили 77 чел. коммунистов, из них надежные 10, а остальные мальчишки, нужны головорезы на кронштадтскую публику, а не такие мальчишки»[631]. С 8 по 13 марта – 104 полета, сброшены 4,2 тыс. фунтов бомб[632].
14 марта. Время не терпит, «поверхность льда в заливе на 1/4 аршина покрыта водой»[633]. Идут артдуэли. Организуется еще одна атака на Кронштадт, ночная, 14 марта. Приказы: «При взятии форта жестоко расправиться с мятежниками, расстреливая без всякого сожаления там находящихся»[634]. «Расстреливать всех мятежников. Пленных быть не должно»[635]. Вводятся заградотряды: «Всех дезертиров и паникеров расстреливать на месте». И снова неудача, атаки 14 марта не было. Одна из бригад отказалась выйти на позицию.
17–18 марта. Штурм начался в 2.45 ночи 17 марта, после многочасовой артподготовки. «Противник повел наступление густыми колонами в белых халатах на очень большом протяжении, стремясь охватить Кронштадт с восточной, южной и западной стороны. Цепи наступающих были встречены огнем наших батарей и пулеметов. Люди, как снопы, валились, но оставшиеся продолжали, рассыпавшись во все стороны, двигаться вперед»[636]. В город ворвались. «В городе был настоящий ад»[637].
Бои шли всю ночь и день, и еще ночь. 21.50, 17 марта, Тухачевский: «Решительно развить первоначальный успех штурма… Атаковать линкоры "Петропавловск" и "Севастополь" удушливыми газами и ядовитыми снарядами»[638].
В 11.00 утра 18 марта Кронштадт полностью занят. «Голодный паек, 15-дневная бессменная служба, 10-дневный бой, а особенно последний день с 4 1/2 час. утра и до вечера уличный бой, окончательно подорвали силы гарнизона. Убыль гарнизона., неимение резервов, отсутствие надежды как на приток продовольствия, так и на живую помощь. показывали, что последней атаки нам не отбить»[639].
Вечером 17 марта, в 21.30 начался исход. «Выход был один – двигаться по направлению к финляндской границе»[640]. ВРК почти в полном составе, военспецы и еще до 8000 чел. из Кронштадта добрались в Финляндию. Среди них – женщины и дети. По прямой – чуть больше 20 км по льду. «В ночь на 18/3 начался по льду приток в Финляндию тысяч кронштадтских беженцев… Они были голодны и утром 18/3 их можно было видеть в Териоках просящими кусок»[641]. Сегодня им бы этого не удалось. Финский городок Териоки – курорт Зеленогорск.
Потери атакующих – 3143 чел.[642] Всего кронштадтские потери 7-й армии – 4937 чел., из них около 2600 чел. ранеными и контужеными[643]. Произвести «уборку трупов русским в пределах своей морской границы, начиная с 30 сего марта по 2 апреля… ежедневно с 10 до 20 час. Финнам – в пределах своей морской границы 4 и 6 апреля в те же часы»[644]. Так постановила русско-финская комиссия.
Взяты в плен 6385 чел., из них остались на судах и в береговых частях – 3939 чел.[645] Экипажи не дали взорвать линкоры «Петропавловск» и «Севастополь», сложив оружие на условиях сохранения жизни. Линкоры потом были переименованы в «Марат» и «Парижская Коммуна»[646]. Забыть мятеж! Коммунисты, ранее арестованные ВРК, не пострадали. Их освободили во время штурма.
«Активных участников мятежа было арестовано. с 20 марта по 15 апреля – 3000 чел.: из них 40 % [1200 чел.] приговорены к высшей мере наказания; 25 % к 5 годам принудительных работ и 35 % освобождены»[647]. На Балтфлоте проведена «фильтрация» военморов. Семьи расстрелянных отосланы на родину, из Кронштадта выселены «нетрудовые элементы».
28 марта, анкета на члена ревтройки Веру Бабур, 19 лет, девицу, отдел коммунального хозяйства Кронштадта. Не знаю, не знаю, не знаю, делала, как все. «Пошла помогать в госпиталь как сестра милосердия, с 16 по 24-е марта помогала во время боя перевязывать раненых». Приговор – расстрелять[648].
