П. Клее
1948–1953. Поклоняться. Ценам
Тот, кто живет в эпоху инфляции, всегда будет мечтать о том, как кто-то могущественный и великий придет, сотрет запредельные цены и скажет: «Хлеб и молоко будут дешевы!». Неудивительно, что в памяти народа остались «сталинские» снижения цен как пример «преимуществ социализма» и «мудрого руководства», полного любви к малым мира сего. Речей было много: «новое снижение государственных розничных цен на продовольственные и промышленные товары – яркое проявление неослабной заботы Коммунистической партии и Советского правительства о благе народа»[771].
Снижений цен было шесть, в 1948–1953 гг., каждый год в марте-апреле, их ждали, на них надеялись. Плюс первая крупная подвижка в ценах в денежную реформу 1947 г.[772] Каждый может открыть старые газеты в сети, чтобы понять, когда и насколько снизили цены на крупу, или хлеб, или сосиски с сардельками, или даже на уксусную эссенцию и томат-пюре[773].
Но все-таки стоит разобраться, что же это было – снижения цен? Они благое дело или просто миф, следы обработки массового сознания в 1940-х – 1950-х? Документы рассекречены – вперед!
Представьте, что на дворе осень 1947 г. и вы – в стенах Госбанка, Минфина или Госплана. Нужно решить сразу три задачи.
Задача № 1 – снять население с карточек, перевести его на торговлю. В декабре 1947 г. 62,8 млн чел., больше 1/3 населения СССР, находились на государственном снабжении хлебом[774]. Этому нужно положить конец, пусть покупают всё в магазинах.
Задача № 2 – считается, что за время войны накопились излишки денежной массы и их нужно уничтожить. Больше всего таких денег в деревне, у тех, кто торговал на рынке. Доля «колхозного рынка» во время войны – более 30 % розничного товарооборота[775].
А еще много денег у «спекулянтов». Доля доходов населения от «обмена товарами и услугами между группами населения» в 1943–1944 гг. в общей сумме его доходов составляла 56 %. Чтобы выжить – «шевелиться». На государственные и кооперативные организации приходились 44 %[776].
Избытки денежной массы оценивались в 53–57 % всех наличных денег. К концу 1945 г. – 47 %, или 35 млрд руб.[777] Одним из доводов в пользу «избыточности» было неравенство во вкладах. Примерно 4 % вкладчиков (с остатками свыше 10 тыс. руб.) держали больше 1/3 суммы всех вкладов в сберкассах СССР, около 18 % вкладчиков (с остатками свыше 3 тыс. руб.) – 72,6 % всех вкладов (на 16.12.1947)[778].
Задача № 3 – чтобы уйти с карточек, нужны единые цены. В советской экономике государственная торговля доминировала, цены устанавливались «сверху». Централизованными ценами и директивной зарплатой прямо регулировался уровень жизни населения – грубо говоря, сколько буханок хлеба и пар обуви можно купить на обычную зарплату. Но в 1942–1947 гг. существовала двойная система цен: пайковые (карточек) / цены нормированного снабжения и – коммерческие (коммерческие магазины). И те, и другие выше довоенных. Через коммерческие цены изымалась часть доходов населения, чтобы финансировать оборону.
Во время войны и в 1946–1947 гг. цены постоянно повышались[779]. «Средний уровень цен к концу 1947 г. превышал уровень цен 1937 г. в 3,5 раза», уровень 1940 г. – в 3 раза. По продовольствию – в 3,4 раза, без учета алкоголя – в 2,9 раза, по алкоголю – в 6,5 раза, по непродовольственным товарам – в 2,4 раза[780]. Даже пайковые цены были выше довоенных. «Цены нормированной торговли» на мясо в 1945 г. выше 1940 г. примерно на 20 %, на колбасу и сыр – на 15–20 %, на сельдь – на 42 %, на сливочное масло – на 42 %, на сахар – на 39 %, на соль – в 4 раза, на водку – в 7 раз. Но ряд ключевых цен остались неизменными (мука, хлеб, макароны, молоко, яйца, чай)[781].
А что такое коммерческие цены? Цены на «говядину средней упитанности 1 сорта» выше цен 1940 г. в 12,5 раза (в 1944 г. – в 40 раз). На краковскую колбасу – в 16 раз, на сливочное масло – в 14,8 раза, на молоко – в 18 раз, на сыр «Советский» – в 11,4 раза, на яйца – в 15,4 раза, на сахар – в 43,9 раза, на соль – в 417 раз, на чай черный байховый «Грузинский» 1 сорта – в 7,5 раза, на муку пшеничную 1 сорта – в 20,7 раза, на гречневую крупу «ядрица» – в 34,9 раза, на ржаной хлеб из обойной муки – в 24 раза, на водку – в 8,7 раза[782].
А по непродовольственным товарам? Коммерческие цены за ситец – в 18,3 раза были выше цен 1940 г. и цен нормированного снабжения. Мужской костюм – в 8 раз, хозяйственное мыло – более чем в 50 раз, нитки – в 40 раз, папиросы «Казбек» – в 12,7 раза[783].
Как все это соединить? Как установить единые цены и решить три задачи сразу? Можно сломать себе голову, придумывая десятки вариантов и докладных записок.
В жизни так и было – десятки. Конечный вариант – остроумный.
Решение № 1. В декабре 1947 г. провести денежную реформу[784]. Отнять большую часть наличности, экспроприировать ее, резко сократить платежеспособный спрос тех, кто смог что-то накопить правдами и неправдами. Менять наличность как 10 «старых» рублей на 1 рубль новый, вклады в сберкассах до 3 тыс. руб. (более 80 % вкладчиков) – как один к одному, суммы свыше 3 до 10 тыс. руб. – «за три рубля старых денег – два рубля новых денег», суммы свыше 10 тыс. руб. – «за два рубля старых денег – один рубль новых денег». Наличность – вон!
Решение № 2. Тем же постановлением о денежной реформе отменить карточки, уничтожить двойную систему цен (пайковые и коммерческие) и установить единые государственные розничные цены на уровне гораздо выше, чем 1940 г., но ниже коммерческих. Цены на хлеб, муку, крупу и макароны чуть снизить против пайковых на 10–12 % (значит, даже против 1940 г.), на табак и спички оставить пайковыми (близкими к 1940 г.). Хлеб, как и всё, что вокруг него, должен быть дешев, иначе властям – не жить. Но все остальные цены, сделав едиными, подняли в несколько раз, пустив их по коридору между пайковыми и коммерческими.
Что же в итоге? На начало декабря 1947 г. в обращении 59 млрд руб. наличности, к 16 декабря – 43,6 млрд руб., к концу декабря они обменены на 4 млрд руб. Вклады в сберкассах на 16 декабря 1947 г. – 18,6 млрд руб., в конце декабря – 15 млрд руб. Количество денег, выпущенных в обращение, составило к концу 1947 г. 63,3 % от уровня 1940 г.[785] Экономический результат – экспроприация у населения более 90 % наличности (полученных ранее доходов) и 16 % вкладов в сберкассах. Вместо госдолга (облигационных займов населению) в 159 млрд руб. должно было остаться 59 млрд руб., т. е. сумма долга сократиться в 2,7 раза[786].
