Помимо данных о жителях Санкт-Петербруга, копившихся в архивах адресной экспедиции, весьма важная информация о них оседала в секретном архиве Третьего отделения Его Императорского Величества канцелярии. Формально архив этот должен был содержать материалы только о лицах, заподозренных в политической неблагонадежности, но на самом деле помимо таковых в нем оказывались справочные данные практически на всех сколь-нибудь образованных жителей столицы.
Поэтому Шумилов, составляя свой запрос в адресную экспедицию о родне Петра Спешнева, нарочно упомянул в нем о «проверке на предмет возможного родства с неким Николаем Спешневым, осужденным по делу Петрашевского». Подобная формулировка заставила бы полицейских с одной стороны тщательнее проверить данные о ныне проживающих в столице родственниках Петра, а с другой, переправить запрос в Третье отделение, для того, чтобы тамошние чиновники проверили его по собственной учётной базе. Такая двойная работа, конечно, удлинила бы время подготовки ответа, но при этом гарантировала от случайных ошибок исполнителей.
Вопреки ожиданиям Шумилова, предполагавшего, что проверка Петра Спешнева потребует три-четыре дня, ответ на запрос был получен на удивление быстро, буквально через день, после его отправки прокурорским курьером. Возможно, именно упоминание в запросе политического преступника Николая Спешнева, осужденного без малого три десятка лет тому назад, способствовало тому, что отработка запроса была проведена вне очереди. Как бы там ни было, получив ответ Шумилов узнал, что Петр Спешнев к своему однофамильцу отношения никакого не имел. У него был дядя по отцу, Николай Спешнев, но это был явно другой человек, родившийся только в 1840, в то время как петрашевец Спешнев был рожден в 1821. Других Николаев в роду Петра на протяжении трех колен не просматривалось. Помимо прочего, приятель Николая Прознанского происходил из древнего боярского рода, все представители которого находились на государевой службе и жили по преимуществу в столице, а петрашевец Спешнев приехал в Санкт-Петербург из Твери.
Обдумав сложившуюся ситуацию с разных сторон, Алексей Иванович пришел к заключению, что на версии о молодежной нигилистической группе можно уверенно ставить крест. Не был Николай Прознинский членом тайного радикального движения. Никто его никуда не вовлекал, и никаких поручений по изучению ядов Николай никогда не получал. И не было среди его окружения человека, которого можно было бы в чем-то подобном заподозрить.
В таком случае следовало признать, что анонимку в канцелярию градоначальника можно рассматривать либо как неудачную шутку, либо как попытку запутать следствие, наведя его на ложный след. В первом случае на посылку подобного письма мог решиться только незрелый и склонный к авантюрам юношеский ум. Во втором — отправивший имел четкий план, предполагавший последующее убийство Николая Прознанского. И тогда неизвестный отправитель и есть тот самый преступник, которого пыталось назвать следствие.
Алексей Иванович, доложив Шидловскому об изъятии дневника и описав реакцию на случившееся полковника и его жены, кратко изложил свою оценку наиболее примечательных записей. Вадим Данилович внимательно выслушал Шумилова, покряхтел (сие выражало скепсис) и посмотрел на него взглядом, в котором читалось: " Ох, и зелен же ты еще, брат!.. куда ты со своими суждениями!» Вслух он этого, разумеется, не сказал, а выразился иначе, в присущей ему манере разговаривать полуфразами:
— Дневник этот я сам почитаю. Из-за чего там копья ломать…
Понимать сказанное можно было как угодно.
— Пусть химики тушь сведут, — продолжил Шидловский, подписывая отношение в лабораторию министерства внутренних дел, — Может, и правда что-то стоящее окажется.
— И ещё, Вадим Данилович, думаю, версию о радикальной группе можно считать полностью отработанной и не нашедшей подтверждения. Получен ответ на запрос в адресную экспедицию о родственниках Петра Спешнева. К петрашевцу Спешневу наш персонаж отношения никакого не имеет.
— Прекрасно. Как всё замечательно сходится, — проговорил помощник окружного прокурора.
— Только я всё равно предложил бы расширить рамки графологической экспертизы и представить нашим специалистам для сличения образцы почерков друзей Николая Прознанского.
— Зачем это? Для чего это? — неожиданно нервно отозвался Шидловский.
— Ну как же, мы же собирались проводить сличения с почерками приятелей Николая. Ограничившись проверкой одной только Жюжеван мы существенно снизим достоверность заключения.
— Да, я помню, мы собирались проводить подобного сравнение. Но признаемся себе, что это имеет смысл, коли есть конкретный подозреваемый, а так… не станешь же сличать у всех знакомых подряд… Это раз. А во-вторых, раз проведена экспертиза с образцами Жюжеван и все подтверждается, то больше нет смысла искать автора.
— Разве сходится? — спросил Шумилов, — Заключение экспертов составлено во многом в предположительном тоне. И речи нет об абсолютной надежности их суждений.
