— Автор занимался изутчением получения взрывчатых веществ. Его записи фактически являются конспектом, по которому можно наладить кустарное производство чёрного пороха. Вместе с тем, я не нашел указаний на то, что автор действительно его получал. Мне кажется, он сделал эти записи «на всякий слутчай», без конкретной цели.
— Ясно.
— Автор этих записей странным образом зациклен на ядах. Он изучал свойства мышьяка и сурьмы. Семечками, опрысканными раствовром мышьяка, он кормил синиц и ежей, купленных на Сенной. Он сделал весьма ценное наблюдение, впротчем, хорошо известное и без него: отравленные мышьяком испытывают сильнейшую жажду и сильно страдают. Сколько лет было автору, когда он сделал эти записи?
— Ну, полагаю, шестнадцать-семнадцать.
— Довольно странное увлетчение для вполне развитого юноши, не находите?
— Нахожу, — согласился Шумилов.
— Но если интерес к мышьяку еще как-то объясним, поскольку этим ядом можно устроить потраву мышей и крыс в доме, то кое-что другое понять совсем трудно. Дело в том, что автора чрезвытчайно занимала мысль выделения чистого морфия. Он отчэнь пытался получить морфий из однопроцентного аптечного раствора, так сказать, повысить его концентрацию. Скажу сразу, у него ничего не вышло.
— Понятно.
— Нет, Алексей Ивановитч, ничего-то Вам непонятно. Автор этих записей всё-таки полутчил чистый морфий. Да такой, что чище не бывает, в кристаллах.
5
Вернувшись в прокуратуру, Шумилов обнаружил, что из лаборатории Департамента полиции уже доставили заключение экспертизы о найденных в квартире Прознанских химических препаратах и лекарствах. Алексей Иванович приказал принести себе чаю, а сам углубился в чтение тонкой папочки. Отчет пестрел формулами и химическими выкладками, которые Шумилов не очень-то понимал и потому не хотел в них вдаваться; он пробегал текст глазами, задерживаясь только на окончательном выводе по каждому пункту. Все детали отчета, показавшиеся ему интересными, он выписал на отдельный листок, получив наглядный, но весьма озадачивающий результат:
1. Раствор, изъятый из кабинета полковника, имел большую концентрацию морфия и в случае его употребления целиком был безусловно смертелен для человека;
2. В пузырьке, из которого в последний раз Николай Прознанский получил «лекарство,» тоже был раствор морфия, однако его концентрация отличалась от того, что хранился в кабинете отца. Она была гораздо выше. Исходя из предположения, что первоначально пузырек был полон, полицейский химик определил величину растворенного в нем морфия в не менее, чем 10 грамм. Шумилов без труда сосчитал, что подобное количество вещества при единовременном приеме оказалось бы смертельным для 500 человек;
3. Капли от бессонницы, которыми пользовалась мать покойного, тоже содержали морфий, но ввиду его малой концентрации в растворе (одна десятая процента) и незначительного количества самих капель этот раствор по существу был безобиден.
4. Среди реактивов химического шкафчика находился цианистый калий. Самый сильный и быстродействующий из всех известных ядов.
5. Среди реактивов покойного было найдено значительное количество аммиака.
Перед пятым пунктом Шумилов поставил латинское «nota bene» («особое внимание»), а перед вторым — «not in esse» («несуществующий»).
«Да, странное было у жандармского полковника представление о безопасности — морфий упрятал под замок, а цианид преспокойненько оставил в распоряжении сына. А может, он просто не знал о нём? — думал Шумилов, — Выходит, именно Жюжеван дала яд вместо микстуры. Но зачем? Занятия с молодыми Прознанскими давали ей основной источник существования. Да и не похожа она на злодейку! О Николае говорила с большой теплотой и даже любовью. Вот-вот, любовью… А может всё совсем не так, как кажется на первый взгляд?»
Алексей Иванович взялся за остывающий чай и, попивая его маленькими глотками, продолжал размышлять, нанизывая мысли словно бусы на нитку: «Необходимо поговорить с приятелями Николая. И поинтересоваться именно тем, что они знали о Жюжеван со слов покойного. И хотя француженка так непохожа на злодейку, все же следует помнить, что не все злодеи похожи сами на себя. Яд — это женское оружие. Женщины не любят насилия и вида крови: они скорее придушат подушкой или отравят, нежели ударят ножом или выстрелят. Отравление — это тихое убийство; преступник все время остаётся на виду, зачастую в самом эпицентре событий, и наслаждаясь лихо закрученной интригой, предоставляет следствию тыкаться наобум, словно слепому котенку. Это, конечно, как-то по-книжному, но зато очень по-женски. Да, — вдруг осенила Шумилова мысль, от которой он чуть не подпрыгнул на стуле, — как же я позабыл про ротмистра Бергера? Ведь это именно он сообщил Жюжеван о смерти Николая и привез ее к Прознанским утром 18 апреля!».
Наспех допив остывший чай, Шумилов собрался уже было выходить, как услышал в коридоре громкий голос Вадима Даниловича. На сей раз помощник окружного прокурора никого не распекал, из чего Шумилов сделал вывод, что день у Шидловского прошёл гладко, а посему настроение шефа должно было быть благодушно-располагающим.