А что в Финляндии? «Жить плохо, и работы никому не дают, даже с интеллигенции – офицера и генералы – и те с нами вместях сидят за проволочным заграждением… А финское правительство нас всех считает коммунистами. даже многих наших есть расстреляно финскими солдатами за то, что через проволочное заграждение убегали в деревню за хлебом и папиросами». «Думаю ехать домой, т. е. в Россию, потому что более выходу никакого нет»[649].
И, действительно, возвращались. Вот обращение из Дома предварительного заключения, 26 мая: «Мы, часть Кронштадтского гарнизона, перебежавшие из белой Финляндии и испытавшие все прелести белого царства, и поэтому всецело клянемся встать на защиту Рабоче-Крестьянского правительства, которое выражает волю трудового народа. Долой всю белогвардейскую свору. Да здравствует 3-й Коммунистический Интернационал. Да здравствует всемирная Власть Советам. Да здравствуют Вожди Революции Ленин, Троцкий и Зиновьев»[650]. В конце 1921 г. прошла волна амнистий «кронмятежников», находящихся в лагерях (Архангельск) и у финнов.
Заложников из «чуждых элементов» – под замок. Наталия Козловская, 48 лет, заложница за мужа, генерала Козловского – якобы главу мятежа, ушедшего к финнам, – приговорена «к принудительным работам на 5 лет, с содержанием под стражей»[651]. Четыре сына, 17, 19, 20 и 25 лет, тоже заложники, по году исправительных работ. Дальше – высылки и блуждания до 1940-х. Одного из мальчиков расстреляли в 1937-м. Дочь, 12 лет, отдана знакомым. В 1920-х она «выкрадена» отцом в Финляндию. Жену и сыновей Козловский больше не увидел.
Вожак ВРК Кронштадта Петриченко в 1945 г. выдан Финляндией СССР, осужден на 10 лет, сгинул в лагерях (1947). А где торжествующие красные командиры? Они расстреляны: Тухачевский, командарм (1937), Перемытов – начштабарм (1938), Седякин – ком. Южной группой войск (1938), Казанский – ком. Северной группой войск (1937), Каменев, Главком Республики (1936), Зиновьев, Председатель Комитета обороны Петрограда (1936), Дыбенко, комендант Кронштадта (1938), Угланов, секретарь Петроградского губкома РКП (1937), Агранов, особоуполномоченный ВЧК (1938). Троцкий, Предреввоенсовета Республики, убит (1940).
Страшные времена. Человек на человека, брат на брата. Не дай Бог, чтобы еще раз хотя бы на шаг приблизиться к этому голоду и холоду, к диктату, к безличности и безжалостности 1921-го. Кронштадт – предупреждение нам. Мы не имеем больше права даже на малейшую ошибку. Никогда больше в будущей истории России не должно быть ни одного движения навстречу Кронштадту или любому из десятков мятежей и восстаний, случившихся 100 лет тому назад. Ни за что. Мы все вместе, как народ, больше этого не выдержим.
1991. Восстать. Августовский путч
Почти все, кто был в центре событий 18–22 августа 1991 г. – больше 30 лет назад, – оставили свидетельства, исповеди, книги. Для кого-то из них это был путч, переворот, предательство и измена, для других – попытка сохранить страну, которой они служили. Оценки истории будут меняться год от году. А у нас, у каждого – своя позиция, и мало кто готов ее менять.
Так что же делать? Ответ – опираться в драме августа 1991 г. только на факты. На первых ролях в ней было все высшее руководство СССР и РСФСР. И еще – народ. В этот раз он не безмолвствовал.
В 1989–1991 гг. набирал силу распад СССР, с «парадом суверенитетов», с резким ослаблением центра и вертикалей, при нарастании кризиса в экономике и хаотическом демонтаже административной системы хозяйства. Вместо эволюции – война идей, характеров, амбиций и институтов за власть. 4 августа 1991 г. Президент СССР М. Горбачев убывает на отдых в Форос (Крым). С 7 августа КГБ ведется «проработка варианта ввода чрезвычайного положения»[653]. 1 5 августа «Правда» публикует согласованный проект Союзного договора (за Союзом оборона, безопасность, госграница, внешняя политика, единая экономическая политика, союзный бюджет, союзные органы власти – Верховный Совет, президент, кабинет министров и др.). В нем – отклонения от итогов референдума о существовании СССР (76 % голосовавших, 113,5 млн чел. за сохранение СССР). Этот проект не выражает в полной мере «волю советского народа»[654]. На 20 августа назначен первый этап подписания Союзного договора (6 республик)[655]. Еще чуть-чуть – и изменения Союза ССР станут необратимыми.