А что с ценами? Перед началом денежной реформы государственные розничные цены были выше уровня 1940 г. в 3,04 раза. После ее завершения, в 1948 г. – в 2,56 раза[787].
Лучше сказать еще раз. Из денежной реформы население вышло с едиными государственными ценами, которые были выше довоенных в 2,56 раза, при ликвидации более 90 % сбережений в наличности, имевшейся на руках, 16 % вкладов и более 60 % сбережений в облигациях. Это и была «база» для будущих шести «сталинских снижений цен» в 1948–1953 гг.
Но цены нельзя брать только сами по себе. Важно еще знать, что происходит с доходами населения. Фонд заработной платы, денежного довольствия, пенсии и пособия, т. е. денежные доходы населения, в 1947 г. были выше довоенного уровня 1940 г. в 1,87 раза[788]. Розничные цены – в 2,56 раза. Таким образом, денежная реформа закрепляла падение жизненного уровня населения, его реальных доходов в 1947 гг. на 27 % к 1940 г. (1,87 / 2,56). Плюс ликвидировала подавляющую часть сбережений, сделанных в 1941–1947 гг.
Это «надежный» базис, чтобы снижать цены. Тем более что впереди был послевоенный бум в экономике, со всей энергией народа и надеждами на мирную и сытную жизнь. Промышленная продукция в 1950 г. выросла к 1945 г. в 1,89 раза. В 1955 г. к 1950 г. – в 1,85 раза[789]. Производительность труда рабочих в промышленности в 1953 г. была выше 1940 г. в 1,71 раза, в строительстве – в 1,5 раза, в сельском хозяйстве – в 1,14 раза[790]. Рост производительности – еще одна база для снижения цен.
Их было шесть, снижений цен – каждый март-апрель, шесть лет подряд. На 10, 15, 20 процентов, а иногда даже на 50. Возьмем мясо: в 1949 г. – на 10 %, в 1950 г. – на 24–35 % по отдельным видам, в 1951 г. – на 15 %, в 1952 г. – еще на 15 % и, наконец, в 1953 г. – на 15 %. Нетрудно посчитать, что за все это время цены на мясо сократились на 60 %. Но даже после этого они оставались выше предвоенных на 8 %[791].
А каков общий результат? Цены на все товары после последнего, шестого, снижения (с 1 апреля 1953 г.) оказались на 55 % ниже цен 4-го квартала 1947 г. (т. е. времени денежной реформы и установления единых государственных розничных цен). Ура! Но выше предвоенных цен 1940 г. на 33,5 %[792]!
В этой точке сразу же возникает большой знак вопроса. Выше предвоенных? Значит, нужно разбираться дальше, понимая, что реальные доходы населения зависят не только от цен, но еще и от размеров зарплат и других денежных доходов. В директивной экономике уровнем жизни управляют напрямую, централизованно, как через цены, меняя их «сверху», так и через доходы – зарплаты, пенсии и пособия, устанавливаемые тоже «сверху». А что происходило с доходами населения?
Лучше всего это увидеть в табл. 3[793]. Несмотря на то, что цены в 1953 г. остались выше на 1/3 уровня 1940 г., реальные доходы населения выросли. И не просто выросли, но поднялись всего лишь за 6 лет (1947–1953) в 3 раза!
Таблица 3
Причина проста – номинальные доходы резко опередили цены, которые к тому же и упали в 2,2 раза к уровню 1947 г. (денежной реформы). И произошло это, в свою очередь, в опережение любых приростов производительности труда (табл. 3). Но как это возможно? По всем канонам сначала растет производительность труда, а уже в меру этого и за ней – зарплата и реальные доходы населения.
И почему не случилась вспышка инфляции? Такие разрывы в росте реальных доходов и производительности труда неизбежно должны были породить взрыв цен хотя бы на свободном («колхозном») рынке. Но его не было.
Что сказать на это? Да здравствует забота партии и правительства о благе советского народа? «У нас, в Стране Советов, самым ценным капиталом являются люди, а благополучие и счастье людей составляют главную заботу социалистического государства»[794]? Это действительно так?
Но все-таки, не прячется ли в этой финансовой головоломке какая-то хитрость? Не переусердствовала ли пропаганда, создав на многие десятилетия миф о том, как прекраснодушное государство и, конечно, партия и ее вождь каждый год снижают цены? Мы знаем, что никого никогда и ни в чем убедить нельзя, мы иногда даже мыслим заголовками, но давайте еще раз попытаемся понять, что произошло, непредвзято, спокойно и, конечно, честно.
Разгадка головоломки проста. Если вы уничтожили более 90 % спроса в наличных деньгах на товары и услуги и, кроме того, убили часть спроса во вкладах в сберкассах, и все это сделали на десятки миллиардов рублей (денежная реформа 1947 г.), то вы обладаете гораздо большей свободой в том, чтобы повышать реальные доходы населения, опережая рост производительности труда. Вы можете это делать «сверху» через рост зарплаты или через директивные снижения розничных цен, крича об этом во все рупоры пропаганды. У вас в денежном спросе образовалась огромная яма, дыра, и вы ее теперь «спокойно» заполняете. Вот и всё.
Снижения цен 1948–1953 гг. – обратная сторона экспроприации сбережений в декабре 1947 г., наравне с ростом производительности труда во время послевоенного бума. Наверное, эта формула должна быть окончательной. Нам она очень важна, чтобы не искать ложных преимуществ директивной экономики. Эта экономика была во многом основана на экспроприациях, на отъемах 1917–1921 гг., 1930-х, 1947 г., денежной реформы 1991 г. Нам нельзя быть в восторге от рожденных в ней мифов, повторять их молитвенно, чтобы вновь не забрести «туда» – в стагнационную директивную модель, «загнавшую» благосостояние народа к началу 1980-х в тупик. Она хороша только во время войны. Другое дело, у рыночной экономики есть свои мифы, мимо которых тоже стоит пройти, не оглядываясь.
П. Клее
1991. Терпеть. Денежная реформа
Есть времена, когда вас захлестывает беспомощность. События несутся, и ничего не можешь сделать с ними. Именно таким был 1991 г., и первая яркая точка в экономике, ровно 30 лет тому назад, – денежная реформа, объявленная «по телевизору» в 9 часов вечера 22 января. Из обращения были изъяты 50– и 100-рублевые купюры образца 1961 г. Точка отсчета – через 3 часа, с 0 часов 23 января. На обмен давались 3 дня, не больше 1000 руб. на человека. Все суммы свыше – только через спецкомиссии. Введен запрет на снятие наличных в Сбербанке на сумму свыше 500 руб. Снял – получи штамп в паспорте. Все это случилось после официальных заверений, что денежной реформы не будет.
Эффект – «удар под дых». Хрупкие отношения с государством, когда доверяешь ему, считаешь, что все решения принимаются в твою пользу, «ради блага народа», испытали болезненный удар. Ясно же каждому, что это была конфискация, отъем. И как некстати! В 1990 г. разрастался кризис в экономике. Нарастала нестабильность внутри СССР. Каждый день извещал о том, что впереди тяжелые времена.