— Алексей Иванович? — увидев подчиненного, просиял Шидловский, — Вы уже успели съездить к Прознанским (Шумилов кивнул)? Ну-с, тогда давайте ко мне, доложите все обстоятельно, голубчик.
Они прошли в кабинет помощника окружного прокурора, где Вадим Данилович поспешил опуститься в свое удобное кожаное кресло, за многие годы принявшее форму его тела и как бы сроднившееся со своим хозяином. Он вытянул ноги в глянцевито блестевших туфлях, положил пухлые, с отполированными розовыми ногтями руки на пузатые подлокотники и в такой расслабленной позе приготовился внимательно слушать Шумилова. Последний кратко доложил о своем посещении квартиры Прознанских, но подробно остановился на пересказе истории с отравленными папиросами. Шидловский, выслушав Шумилова, переменился в лице, но ничего не сказал, кивком предложив тому продолжать. Ещё более обстоятельно Шумилов взялся пересказывать результаты исследования веществ и лекарств, изъятых в доме покойного. Содержательную часть этого документа Шидловскому непременно следовало разъяснить, поскольку из самостоятельного прочтения тот бы ровным счетом ничего не понял.
— В целом, полицейский химик подтвердил, что содержимое всех пакетов и банок с опасным содержимым соответствует надписям на этикетках. Единственное исключение — пузырёк, из которого Жюжеван поила микстурой Николая Прознанского вечером 17 апреля. В этом пузырьке найден высококонцентрированный раствор морфия — более 10 %. Такой раствор невозможно приобрести ни в одной аптеке, ни в одной больнице. Можно сказать, что таких растворов не существует в природе.
— Однако, он оказался в доме Прознанских, — заметил Шидловский.
— Тут начинается самое интересное. Изучение записей покойного, касающихся его химических опытов, с очевидностью продемонстрировало давнее желание Николая Прознанского получить в своё распоряжение высококонцентрированный морфий. Еще весной прошлого года он попытался найти способ повысить концентрацию аптечных растворов, но у него ничего не вышло. Тогда Николай пошел другим путем — он решил повторить опыты Фридриха Зертюрнера, немецкого аптекаря, выделившего в 1830 году чистый морфий из экстракта опийного мака. Для этого ему был нужен аммиак. Как видно из списка, аммиак у Николая Прознанского имелся.
— А экстракт?
— Ваша жена, Вадим Данилович, часом не высаживает мак на даче? — спросил в свою очередь Шумилов.
— Высаживает. Представьте себе, прямо перед домом. Она очень любит этот цветок.
— Считайте, что и у Вас есть экстракт опийного мака. Его очень просто получить, делая надрезы на коробочке.
— В самом деле? — искренне изумился Шидловский.
— Представьте себе. Затем из этого экстракта можно восстановить кристаллический морфий. Судя по всему, Николаю Прознанскому это удалось. Во всяком случае, в доме появилось значительное количество морфия, о котором родители покойного юноши ничего не знали. Либо делали вид, что не знали. Мы можем быть уверены в том, что Николай был отравлен не тем морфием, который от него спрятал отец.
— По крайней мере это снимает подозрения с отца, — выдохнул Шидловский.
— Боюсь, это слишком категоричное утверждение, — заметил Шумилов и замолчал, давая время своему шефу обдумать услышанное.
— Хорошо, — перескочил на другое Шидловский, видимо, недовольный последним замечанием подчиненного, — Подумаем над другим вопросом: почему Николай был отравлен мышьяком в то время, как в доме находился цианид, яд во всех смыслах более быстрый и эффективный?
— Позвольте, я закончу с химическими записями покойного, — предложил Шумилов, — А то мы потеряем тему.
— Да-да, извините, Алексей Иванович, продолжайте…
— Помимо очистки морфия покойного Николая Прознанского интересовало получение взрывчатых веществ. Об этом свидетельствуют его записи. Однако, из тех записей видно, что он не предпринимал практических шагов по их получению. Его экскурсы в данную тему носили умозрительный характер.
Шидловский даже в лице переменился:
— Что он, в самом деле, бомбы что ли собирался снаряжать?
— Помимо морфия, Николай Прознанский изучал свойства минеральных ядов — мышьяка и сурьмы. Мышьяком он даже травил мелкую живность — птичек и ежей, которых специально для этого покупал на Сенной площади. Вместе с тем, должен отметить, что ни мышьяка, ни сурьмы среди химикатов Прознанского не найдено. Можно предполагать, что их запасы либо закончились, либо были выброшены, либо… — Шумилов примолк.
— Либо не найдены нами, — мрачно закончил его мысль Шидловский, — Да-а, Алексей Иванович, эко все как поворачивается. Скверно дело оборачивается.
— Да уж, Вадим Данилович, чем дальше в лес…
— Ну, а почему убийца не воспользовался цианистым кальцием, можешь предположить?
— Могу, Вадим Данилович. Потому что в случае использования цианида следствию легко будет установить момент смерти.