В ответ события набирают скорость. 17 августа на конспиративном объекте КГБ в Москве разрабатывается «план захвата власти»[656]. По другой версии – ни о каком плане не шла речь, обсуждалась «обстановка в стране» и «что делать»[657]. 18 августа к М. Горбачеву в Форос неожиданно прилетает делегация из Москвы: вы с нами или нет? Ответ: нет. Как следствие, в тот же день М. Горбачев отстранен от власти. 18 августа издан указ вице-президента СССР Г. Янаева: «В связи с невозможностью по состоянию здоровья исполнения Горбачевым Михаилом Сергеевичем своих обязанностей Президента СССР вступил в исполнение обязанностей Президента СССР с 19 августа 1991 года». В указе – неправда. Никакой «невозможности по состоянию здоровья» нет, это доказано. Сама формула содержит угрозу жизни Горбачева. Эта угроза им воспринята в полной мере[658]. Горбачев лишен связи и изолирован, под усиленной охраной, в Форосе.
В тот же день, 18 августа, создан ГКЧП (Госкомитет по чрезвычайному положению). Конституцией не предусмотрен. В нем 8 человек, включая вице-президента СССР, премьер-министра, министров обороны, внутренних дел, председателя КГБ СССР[659]. 19 августа ГКЧП установил главенство законов и решений органов власти СССР над республиканскими и региональными, приостановлена деятельность партий, расформировываются структуры власти и управления, противоречащие законам СССР, запрещены митинги, шествия и забастовки[660], в Москве введено чрезвычайное положение[661], закрываются все газеты, кроме 9 центральных; берется под контроль телевидение и радио[662]. В тот же день, 19 августа, с 7.00 утра в Москву вводятся войска. «Было привлечено из двух дивизий 3806 человек и около двух тысяч от ВДВ»[663] плюс сотни единиц боевой техники (362 танка, 140 БМП, 148 БТР)[664]. Все войска СССР приведены в повышенную боевую готовность.
Такова завязка драмы. Каждое событие 18–22 августа впоследствии имело двойную или даже тройную трактовку, в зависимости от того, кто ее создавал – М. Горбачев, Б. Ельцин, те, кто находился в их круге, или же обвиняемые по делу ГКЧП, закончившемся в 1994 г. амнистией и оправданием по суду В. Варенникова. М. Горбачев: «Путчисты предприняли попытку вернуть страну к тоталитаризму»[665]. Это путч, государственный переворот[666]. «На обмане совершен антиконституционный переворот. Законный Президент страны отстранен от исполнения своих обязанностей… Дача в Крыму, где я нахожусь… окружена войсками, и я нахожусь под арестом. Я лишен всякой связи, контактов с внешним миром». Это – из заявления М. Горбачева в ночь с 19 на 20 августа 1991 г.[667] Та же позиция у Б. Ельцина: антиконституционный, «государственный переворот, являющийся ничем иным, как государственным преступлением»[668].
У обвиняемых по делу ГКЧП – другая точка зрения. «Что это за "государственный переворот", который направлен на защиту, а не на свержение конституционного строя, на укрепление законной власти, на сохранение целостности государства?… Это был не "государственный переворот", не "заговор", а отчаянная попытка спасти закрепленный Конституцией СССР общественный строй»[669]. «Никакого заточения Горбачева на даче в Форосе не было»[670]. «Измена президенту – пожалуй, да, имеет место. Но Родину свою я не предавал»[671]. «Мы были вместе с народом. заговора не было»[672]. «Наш Комитет не был предусмотрен союзной Конституцией. И тем не менее его создание было последним и. единственным способом для спасения и самой Конституции, и государства, в котором она была принята»[673]. «Если ГКЧП и его решения рассматривать в отрыве от складывающейся в стране ситуации, их можно условно… назвать не совсем конституционными… Однако фактически ГКЧП действовал не от своего имени, а от имени народа, который выразил свою волю на референдуме о необходимости сохранения Союза»[674]. «Второй этап. 19 и 20 августа 1991 года. был вспышкой – выступлением руководителей высшего эшелона… против разлома государства»[675].