Нет лучшего способа раскачать лодку, чем уверять население, что никакой денежной реформы не будет, и потом, через несколько дней, ее объявить, но так, чтобы люди метались, как в мышеловке. А через три месяца еще и кратно повысить розничные цены, добивая сбережения. При этом уверять, что всё – для вас, и истинно трудовые сбережения не затронуты, а деньги изымаются только у спекулянтов, а также у тех на Западе, кто копит их, чтобы по дешевке всех нас скупить. Можно потом тысячу раз доказывать, как все было сделано правильно, назначать компенсации и даже издавать указы, но рана останется.
Денежная реформа 1991 г. легла на незажившие раны. До этого (70 лет) – две денежные реформы (1922 и 1947 г.), деноминация 1961 г., приведшая к росту цен, вспышки инфляции, отъем денег населения через принудительные займы, с регулярными дефолтами облигаций. А что после 1991 г.? Еще и конфискационная денежная реформа 1993 г.
Как все было похоже! 1947 г. – неделя на обмен денег (две – на «северах»). Кто не успел, тот опоздал. Наличные по худшему курсу – 10 к 1. В сберкассах чем больше вклад, тем хуже условия обмена. «Порядок обмена ударит прежде всего по спекулятивным элементам, накопившим крупные запасы денег и держащим их в кубышках» (постановление 1947 г.).
Денежная реформа 1993 г.? Лимиты на обмен по суммам и времени (две недели), штампы в паспортах, летом, когда люди в отпусках, паника. Смысл тот же – не только обмен, но еще и конфискация. Только в деноминации 1998 г. не было этих унизительных условий, и она прошла спокойно и беспамятно.
Вечером 22 января 1991 г. была паника. Масса людей пытались хоть что-то купить за старые банкноты или разменять их до 0 часов 23 января, пока еще что-то работало. Тогда же сложился черный рынок, где старые банкноты покупались за 1/4 цены. «Они» (государство) обманули, вот и мы обманем.
Все в денежной реформе 1991 г. было искривлено. Самое главное – отношение к сбережениям населения как к «денежному навесу», как к фактору инфляции, к тому, что не покрыто товарами народного потребления. 47 % наличных считались избыточными (1990, ЦБР). И, значит, нужно их бить-колотить, чтобы достичь баланса.
Даже если холодный анализ говорит, что 80–90 % населения денежная реформа не затронет, все равно на деле это выходит не так и, самое главное, остается память о том, как «к тебе в карман залезли». Она хорошо знакома тем, у кого хотя бы раз грабили квартиру. Чувство гадливости, омерзения, обмана. Когда оно у миллионов – какое же здесь доверие к государству, какие спокойные реформы! Бери и хватай! Все, что потом случилось в 1990-е, за редким исключением, поддерживало это чувство. Это надо же: войти в рыночные реформы, в приватизацию с денежно обескровленным населением, без его сбережений, которые были всегда – и должны быть – главным источником инвестиций! Вместо того чтобы в конце 1980-х – начале 1990-х создать максимум стимулов для ударного роста товаров для населения. И закрыть проблему!
Хороший урок! Но урок ли? Когда следишь, как рубль, год за годом, приближается к магической отметке 100 руб. за доллар (в 2022 г. он даже накоротке ее перешагнул), думаешь: не будет ли искуса опять всё обменять? Или когда видишь гигантское увеличение массы наличных в пандемию (с марта по октябрь 2020 г. рост на 24 %). Или занимаешься анализом купюрного строения (пятитысячные купюры – 79 %) (ЦБР)?
Легко сказать – хватит, больше никогда ничего ни у кого не отнимем. Не оставим ран. Население – не пластическая масса. Пытаемся создать новую историю отношений с ним – доверия, партнерства.
Трудно сделать. Нужен век спокойствия, целый век, чтобы память о конфискациях, о денежных реформах, о дефолтах, о пропавших сбережениях исчезла навсегда.
1991. Разбиться. Всем вместе
Время стирает подробности, но зато дает увидеть пространство происходящего в крупных деталях, в том, что называется «причинно-следственные связи». Мог ли Советский Союз не распасться? Железный ли это закон – распад империй / многонациональных федераций в моменты шоков или переходов от одной общественной системы к другой? Судьбы СССР, Австро-Венгрии, Югославии, Чехословакии – они обязательны или нет? И разве мы сами не доказательство того, что может быть и по-другому, когда на место Российской империи в 1922 г. встал СССР?
Ответов на эти вопросы множество. Политолог найдет одни, юрист или историк – вторые, военный, крепкая косточка – третьи. Если же смотреть системно, то лучше всего ответить так.
СССР, как командная система, держался на вертикалях власти: а) единая идеология, б) компартия, «одна на всех» (по конституции «руководящая и направляющая сила общества», «ядро политической системы»), в) армия и силы безопасности, г) директивная экономика, в которой снабжение самого маленького уголка страны полностью зависело от решений сверху, от того, что выделят в Госплане, Госснабе, Минфине и Госбанке.
Если вы, изменяя общество, сначала разрушаете вертикали (идеология, партия), вызывая взрыв национализма и желаний местных царьков получить независимую от центра власть, то у вас неизбежно возникает двоевластие и начнет рушиться и экономика, ибо кто же будет следовать приказам из Москвы отправить из Казахстана на Дальний Восток пару миллионов тонн зерна или же адресовать из Украины в Сибирь эшелоны с оборудованием.
В свою очередь, растущий кризис в экономике, бескормица, вспышка инфляции, дефициты всего и вся еще сильнее подталкивают развал вертикалей. Все жестче конфликты этносов и государств, составлявших федерацию и, наконец, возникает цепная реакция ядерного политического, социального и экономического взрыва, разрушающая страну.
Сила его будет особенно велика, если подталкивается внешними шоками. Для СССР – резким снижением цен на сырьевой экспорт.
Как это было
В 1986–1987 гг. экономика СССР «ускорялась». В 1988 г. начался «парад суверенитетов» республик. Этот год стал переломным. Вертикали ломались, республики все больше перехватывали экономическую власть у союзного правительства и Госбанка СССР. В центре сказали – на местах не сделали. Нарастали отказы подчиняться в планах, фондировании, реальных поставках, кредитах и, как следствие, массово нарушались связи между предприятиями. В 1988–1989 гг. темпы роста замедлились, в 1990 г. началось падение производства, 1991 г. – кризис гибельный, «на разрыв».
Хлеб и нужда
Вот исторический документ – письмо премьера Правительства Москвы Ю. Лужкова первому заму председателя Правительства РСФСР Г. Бурбулису от 22.11.1991 № 4—14/3652. Тот, кто прочитает его, сразу же поймет, как распадалось директивное хозяйство СССР.
«… Снабжение населения продовольственными товарами продолжает оставаться критическим… Фонды и ресурсы на все основные товары ранее выделялись Министерствами торговли СССР и РСФСР. Однако из-за нарушения хозяйственных связей, невыполнения плановых поставок обострили ситуацию.