— Ну, в этой науке абсолютной надежности вообще не бывает. Это не математика. Теперь вот что, — Вадим Данилович сделал паузу, показывая, что речь сейчас пойдет о совсем других вещах, — Дамочка эта, Жюжеван, в тюрьме. Вот пусть и посидит себе, подумает. Оно полезно иной раз! А мы будем спокойно заниматься своими текущими делами. Слава Богу, есть чем заняться, ее дело на нас висит не единственное. Что касается этого расследования, то считаем, что оно в общих чертах завершено. Вот так. Конечно, мы должны по жалобе прореагировать — мы и прореагируем. Передопросим, очные ставки устроим. Только торопиться не будем. Знаешь, Алексей Иванович, иногда тюрьма так благотворно на человека влияет, так хорошо ему мозги вправляет — лучше всяких проповедей и внушений. Посидит, злодей, посидит, а потом сам на допрос запросится, да всё и выложит — и как убивал, и как замышлял, и всех сподручников своих сдаст. Вот так-то…
Алексей Иванович выслушал тираду. И в который уже раз в нем шевельнулось острое чувство негодования. Конечно, Шидловский был старше и опытнее, он много преступников повидал на своем веку. Как раскаявшихся, так и нераскаявшихся. И многих из них вывел на чистую воду. Гораздо больше, чем это пока сделал Шумилов. Но если то, что сейчас Шидловский говорил Шумилову не было цинизмом, то что же тогда вообще следовало называть этим словом?
14
Прошло два дня. Как и предсказывал Вадим Данилович, скорость продвижения дела заметно поубавилась. Куда же теперь спешить, если обвиняемая уже схвачена и посажена за решетку?
Шумилов раздумывал над тем, как лучше подступиться к сокрытому тушью тексту. Хотя можно было просто перепоручить решение этого вопроса какой-либо химической лаборатории, он не спешил это сделать, опасаясь, что в случае неудачи сокрытый текст будет безвозвратно потерян. Записи в дневнике Николая Прознанского были выполнены дорогими кампешевыми чернилами «Пегас» глубоко-черного цвета. Они легко растворялись в воде. Черная тушь, которой был закрашен текст, растворялась спиртом. Попытка травления туши привела бы к повреждению бумаги и неизбежной утрате текста. Теоретически тушь можно было растворить спиртом, но как известно 100 %-го спирта в природе не существует, его максимально возможная концентрация не превысит 96 %, поскольку остальные 4 % массы он неизбежно возьмет из воздуха. Таким образом, даже самый концентрированный спирт представляет из себя водный раствор, при воздействии которым на залитый тушью текст будет растворена как тушь, так и чернильный текст под нею.
Попытка прочесть скрытый текст на просвет, как и следовало ожидать, успехом не увенчалась. Чёрная тушь поверх чёрных чернил — что там можно было увидеть? Изучение обратной стороны страницы в косых лучах света, в надежде прочесть оттиск, оказалось тоже безрезультатным. Николай Прознанский не имел привычки сильно давить пером на бумагу.
Самым разумным вариантом в сложившейся ситуации могло бы стать аккуратное снятие чернильного слоя. Шумилов знал как к этому делу следует подступить, но для подготовки к предстоящей работе ему пришлось зайти в продуктовый магазин и купить там за семь копеек баночку лучшего меда от «северокавказской пчелы». Это был единственный мёд, незасахарившийся несмотря на позднюю весну.
А придя домой, Шумилов отыскал старшего дворника Афанасия, того самого ветерана Крымской войны, что «замыкал гальваническую цепь минной позиции южнее батареи Литке», и попросил к завтрашнему утру наловить дюжину тараканов, пообещав полкопейки за каждого. Афанасий поначалу заподозрил подвох со стороны «барина прокурорской службы Алексея Иваныча» и не без ехидства уточнил, каких именно тараканов надо поймать: черных или рыжих? Убедившись, что Шумилов не шутит, старший дворник воспрял духом, поскольку задание обещало быть легким и прибыльным.
Отправляясь на службу утром 11 мая, Шумилов нёс в своем портфеле баночку меда и стакан, прикрытый бумажкой, замотанной суровой ниткой. В стакане находились полтора десятка живых тараканов. Афанасий к потребной дюжине добавил еще три штуки, так сказать, от душевной своей щедроты. Кроме того, дворник простодушно заверил Шумилова, что за «подобный дивидент готов ловить тараканов каженный день и сдавать их даже не за полкопейки штука, а пятак за дюжину.»
Способ, которым намеревался воспользоваться Шумилов, был издавна известен русским каторжанам. Еще во времена Ваньки Каина, т. е. за сто тридцать лет до «дела Жюжеван», преступники, используя тараканов, аккуратно сводили с гербовой бумаги записи, сделанные водостойкой тушью, получая в своё распоряжение чистые бланки паспортов, пригодные для последующего заполнения.
Очутившись на своём рабочем месте, Шумилов извлёк из опечатанного шкафа сафьяновую тетрадь Николая Прознанского и аккуратно намазал медом часть строки, замазанную тушью. Затем, подцепив пинцетом доброго жирного таракана, опустил его на это место и дабы шельмец не сбежал, прикрыл перевернутым вверх дном стаканом. Таракана долго уговаривать не пришлось: почуяв мед, он остервенело накинулся на него, шевеля усищами и безостановочно работая челюстями. Необычные манипуляции Шумилова не прошли незамеченными тремя делопроизводителями, его соседями по кабинету. Молодые люди оставили свои столы и расположились кругом, обсуждая небывалое зрелище: «Алексей Иванович, что это у Вас за зоосад?» — «Ваш тараканий тотализатор принимает ставки государственных служащих?» — «Если получится дыра, то Вы объясните Вадиму Даниловичу, что это просто пулевое отверстие!» Молодежь ёрничала и развлекалась, а Шумилов, убедившись, что все идет как надо, принялся намазывать медом другие участки скрытых тушью строк. После того, как усатый трудяга закончил работу и уперся своей головной частью в стакан, Алексей Иванович аккуратно передвинул его дальше, предоставив новый фронт работ.