Есть и «третья точка зрения». Еще до суда были опубликованы документы следствия (так делать нельзя). Письмо от 25 августа 1991 г.: «Уважаемый Михаил Сергеевич! Огромное чувство стыда – тяжелого, давящего, неотступного – терзает постоянно. Когда Вы были вне связи, я думал, как тяжело Вам… семье, и сам от этого приходил в ужас, в отчаяние. Какая все-таки жестокая штука эта политика! Будь она неладна. С глубоким уважением и надеждами, В. Крючков»[676]. Письмо Бакатину от 24 августа 1991 г.: «Обращаюсь со словами глубокого раскаяния и безмерного переживания по поводу трагических августовских событий в нашей стране и той роли, которую я сыграл в этом. Какими бы намерениями ни руководствовались организаторы государственного переворота, они совершили преступление»[677]. И он же, 10 лет спустя: «Горбачев окончательно саморазоблачается как безусловный предатель тех многих миллионов людей, которые шли за ним»[678].
Любые исторические имена вхожи к нам в дом. Мы часто говорим о них, как о членах семьи. Нам важно понять, что они за люди. Насколько можно доверять их суждениям? Они искренни или же были вынуждены обстоятельствами? Нам стоит разделять их идеи? Они думают именно так? Эти люди глубоко влияют на общество и на наши судьбы.
Но какая же двойственность зрения! Вот трагические записи Д. Язова. Их нельзя было публиковать! «23.8.91. Всему конец, имею в виду собственную жизнь. Утром снял мундир Маршала Советского Союза. Поделом! Так и надо. Чего добивался? Прослужив 50 лет, я не отличил от политической проститутки себя – солдата, прошедшего войну. 24.8.91. Слушаю в одиночной камере радио о событиях 19, 20, 21 в Москве. Понял, как я был далек от народа. Мнение о развале государства, о нищете – я полагал, что это разделяет народ. Нет, народ не принял Обращения. Народ политизирован, почувствовал свободу, а мы полагали совершенно обратное. Я стал игрушкой в руках политиканов!»[679].
И он же, о народе, спустя 10 лет: «Никто ведь не знал, как народ будет реагировать. Лужков с Поповым завозили к Белому дому водку. И если сначала там было тысячи две человек, то к вечеру стало тысяч семьдесят. Многие просто перепились»[680]. «Там пьяные: кто палкой стал бить, кто палатку набросил, чтобы ничего не видно было. Три человека погибли»[681].
Главное действующее лицо в августовской драме – народ. Он не безмолвствовал. От 50 до 100 тыс. чел. решили – сами для себя – принять риски штурма Белого дома, риски смерти. В ночь с 19 на 20 августа, 1.00 – на площади перед Белым домом 15–20 тыс. москвичей[682]. В следующую ночь, с 20 на 21 августа, в 2.15, когда все ждали штурма – вокруг Белого дома «около 50 тыс. чел. Еще десятки тысяч находятся на дальних подступах к Краснопресненской набережной»[683]. «К вечеру на площади перед зданием Верховного Совета России стояло от 50 до 100 тыс. чел.»[684].
Только благодаря этим тысячам не пролилась кровь. Этот факт очевиден. «Самое страшное – …произошла полная консолидация армии, КГБ, милиции. Это были часы полной неизвестности. Полной непредсказуемости»[685]. 21 августа, 00.31. «Москва (РИА)… Бронетранспортеры продолжают расчищать себе дорогу к Дому Советов РСФСР. Участники обороны Дома Советов РСФСР обращаются к гражданам России, к москвичам: «Все к Белому дому!»[686].
А что же члены ГКЧП? Они – те, кто прошел 1941–1945 гг. Солдаты и дети войны, хлебнувшие горя. Еще один очевидный факт: они не смогли переступить через память о страшной войне, не смогли пролить «кровь своих». За это им – поклон, что бы они ни делали и что бы ни говорили потом. Д. Язов – доброволец, взводный, ротный, на фронте с 1942 г. «ГКЧП обвиняют в нерешительности… Но я… не мог быть Пиночетом»[687]. «Мы не собирались брать Белый дом, даже свет и телефоны там не отключили»[688]. «Мы не собирались никого убивать»[689]. «Всё делали для того, чтобы была гражданская война. А я взял и вывел войска»[690]. «У здания Верховного Совета РСФСР собралось около 70 тыс. чел., поэтому вопрос о разгоне толпы даже не обсуждался на совещании ГКЧП. Это было похоже на ситуацию, когда пытаются зажечь спичку перед пороховой бочкой»[691]. Г. Янаев: «Ни о каком штурме не может быть и речи»[692].