… Город недополучил более 93 тыс. тонн мясопродуктов из суверенных республик и областей России (Украина – 3 тыс. тонн, Литва – 21 тыс. тонн, Молдова – 14 тыс. тонн, области России – 2 тыс. тонн) и по импорту – 52 тыс. тонн». Далее о дефиците мяса на ноябрь-декабрь в 150 тысяч тонн.
«Из-за недостаточности ресурсов в объеме 40 тыс. тонн и прекращения отгрузки масла животного с Украины, Эстонии, Латвии и Молдовы» его остатки «отсутствуют». Далее просьба 20 тыс. тонн масла по импорту отдать Москве.
«В течение года невыполнение плановых поставок масла растительного, особенно по импорту (из 74 тыс. тонн фактическая поставка. 44 тыс. тонн). Городу недопоставлено более 90 тыс. тонн молока-сырья. Украина известила о прекращении отгрузки сахара в ноябре-декабре т.г. в объеме 240 тыс. тонн.
Отсутствие необходимых продуктов питания и товаров первой необходимости приведет к серьезным социальным последствиям»[797].
Одиннадцатью днями позже новый крик о помощи (03.12.91 № 4—14/3710): «В Москве сложилась критическая обстановка с. продовольствием. Запасы товаров в розничной и оптовой торговле практически отсутствуют»[798].
Архив Гайдара забит телеграммами из всех углов России, отправленными «наверх» в 1991 г. о критическом положении с зерном, мукой, хлебом, топливом, энергией, о прекращении поставок, о невыполнении планов снабжения, о том, что жизнь срывается. 15.08.1991, Нерчинский завод Читинской области, телеграмма: «Остатки муки конца года дают возможность обеспечить каждого жителя района 150 граммов хлеба сутки»[799]. Это блокадная норма.
Мэр Петербурга А. Собчак – Председателю Межреспубликанского экономического комитета И. Силаеву (15.11.1991): «В связи с резким сокращением поставок мясомолочных товаров из суверенных республик и РСФСР в Санкт-Петербурге сложилась критическая ситуация в части обеспечения населения города продуктами питания по талонам… Остатки мясопродуктов… в состоянии удовлетворить трех-четырехдневную потребность города.
Такое положение дел может привести к возникновению. опасной общественно-политической ситуации. Прошу Вас принять решение о срочном разбронировании для нужд Санкт– Петербурга 50 млн условных банок мясных консервов»[800].
Условные банки мясных консервов!
Как нарастал шторм
Динамику хозяйства СССР легко наблюдать по грузообороту, экономисты часто так делают. Быстрее растем – больше грузов, и наоборот. Хорошо видно, как оживление 1986 г. сменялось, год от года, все большим угасанием экономики (табл. 4).
Таблица 4
Отправление грузов транспортом общего пользования, в% к предыдущему году[801]
Закупки зерна в РСФСР на 1 декабря 1991 г. – 66 % к предыдущему году, овощей – 72 %, скота и птицы – 84 %, молока – 86 %. Капиталовложения физически упали в 1991 г. на 48 %. Сокращения в промышленном производстве – на 5—15 %, по отдельным видам продукции – гораздо больше. Производство электродвигателей в октябре-ноябре 1991 г. снизилось больше чем на 35 %. В 1989–1991 гг. добыча нефти сжалась на 20 %[802]. «Сокращение объемов производства и импорта, а также… нарушения… хозяйственных связей приводят к остановке многих предприятий»[803]. Лучше не скажешь.
Внешний шок
СССР (и Россия) был крупнейшим экспортером топлива. Во второй половине 1980-х цены на нефть двукратно упали. Резко сократились в объеме все виды экспорта, падала валютная выручка. В 1991 г. квоты по экспорту выбраны на 13–35 % по углю, чугуну, прокату, аммиаку, цементу, пиломатериалам, целлюлозе, грузовым автомобилям, на 37–66 % по нефти, железной руде, меди, древесине, тракторам, легковым автомобилям. Внешнеторговый оборот Союза за 8 месяцев 1991 г. упал на 38 %. Доходы союзного бюджета от внешнеэкономических операций сократились не менее чем на 60 %[804].
Раз нет валюты, импорт из капстран сжался на 37 %. Нарушились связи с Восточной Европой. Следствие – нехватка комплектующих, особенно в машиностроении, «оскудение потребительского рынка импортных товаров»[805]. Резко выросли внешний долг и выплаты по нему. Была «съедена» большая часть золотого запаса СССР[806]. Фактически платили золотом.
«В связи с… трудностями в выделении валюты сложился устойчивый дефицит практически по всем видам лекарств, включая простейшие средства для оказания первой помощи»[807].
Крушение бюджетов
Цепная реакция нарастала. За 9 месяцев 1991 г. в союзный бюджет поступили всего 32 % запланированных на год доходов. Разгорелась «война бюджетов» (отказы республик платить в союзный бюджет). Расходы – 61 % от плана[808]. Следствие? Кратно возрос дефицит бюджета, покрытый денежной эмиссией. Ее размеры в 4 раза превышали 1990 г.[809] Следствие – кратный рост цен в 1991 г. Таким же больным был и бюджет РСФСР.
Круг замкнулся
«К концу 1991 г. экономический кризис на территории бывшего СССР подошел к самой тяжелой фазе». «Спад производства», «практически полный развал финансовой системы», гиперинфляция, трех-четырехкратный обвал рубля к доллару, «ситуация во внешнеэкономических отношениях… стала катастрофической»[810].
26 декабря 1991 г. СССР перестал существовать. Политика вызвала глубокий кризис экономики. Экономика подстегнула политические процессы, ведущие к развалу СССР.
И все-таки мог ли не распасться Советский Союз? Попробуем дать ответ, опираясь на наш опыт конца 1980-х и оглядываясь на китайскую модель, пусть со всеми ее особенностями.
Этот ответ – см. выше, в очерке «Пытаться. Уроки на будущее. Горбачев»
1992. Уйти под лед. Шоковая терапия
Безжалостный был юбилей. Взрыв цен января – февраля 1992 г., ровно 30 лет тому назад, окончательно добил наши сбережения. Как к нему относиться? До сих пор многие считают, что это был заговор, вредительство, диверсия. Другие – что шоковое, разовое освобождение цен было вынужденным шагом, спасло нас от голода, и без него нельзя было обойтись. Но была ли другая дорожка? Этот вопрос стоит уже десятилетия. Была ли хоть какая-то возможность
не резать так по-мясницки наши сбережения? Тем более что в январе 1991 г. по семьям уже прошлась павловская денежная реформа. В апреле 1991 г. «сверху» резко повысили розничные цены. А впереди еще была денежная реформа 1993 г. Бей семейные деньги, режь и крои!
Как все было устроено до 1992 г. в директивной экономике? Подавляющая часть товаров поступала в государственные магазины согласно выделенным сверху фондам и установленным, тоже сверху, ценам. На импорт – лимиты, на поставки с Украины или из Молдавии – фонды. Расписывают на год вперед, а потом контролируют завоз.
