— Я Вам повторяю: никаких интимных отношений с Николаем Прознанским я не имела никогда, ни единого раза, ни в какой форме! Всё! — заявила она.
Шидловский посмотрел на Шульца:
— После ознакомления с предъявленными фрагментами показаний Спешнева и Павловского, мадемуазель категорически отвергает содержащиеся в них указания на интимный характер её отношений с покойным Николаем Прознанским.
Фраза эта предназначалась для внесения в протокол допроса. Слово «мадемуазель», употребленное Шидловским, являлось эвфемизмом и до поры до времени заменяло собой слово «обвиняемая». Помощник прокурора пользовался этим приёмом для того, чтобы не настораживать раньше времени Жюжеван. Шульц же, хорошо осведомленный в юридической казуистике, прямо писал в протоколе «обвиняемая», прекрасно понимая, что допрос закончится выдвижением формального обвинения.
— Я согласен, что продемонстрированные Вам свидетельские показания грешат тем недостатком, что сделаны с чужих слов. Но помимо показаний Спешнева и Павловского следствие располагает заявлениями горничной Матрёны Яковлевой и няни Алевтины Радионовой, которые в один голос утверждают, будто Вы признавались им в существовании интимной связи с покойным Николаем Прознанским, — продолжал Шидловский, — Желаете ознакомиться?
— Желаю.
Помощник прокурора открыл дело в нужных местах и дал Жюжеван прочесть, затем продолжил:
— Что Вы можете сказать о прочитанном?
— Это просто какой-то заговор! Меня оговаривают. Не могу понять зачем, — отозвалась Жюжеван. Она вдруг сделалась очень задумчива.
— Вы отвергаете факт подобного разговора?
— Да, отвергаю. Такого разговора никогда не было. Я вообще мало общалась с этими женщинами. Не понимаю, что побудило их возвести на меня такую напраслину.
— Пишите, Никита Иванович, — Шидловский покосился на секретаря, — Можно даже дословно… Так, посмотрим, что там у нас далее. Мадемуазель Жюжеван, я предъявляю Вам анонимное, то есть без подписи, письмо, полученное канцелярией петербургского градоначальника второго апреля 1878 года, — продолжал Шидловский, — Ответьте на вопрос: знакомо ли Вам это письмо?
Жюжеван вновь приблизилась к столу помощника прокурора и впилась взглядом в показанный ей документ. Она прочла его от начала до конца, молча вернулась на своё место. Тишина в кабинете сделалась мучительной.
— Первый раз его вижу, — проговорила, наконец, она.
— Не Вы ли его писали?
— Нет, конечно. Я поражена, я шокирована. Молодежная организация, изучение ядов! Это чудовищно!
Шидловский вновь стрельнул глазами в сторону Никиты Шульца:
— По предъявлении подлинного анонимного письма мадемуазель категорически отвергла своё авторство. Что ж, идём дальше. Мадемуазель Жюжеван предъявляется для ознакомления заключение экспертной почерковедческой комиссии от 29 апреля 1878 года.
Жюжеван опять приблизилась к столу и, неловко склонившись, принялась читать давеча составленное заключение экспертов. Женщине было неудобно стоять и Шумилов поймал себя на мысли, что помощник прокурора намеренно действует таким образом, чтобы создать у женщины ощущение собственной приниженности. При желании вполне можно было предложить ей переставить стул к столу и читать предъявляемые документы сидя.
После того, как Жюжеван закончила чтение и молча вернулась на свой стул, Шидловский продолжил:
— Итак, можете ли Вы каким-то образом прокомментировать заключение графологов?
— Это все алхимия, это — лженаука, — невпопад сказала Жюжеван, — Я хочу сказать, что я не писала анонимного письма и увидела его впервые только сейчас. А то, что пишут Ваши специалисты — это не про меня.
— Что ж, так и запишем, — удовлетворенно вздохнул Шидловский и снова покосился на Шульца, — Мадемуазель Жюжеван заявила о своем несогласии с мнением экспертов-почерковедов.
Захлопнув дело и отложив его в сторону, помощник прокурора положил руки на стол и задумчиво посмотрел в лицо Жюжеван.
— Знаете, на самом деле и авторство анонимки, и рассказы молодых людей про Ваши интимные дела для меня не слишком интересны. Честно слово! Меня занимает всего один вопрос, ответьте мне на него, пожалуйста, чистосердечно… — неспешно проговорил он.
— Да, конечно, — кивнула Жюжеван.
Шумилов наперед знал каким будет вопрос Шидловского, а вот Жюжеван, видимо, совершенно не чувствовала игры помощника прокурора.
— Зачем вы убили Николая Прознанского? — прогремел на весь кабинет его рык.
При этих словах Жюжеван отшатнулась, словно от удара, подняла на Шидловского округлившиеся глаза, но встретившись с его холодно-пронзительным недобрым взглядом, обвела глазами всю комнату, словно в поисках сочувствия у Алексея Шумилова и Никиты Шульца. Повисло тяжелое молчание. Щумилов видел, как постепенно глаза Жюжеван наполнялись слезами, а пальцы судорожно перебирали синий вельвет платья. Тягостная тишина скоро сделалась невыносимой, но никто из присутствовавших не желал ее нарушать первым. Но в конце-концов не выдержала Мари.