В 3.42 ночи, 21 августа РИА сообщило: «Войска уходят из города». А что было дальше? Перехват власти у ГКЧП, аресты, 35 тыс. страниц уголовного дела[693]. «Просидел в Матросской Тишине 498 дней и ночей. Тюрьма – это жизнь в себе. Границы свободы становятся безразличными. 28 шагов в снежном обледенелом дворе»[694]. Суды, амнистия, а за ними вдруг – полоса признания.
Дмитрий Язов в 2004–2020 гг. награжден 4 орденами, он – генеральный инспектор Минобороны. В. Стародубцев – депутат Госдумы, 8 лет – губернатор Тульской области. А. Лукьянов и В. Варенников – многолетние депутаты Госдумы. «Жизненный путь В. Крючкова является примером беззаветного служения своему Отечеству» (ФСБ РФ, 6.11.2007). Удивительно? Нет, люди ГКЧП – плоть от плоти народной. Они из деревень, из маленьких городков, из рабоче-крестьянских семей. То, что с ними произошло «потом», отражает изменения в сознании народа. После тяжелейших 1990-х многие думают так же, как они.
Что случилось бы, если бы ГКЧП победил? Гражданская война? Новая «Югославия» в стране с ядерным оружием? Приступ тоталитаризма – с попыткой возродить административно-командную систему? Какой бы сегодня была наша страна? Мы знаем лишь то, что ГКЧП резко ускорил распад СССР. С декабря 1991 г. СССР больше нет.
Можно только строить догадки. Люди ГКЧП отрицали либеральную демократию. Вся их жизнь прошла в «холодной войне». Для них счастьем было могущество СССР. Каким мог быть результат? Видимо, авторитаризм. Насколько жесткий? Мы не знаем. Они объективно двигались к Сталину. Дмитрий Язов: «Сталин – не просто выдающаяся личность. Сталин – это символ нашего былого могущества, небывалых свершений, рекордов, гигантских строек… Это не культ личности, это святое чувство Семьи. Под руководством Сталина народ объединился и почувствовал себя Семьей»[695]. Валентин Варенников: «Кто из царей… и вождей… сделал реально (физически, материально и духовно) больше всего для блага нашего Отечества, чем Сталин? Никто!»[696]. Геннадий Янаев: «Были репрессии, но и были нешуточные основания для них»[697].
Но это был бы, по ощущению, лишь временный результат. Распад СССР с высокой вероятностью продолжился бы. Сверхцентрализованные государства могут вначале делать резкие рывки. Но вся человеческая история, весь опыт исследования больших систем показывает, что такие сверхжесткие структуры неустойчивы и в них годами накапливаются ошибки и процветает негативный человеческий отбор. Каждое следующее поколение лидеров и элиты хуже и мельче предыдущего. В таких командных системах слишком мало свободы, поиска, инноваций, слишком замедленна динамика после взрыва энергии в первые годы. Все ниже совместность и энергетика людей, одно поколение за другим. «Пережать» общество – такая же тяжелая ошибка, как и ввергнуть его в хаос, в анархию. Распад СССР хорошо показывает это. Есть «золотая середина» между личной свободой и необходимостью, между частным и общим, и когда она нарушается в ту или другую сторону – общество, государство неизбежно проигрывают в конкуренции.
Многие сегодня будут не согласны с этой позицией. Для них СССР – символ порядка, могущества и ясности. Что ж, мы все разные. Каждый имеет право на свою точку зрения. Но есть еще один факт: всемирная история, социальный дарвинизм отбирают только те общества, которые способны лучше выживать. Они не обращают внимания на то, что думает каждый из нас. Они поддерживают или выбраковывают целые страны. И только история, может быть, через 80—100 лет, рассудит, чем стал для нас буйный август 1991 г.