Но накормить всех без очередей и всем, чем угодно, «директивная» так и не смогла. Уже в начале 1980-х появились карточки, талоны. Вот свидетельства очевидцев: «В Казани продуктовые талоны введены были в марте-апреле 1979 г.» (А. Хусаинов). «1981. Волгоград. Ввели талоны на сливочное масло» (Л. Федина). «Закрытый город Северодвинск, с 1982-го ввели карточки (именно карточки, прикрепление к магазину, там картотека) на мясо, масло, колбасы и сыры» (А. Семин). «Стояла в длиннющей очереди за суповыми наборами на Юго-Западной (1980), их выкидывали из узкого окна раздачи. Буквально швыряли, как зверям в клетку. И толпа набрасывалась и мгновенно все это расхватывала» (Л. Борисова). «Я вырос в Тольятти. Талоны на масло и колбасу у нас были примерно с 1977 г.» (А. Телицын). «В Куйбышеве в начале 1983 г. были талоны на мясо и сливочное масло – нашел несколько неотоваренных за февраль-март 1983 г.» (И. Липкинд).
Как работало директивное распределение? Вот воспоминания 1990–1991 гг.: «У нас был огромный, по тому времени отлично оснащенный, недавно построенный мясокомбинат. Полно всего выпускали, не знаю, кто съедал эти объемы. Местные в тот период получали по талонам 500 г вареной и 300 копченой на человека» (Т. Вылегжанина).
Как уйти от дефицитов? Как забить до отказа магазины, когда система административного распределения годится на времена войны, мобилизации, но в мирное, спокойное время не может досыта накормить население? Ответ во все времена: нужно «перейти к рынку». Освободить цены (назначаем сами), отказаться от разнарядок сверху (поставляем и закупаем товар сами и торгуем где и чем хотим), отдать магазины в частные руки. Контролировать цены только на критические товары (хлеб, молоко, крупы, лекарства).
Так и случилось: 2 января 1992 г. цены в России были освобождены (ставьте их сами), 29 января вышел указ о свободе торговли (торгуйте кто угодно и чем хотите), а затем волнами в 1992–1994 гг. были приватизированы магазины.
Но до этого еще случилась осень – зима 1991 г. Катастрофически быстро разрушалась старая система поставок (выделили сверху – завезли в город на базы – отдали товар на полки). Импорт, закупки продовольствия государством сократились в 1991 г. на десятки процентов. Архивы завалены телеграммами осени-зимы 1991 г. правительству и президенту: Помогите! Не завезли, не оплатили, отказались поставлять, не выполнили план по завозу, не доставили по импорту! Собчак из Петербурга, ноябрь 1991 г.: «Сложилась критическая ситуация в части обеспечения населения города продуктами питания по талонам»[812]. Лужков из Москвы, декабрь 1991 г.: «Запасы товаров в… торговле практически отсутствуют»[813]. В архиве Гайдара – отчаянные призывы дать зерно, муку, хлеб, мясо из десятков регионов России.
Вот дневниковая запись: «24 декабря 1991 г. Сейчас Москва пустая. Полки в магазинах пустые. Мать с отцом стоят по 4–6 часов за продуктами, мы живем на "заказах", которые мне выдают на работе. Масла нет, сметаны, творога нет. За молоком – убить могут. А вот рынок: мясо – 100 руб./кг. масло – до 200 и его нет. колбаса 80—150 (копченая), 30 – вареная. Вещей нет никаких. В коммерческом обувь мне 600—2000, зимние женские сапоги – 3500 и то нет, шубы – 30 000, холодильник – 15 000, телевизор – 8000—10 000» (Р. Шамгунов). Среднемесячная зарплата в 1991 г. – 548 руб. (Росстат).
Дневниковые записи Т. Коробьиной, ей 80 лет: «6 ноября 1991 г. По всей Москве очереди за хлебом, люди стоят по 2–3 часа.
4 декабря 1991 г. По "заказу" сегодня "давали", или подавали на бедность? – пакет ржаной муки и грузинский чай. Совсем охренели, как говорит Наташа. Тем не менее мне сегодня повезло: Клавдия Григорьевна купила мне пакет молока, Женя-мама подарила пачку масла, Андрей Крамич купил 8 коробочек плавленого сыра по 4 рубля! Два взяла Женя, три отвезу Наташе, три оставлю себе.
29 декабря 1991 г. Утром я поехала домой. За хлебом была жуткая очередь на улице – загибалась за угол дома! А после обеда хлеба уже совсем не было. И вчера в ряде районов не было хлеба. Да уж, «живем мы весело сегодня, а завтра будем веселей»[814].
Почти голод, предчувствие голода. Это надо же довести великую страну до такого состояния в мирное время!
Переход к рынку, к свободной розничной торговле был неизбежен, особенно когда в 1990–1991 гг. обвалились вертикали, когда никто ничем сверху уже не мог распоряжаться. Об этом не раз заявлялось заранее, в «верхах». Но как перейти? Такой переход мог быть мягким, мог жестковатым, а мог быть таким, как будто тебе обдирают кожу.
У нас он пошел именно по последнему варианту, у нас «обдирали кожу», доведя страну в ноябре – декабре 1991 г. до продовольственной паники. Как это случилось? Да, были крупные «недопоставки», на десятки процентов. Но было ли что-то еще, заставлявшее потом активных деятелей того времени заявлять, что они спасли страну, и особенно Москву, от голода?
Да, было. Никакой хитрости в том, что случилось. О грядущем освобождении цен было объявлено заранее, за 3 месяца до того, как это случилось. Еще 28 октября 1991 г. в обращении Президента РСФСР к Съезду народных депутатов РСФСР была поставлена задача размораживания цен «уже в текущем году»[815]. В торговле – уши настороже! 3 декабря 1991 г. указом Президента РСФСР объявлено, что цены освобождаются со 2 января 1992 г.[816] Объявлено за месяц! Что будет делать любой разумный торговец, от самого малого ларька
до гигантского супермаркета, когда он знает, что через месяц обретет желанную свободу повысить цены, ибо о снижении речь совсем не шла, и цены на рынках были кратно выше, чем в государственных магазинах? Что он будет делать?
Ответ вы знаете. Он обязательно будет придерживать товар, чтобы выкинуть его на прилавки уже по высоким ценам. «Перед отпуском цен склады были забиты всем от продуктов до металла и стройматериалов. Я тогда как раз этим занималась» (И. Власова). «Мама работала в общепите и рассказывала, что на базах было все» (А. Артамонов). «В Перми… я тогда в гастрономе грузчиком подрабатывал, хорошо это помню. Откуда взялось "чудо"? Оно было всегда, просто до прилавков почти не доходило» (В. Шаламов). «А я масло увидела тогда же. Утром второго января. За 42 рубля. Долго на него пялилась и не могла понять: это что правда масло? И действительно – где же оно было позавчера?» (З. Свитанко). Да, где оно было?