— Значит Вы полагаете я… я убила?!.. — она задохнулась, на лице проступила гримаса недоумения и ужаса, — Что Вы говорите! Какое чудовищное и несправедливое… подозрение…
Её взгляд потерянно метнулся по кабинету, потом, словно прикованный неведомой силой, остановился на Вадиме Даниловиче и уже не отрывался от его лица. Голос Жюжеван поднялся, зазвенел, в нем послышалась дрожь и отчаяние:
— Как бы я могла?! Это же мой… мой воспитанник, мой ученик, я его… лелеяла много лет! Я с ним провела больше времени, чем родная мать! Какая же это чушь! Как только это могла прийти вам в голову?!
Слова срывались с её губ резко, быстро, она вся подалась вперед, казалось, что вот-вот вскочит со своего стула и набросится на помощника окружного прокурора с кулаками. Он смотрел на нее холодно, спокойно. Так обычно смотрит зоолог на пришпиленную булавкой бабочку — как она бьётся, сучит лапками, бессмысленно пытается избежать своей безрадостной участи. Шидловский, всем своим видом показывая, что на него не действуют дамские «выкрутасы», спокойно проговорил:
— Вы его отравили, дали под видом лекарства морфий, который как Вы знали, Николай получил летом из экстракта опийного мака. Я полагаю, что все это произошло потому, что он порвал тяготившую его связь с вами. Либо готовился это сделать. Я верю, что Вы его ценили, дорожили им и даже искренне любили. Хотя любовь это была, конечно, нездоровой. Но Вы многое связывали с Николаем. Это так по-женски.
— Но это же неправда! Этого не было!! — она почти кричала.
От её светской сдержанности не осталось и следа. Она уже не могла сдержать слёз, мокрое лицо исказила гримаса, вмиг сделавшая его некрасивым.
— Так и запишем в протокол, — спокойно продолжал Шидловский, обращаясь как бы к секретарю, но поглядывая при этом на Жюжеван, — Мадемуазель, в ответ на заданный ей прямой вопрос о виновности в смерти Николая Прознанского, заявила, что себя виновной не признаёт. Ввиду тяжести инкриминируемого Жюжеван преступного деяния, её запирательства, наличия, как иностранной подданной, возможности в любой момент покинуть пределы Российской Империи помощником прокурора Санкт-Петербургского окружного суда Шидловским Вэ Дэ принято решение об аресте Жюжеван Эм и заключении её под стражу в женское отделение Санкт-Петербургского тюремного замка. Обвиняемой вручено постановление об аресте и разъяснено…
Плавное течение речи Вадима Даниловича было остановлено падением тела Жюжеван на пол. Шумилов подскочил к упавшей, пощупал пульс сначала на запястьи, потом на шее. Не нащупав, испугался не на шутку. Шульц, привстав на цыпочки, из-за конторки с любопытством наблюдал за его манипуляциями.
— Никита Иванович, — обратился к нему Шумилов, — пригласите конвойных, они в коридоре сидят. И потрудитесь врача пригласить.
Шульц без лишних слов скользнул за дверь.
— Вадим Данилович, нашатырь у Вас где-то был, — вспомнил Шумилов.
Но Шидловский без напоминаний уже извлек из стола пузырек и смачивал его содержимым платок.
— Вот насчет врача побеспокоиться следовало загодя, — сокрушенно пробормотал он.
Дверь отворилась. Вошли ожидавшие в приемной полицейские, да так бестолково и остановились на пороге.
— Не надо стоять столбом, братцы, — сказал Шидловский, обращаясь к ним, — осмотрите покамест сумочку барышни. Вам её на Шпалерную везти, так что потрудитесь! Рекомендую обратить внимание на флаконы и баночки, в них может оказаться яд.
Шульц привёл доктора на удивление быстро. В соседнем с прокуратурой доме проживал немец-акушер, его обыкновенно звали в случае каких-то эксцессов на допросах. Иногда, хотя и не очень часто, обвиняемые при задержаниях пытались грызть стаканы, пить чернила и падать в обмороки. В дальнейшем все допросы и очные ставки проводились на территории тюремного замка, где каждый из помощников прокурора имел для этого персональную камеру. Там разного рода инциденты, связанные с членовредительством, происходили не в пример чаще, но на территории тюрьмы существовал лазарет, а в штате персонала имелись врачи, так что проблема с оказанием первой помощи пострадавшим решалась гораздо проще.
Доктор осмотрел уложенную на диван Жюжеван, определил аритмию, дал каких-то капель. Он более получаса добросовестно просидел рядом с нею, успокаивающе разговаривая и периодически проверяя пульс. После его ухода Шидловский подсунул Жюжеван на подпись протокол допроса, зачитал постановление о взятии под стражу и разъяснил некоторые казенные формулировки. Старший конвойного наряда расписался о принятии арестованной под ответственность.
А потом её увели.
12
Прошло несколько дней. Следственная машина была запущена и работа последовательно продвигалась своим чередом. Помощник прокурора решил проблему с протоколом осмотра трупа Николая Прознанского способом воистину нетривиальным: он отдал бумаги полковнику Прознанскому, а тот вернул их через два дня с необходимыми подписями. Помимо Пашенко, в действительности проводившем вскрытие, под протоколом подписался некий адъюнкт академии, не имевший к происшедшему ни малейшего отношения. Полковник, используя свои глубоко законспирированные связи, сумел каким-то образом убедить офицера поставить свою подпись под документом. Таким образом все формальности оказались соблюдены и протокол благополучно был вшит в дело.