В Москве в это время по статистике жили 8,8 млн чел. Их не накормишь семью хлебами. Где-то должна была находиться огромная масса продовольствия, даже если торговали с колес. «Недопоставки» в десятки процентов должны были сомкнуться с припрятанным товаром, чтобы превратиться в экономическое чудо шоковой терапии. В чудесное спасение от тотального голода. А как вживую выглядело «чудо»?
«2 января 1992 г. часа в три. зашел в колбасный магазин на Солянке. На прилавке красовались пять сортов сырокопченых колбас и немало других деликатесов. Покупателей, кроме меня, было еще двое. Выбрал свежайшую микояновскую салями и великолепную сырокопченую грудинку с ярлычком от 26 декабря 91 года. Ничего лучше тех копченостей больше в российской торговле не встречал» (Н. Иванов).
«2 января. Либерализация цен пока проявилась своеобразно. В "Елисеевском" гастрономе продается окорок, красная икра, швейцарский сыр и водка "Кубанская". Интеллигентный покупатель мог бы порадоваться давно забытым деликатесам. но цены – бешеные. В "Новоарбатском" – лосось, копченый омуль, импортная ветчина в банках, копченая колбаса, шампанское. А хлеба нет! "Булочная Филиппова" на Тверской – закрыта» (Л. Остерман)[817].
«Остолбенел. Прилавки ломились от моей любимой докторской (еще вчера за ней только на московском "колбасном" поезде). Цена выросла в 4 с лишним раза. Недобрый взгляд продавщицы, сопровождающий не менее сердечный вопрос: "И как Вам это все?"» (Ц. Шварцбурд).
«Все появилось в свободном доступе! Но цены!!! Помню свое потрясение от ценников. Купить могли немногие. Моя родственница в Москве работала инженером на крупном госпредприятии. Они с дочерью в 1992–1993 буквально голодали. Жили на квашеной капусте» (Т. Вылегжанина).
Да, это было чудо, но чудо все-таки не совсем разовое, не единовременное, полки постепенно заполнялись товарами еще 4–5 месяцев. По инерции шли наверх отчаянные письма с мест о нехватке продовольствия. Рост цен потрясал. За один день «освобождения цен», 2 января 1991 г., они выросли на мясо от 3 до 10 раз в сравнении со старыми государственными ценами, на масло – от 2,5 до 20 раз, размах колебаний в ценах на молоко – до 10 раз, на яйца цены взлетели в 6–8 раз, цены на сахар – в 3–3,5 раза[818]. Вот картина через месяц (табл. 5)[819]. Разрывы в ценах по городам от 1,5 до 9 раз, в столицах все на порядок дороже, но видно, что полки магазинов наполняются.
А что было дальше?
Цены в 1992 г. выросли в 26 раз. Падение реальных доходов населения – почти в 2 раза. Число родившихся меньше 1991 г. на 12 %. Число умерших больше 1991 г. на 7 %. Началась естественная убыль населения в 1992 г. – 220 тыс. чел. (в 1991 г. прирост в 104 тыс. чел.). Ожидаемая продолжительность жизни уменьшилась на 1 год (Росстат).
Таблица 5
Естественная убыль населения (превышение умерших над родившимися) продолжалась еще 20 лет, до 2012 г. включительно. За это время «убыло» 13,2 млн чел. И сколько не родились! Коэффициент рождаемости (число детей на одну женщину) упал с 1,9 в 1990 г. до 1,2 в 2001 г. Ожидаемая продолжительность жизни снизилась с 69,2 лет в 1990 г. до 64,8 лет в 2003 г., в отдельные годы проваливаясь еще ниже (Росстат). Да, мы знаем, что часть вины – на демографическом переходе, на демографических волнах (эхо Великой Отечественной). Но больше всего вины – в том, как мы кроим и режем, перестраивая общество, как ввергаем его в кризисы, один за другим, без всякой жалости.
Думает ли кто-нибудь об этом? Думает ли о том, что каждое макроэкономическое решение – это рожденные или нерожденные души, это те, кто остались жить, или те, кто безвременно ушли? Нет ответа. Пока же на дворе 2 января 1992 г., и еще один очевидец пишет: «Пачка сосисок подорожала в 5 раз. Было 8, стало 40. Позвонила соседка, продавщица из продуктового: "Ну, что, голодающие с малыми детьми, хотите сосиски? Пойдём!" И на своей кухне выложила из морозилки припасенное заранее богатство. Ешь – не хочу. По 40. Добрая душа была» (Мила Лунд). «7 января 1992 г. на Рождество я зашел в магазин и купил 3 бутылки дрянного советского шампанского. Людей было довольно много, но почти никто ничего не покупал. На меня ненавидяще смотрели десятки глаз. До сих пор помню это ощущение. До 1 января 1992 г. никакого шампанского в нашем Челябинске давным-давно в продаже не было» (Г. Бурмистров).
На меня ненавидяще смотрели десятки глаз.
А можно ли было по-другому? Да, если бы 5 лет «перестройки» во главу угла в реформах ставилось качество жизни, сытость народа. Если бы наши деньги не считались «денежным навесом», что означало бы – никаких отъемов, никаких денежных реформ. Если бы случилось все наоборот: сначала накормить, насытить, и только потом – или, точнее, в меру этого – любые другие реформы и степени свободы. Никаких «нужно потерпеть». Если бы в двухсекторной экономике шаг за шагом нарастала бы экономика свободы – делать, ставить свои цены, продавать. Если бы госторговля по кусочкам, а не шоком продвигалась к воле! И если бы никто и никогда не объявлял заранее то, что заставляет скрывать товары.
Мы удивительно умеем наносить себе тяжелейшие удары. Мы весь XX век прошли, впадая в крайности, с огромными потерями населения – миллионов людей, где каждый – целый мир. Это когда-нибудь прекратится? Мы затвердили эти уроки? Мы сможем обойтись в будущем без того, что называется «естественная убыль населения страны» на любом повороте истории? Ненавистные слова! Память о 1990-х должна быть в сердце каждого из нас. Поворотов истории, развилок, когда нужно сберегать жизни, будет много впереди.
1992–2021. Метаться. Между идеями
П. Клее
Тридцать лет мы мечемся между крайностями, между сгустками идей. Тридцать лет мы – на полях сражений, где никто никого ни в чем не может убедить.
Идеология № 1 – мобилизация. Новый Госплан, прямое распределение материальных ресурсов, хотя бы среди госкомпаний, задания, обязательные для исполнения, бюджетные деньги под госзаказ продукции, гарантии на получение кредитов банков, находящихся под контролем государства, под низкий процент. Счет капитала – закрыть, валютный курс – фиксировать, все эти игры на финансовом рынке – прекратить или жестко ограничить. Утечку мозгов – прекратить. Максимум государственных инвестиций – в оборону, в ее смежников, в инфраструктуру. И сделать рывок вперед за счет мобилизованных денежных ресурсов. Такие воззрения широко распространены в оборонке, у старых, еще советских промышленников, в силовых ведомствах. Дал денег – получи результат, иди на приемку. Крепость должна быть надежно заперта. Все просто и ясно.
Идеология № 2 – главная, сильнейшая треть века в России. Немедленно откроем рынки, чтобы нас съели. Сразу раздадим крупнейшее, чтобы драться потом за него полвека. Половину предприятий закроем. Остальные – начнем огосударствлять. Мы – против, но так получилось. Всё купим за сырье. В нем наше место в мире. А больше ничего не можем – у нас голландская болезнь. У нас новая нормальность, поэтому мы медленны. У нас ловушка среднего дохода. Это он съедает наш рост. Всё подчиним резервам. Всё зарегулируем, потому что наш человек живет, только обходя законы. Всё затормозим – налогами, кредитами, процентом, административным бременем, переоцененным рублем. И будем ползти, как черепаха, хотя и рапортуя об успехах в час роста цен на нефть. Да, еще сделаем финансовую систему как бородавочку. Пусть всегда болит. Но так, чтобы воображать себя в Лондоне или даже Нью-Йорке. И назовем это либерализмом, чтобы свободу и либералов возненавидели навек.
Идеология № 3 – родом от крепких хозяйственников. Или юных, желающих оставить след в веках. Корпоративизм. Технократы, рынок, проекты, заработок. Дело надо делать, а не болтать. Всё подчинить росту, стройке. Покрыть сооружениями. Проложить так, чтобы было видно из космоса. Оставить материальный след. Бросить на это бюджет. Бетон, кирпичи, сталь, мощности, инфраструктура – ползущая, стелющаяся и даже бегущая по проводам. Так сделал Франко на рубеже 1960-х, когда совершил первое экономическое чудо в Испании, приоткрыв занавес над страной и не меняя политической системы. Строительный государственно-монополистический капитализм.
Наконец, идеология № 4 – всё в экономической политике подчинить качеству и продолжительности жизни в России, росту, модернизации. Международная практика огромна в том, как создать чудо сверхбыстрого роста. И как найти максимум стимулов для этого. Экономическая либерализация, резкое снижение регулятивного бремени, администрация развития, точки роста, сильная промышленная политика, финансовый форсаж, налоги-стимулы, разгосударствление. Кипящий бульон из идей, стартапов, людей, ищущих что-то новенькое. Всё для среднего класса, малого и среднего бизнеса. Все стимулы для прямых иностранных инвестиций, трансфера технологий и лучших мозгов в Россию. Перед рынком, растущим со скоростью в 5–7 %, невозможно устоять. Как следствие, сильная армия и национальная безопасность – именно это, шаг за шагом, делает Китай.
Первая идеология – медленное превращение в паровоз, а точнее, в бронепоезд.
Вторая – глохнущий двигатель.
Третья – экскаватор, неустанно осваивающий пространства. Но стареющий.
Четвертая – животворная почва для бизнеса и среднего класса, игра на геополитическое усиление, взлет.
Есть и № 5 смешение всего со всем. «Иранская модель» (замыкание, государство – царь, серый экспорт-импорт, автаркия, китаизация). Мобилизационная экономика.
Всегда можно выбирать, какой дорожкой идти. Какая экономическая идеология будет главной на много лет вперед. От этого зависят наши судьбы.
Пока же мы неуклонно движемся по дорожке № 1 + № 5, превращаясь в закрытую экономику, в бронепоезд – отрезанный ломоть. Будут ли от этого петь птички? Вряд ли. Они будут кричать хриплым басом.
1992–2021. Что с нами случилось
Страна тем выше, чем больше она умеет в производстве «сложных вещей». Россия традиционно 2-я в мире после США по экспорту вооружений (SIPRI, 2016–2020) и 3-я по космическим запускам (2021). В России – мирового уровня атомная энергетика. Атомные ледоколы и волоконные лазеры – высший свет технологий.
А дальше лучше спросить: «Как догнать?», когда годами можно смотреть, как нарастают технологические разрывы. По глобальному индексу инноваций мы – № 47 в мире (США – на 3 месте), № 15 по выпуску патентов на изобретения, № 23 по цитируемым научным текстам, № 21 по рейтингу университетов, № 43 по расходам на программное обеспечение в ВВП, № 52 по насыщенности экспорта высокотехнологичной продукцией, № 71 по доле в экспорте информационных технологий, № 52 по уровню расходов на образование в ВВП, № 32 по уровню расходов на исследования и развитие, № 48 по доле высокотехнологичных производств (Global Innovation Index Report 2021, INSEAD, WIPO).
Дело даже не в низких рейтингах, а в том, что они мало меняются со временем, мало роста, мало движения «вперед и вверх». В производстве средств производства большое количество пустых ниш, настолько пустых, что остается только с горечью смотреть, как их годами заполняет импорт. Сколько делается металлорежущих станков за год? И в 2017, и в 2020 гг. – 4,5 тыс. шт., многократно меньше, чем в 1980-х. Среди них токарных – чуть больше 1000 шт. в год, сверлильных – 250–290 шт., фрезерных – 450 шт. (здесь и дальше ЕМИСС Росстата). В год 445 токарных станков с ЧПУ. Это несопоставимо с масштабами экономики в 145 млн человек. Импорт в Россию станков кратно превышает их производство, примерно 30 % из Китая (РБК). Как бы ускориться в изменениях (они есть в станкостроении за 10–15 лет)?
Но жизнь наша пожимает плечами и спрашивает: «Строить будем?». Будем, будем, а как же! В России более 370 тыс. действующих строительных предприятий (2021, Росстат). А чем строить? В 2020 г. мы произвели 858 шт. бульдозеров (примерно 1/3 годовой потребности), 2513 шт. экскаваторов (в несколько раз меньше импорта), башенных кранов 45 шт. (1/5 потребности), автогрейдеров – 546 шт. Краны «стрелкового типа» – 346 шт., краны на гусеничном ходу – 13 шт., «катки дорожные самоходные» 389 шт. (импорт кратно выше). Штуки, а не тысячи штук! Потребности в строительной технике были бы еще больше, если бы рост экономики был в 6–7 %. Спасибо импорту – не дает стройкам встать. Но как бы производство этой техники перенести в Россию? Ну как?
Одеяла в 2017 г. – 3,1 млн шт., в 2020 г. – 2,2 млн, по одному одеялу на 70 чел. Негусто, не накроешься. Каждый год в России продают 17–18 млн одеял. Чьей продукции больше всего на рынке? Ответ известен: Китай. «Идем» в женскую (и для девочек тоже) одежду. Платья из текстиля в 2017 г. – 4,4 млн шт., в 2020 г. – 4,1 млн, юбки из текстиля в 2017 г. – 2,8 млн шт., в 2020 г. – 2,2 млн. Что имеем в итоге? По одному платью или юбке в год на 11–12 прекраснейших. А бюстгальтеры, пояса, корсеты и прочие радости жизни? Вот ответ: и в 2017 г., и в 2020 г. по 6,6 млн шт., примерно по одной штуке в год на 10–11 женщин.
Трикотаж? В 2017 г. в России произведено 134 млн шт. трикотажных и вязаных изделий, в 2020 г. – 143 млн. В этих «изделиях» все, что угодно – брюки, кофты, костюмы, юбки, блузки, платья, свитера, нижнее белье. Меньше чем по одной штуке в год на каждого живущего у нас в стране. Обуви в 2017 г. произведено 104 млн пар, в 2020 г. – 93 млн пар. Примерно по 6 пар в год любой обуви, включая резиновые тапочки, на каждые 10 человек.
У нас огромные пустые ниши, не заполненные «сделанным в России». Электрокофемолки? 750 шт. в 2017 г. «Пылесосы бытовые» 131 шт. в 2017 г. Ни те, ни другие больше статистикой не замечены. Электрические утюги в 2017 г. – 1 шт., в 2019 г. – 18 шт., в 2020 г. – 0 шт. Может быть, со статистикой что-то не так? А вот и электрические чайники. В 2017 г. – 57 тыс. шт., в 2020 г. – 132 тыс. шт. По одному чайнику на 1000 с лишним душ в год. Электросоковыжималки в 2017 г. – 36 тыс. шт., в 2020 г. – 55 тыс. шт. По одной штуке на 2600 с лишним человек, живущих в России. «Коньки ледовые» в нашей снежной стране? Выпустили по 1,5 тыс. пар в 2017 и 2020 гг. По одной паре коньков в год на 100 тыс. человек.
Дело не в правительстве, пытающемся подстегнуть отрасли, дело – в модели экономики, в том, что ее нужно менять. В 2020 г. в России произведены 1,26 млн легковых автомобилей, но 0,3 млн двигателей внутреннего сгорания и всего лишь 0,03 млн кузовов для автотранспорта. Чем покрыт этот разрыв? Легко догадаться – импортом.
Часто над пустотами в экономике хочется плакать. Всё купим? Но страна в 146 млн чел. заслуживает того, чтобы быть универсальной экономикой, чтобы каждый мог найти в ней свое место по желаниям, умениям и талантам.
А какова модель нашего общества/экономики? Что в ней не так? Что не так в нашей модели коллективного поведения, которая ее создает?
Ответы – см. выше, в первых частях книги.
В любом случае это экономика:
1) времянок, со сверхкороткими временными горизонтами;
2) избыточных резервов, замыкания;
3) «по поручениям», в которой управление развитием тонет в операционной деятельности;
4) вертикалей, сверхконцентрации собственности, земли, денежных ресурсов;
5) опустынивания, в которой люди, капиталы и их имущество постепенно стягиваются в крупнейшие города;
6) постоянного роста регулятивных издержек;
7) глубокой зависимости от бюджета. Весь экономический рост сосредотачивается вокруг бюджета и крупных проектов государства. Заранее обречена на отставание, на низкие темпы роста. Бюджет не может выдержать и масло, и пушки, и резервирование, и финансирование роста;
8) деформированной, мелкой финансовой системы, в которой 1/3 века не могут нормализовать ссудный процент;
9) сверхволатильная, штормовая;
10) сырьевая, «обмена сырья на бусы», под сильным воздействием внешних переменных – мировых цен на сырье, курса двух мировых валют – доллара к евро, внешних шоков (финансовых инфекций, мировой конъюнктуры);
11) глубоко зависящая от импорта технологий, оборудования, высокотехнологичных «исходников» для производства и товаров для населения;
12) медленная, отстающая от темпов роста мира, со все большими технологическими разрывами, ограниченная в доступе (санкции) к внешним инвестициям;
13) находящаяся в процессе глубокой китаизации.
И все-таки великая сырьевая держава, всегда имеющая потенциал для нового старта. Народ, который кормит сам себя.
Точки поворота – возможны, ничто раз и навсегда.
Ясно одно: нужна «смена курса», как это было в начале 1920-х. Но тогда это – другая модель экономики, общества, коллективного поведения. Будет, шаг за шагом, изменено все.
П. Клее
2022—20XX. Сценарии будущегоЧто от нас ожидать
Какие сценарии экономического будущего формируют модели коллективного поведения населения и элиты?
В 2018–2021 гг. они были следующими.
Первый. «Шок», «цунами», стать закрытой крепостью в осадном положении, командной/мобилизационной экономикой. Или «Большим Ираном». По оценке, вероятность 15–20 %.
Второй. «Замороженная экономика». «Замораживание» того, что есть, латиноамериканская модель. Полузакрытая стагнационная экономика со стареющими технологиями, восполняемыми прежде всего на востоке (Китай, Южная Корея и др.). Шансы 50–55 %.
Третий. «Управляемый холод». Испанский сценарий конца 1950-х – 1960-х. Правительство молодых технократов, государство развития, подчинение всего целям роста, максимум стимулов, приоткрытие «створок ракушки». Вероятность 20–25 %.
Четвертый. «Внезапный поворот». Аналоги – до 15–20 экономик после Второй мировой войны, сверхбыстрый рост. Цель – открытая, социальная рыночная экономика, универсальная, основанная на производстве высокой добавленной стоимости, прошедшая модернизацию, поддерживающая высокое качество и продолжительность жизни на уровне первых 10 экономик мира.
«Новый курс», рациональный либерализм. Максимум экономических стимулов для роста и модернизации, резкое снижение административного бремени. Хорошо известные механизмы сверхбыстрого роста, «экономического чуда». Они применялись не только в Азии, но и в послевоенной Европе. Шансы 5—10 %.
История знает массу неожиданных поворотов (Испания Франко, 1960-е, Китай конца 1970-х). Шансы невелики. Но их нужно иметь в виду.
Сценарии детально раскрыты в книге и статьях автора (легко найти в Интернете)[821].
Поворот-2022
Сценарии будущего на горизонте в 10–20 лет резко изменились. На годы, может быть, на десятилетия (Иран – 40 лет):
• первый сценарий, с вероятностью 20–25 % – административная/мобилизационная экономика советской модели (прямое распределение людей, материальных ресурсов, денег, централизованные цены);
• второй сценарий, шансы 65–70 % – иранская модель, с чуть более приоткрытыми окнами в Европу, чем Иран, обмен топлива на то, что позволено санкциями. Глубокая китаизация.
• третий сценарий, шансы 10 % – иной сценарий (см. выше). Формула экономики России: «иранская» – гибрид мобилизационной плюс огосударствление (гораздо выше, чем было) плюс китаизация минус демография (прогнозы Росстата – естественная убыль населения). По глубине аналог поворотов 1917, 1991 гг.
Что еще почитать
У автора. Легко найти в Интернете.
Книги:
• Финансовое будущее России. Москва; Кнорус, GELEOS, 2011.
С. 356–363.
• Финансовый конструктивизм. Москва: Лингва-Ф, 2014. С. 128–161.
• Кризис реальности. Реальный кризис. Головоломки. М.: Магистр, 2016.
Статьи:
• Миркин Я. 30 лет финансового развития в новой России: ключевые дисбалансы (2021). Научные труды ВЭОРоссии, 232 (6). С. 97—116.
• Миркин Я. Российская экономическая модель (2019). Научные труды ВЭО России, 214 (6). С. 323–370.