«Мистер Рочестер.»
– Что? – спросил Геннадий.
Я так задумалась, что случайно заговорила вслух.
– Нет, ничего, просто мысли вслух, – сказала я и мы попрощались.
***
Я вернулась в Новые Колокольчики и жизнь пошла такая же, что и прежде, но теперь я боялась, что в любой момент могу быть уволена. Номер Александра, был первым в контактах, каждый раз, когда я открывала приложение, чтобы позвонить кому-либо, я на секунду замирала, глядя на этот номер и по неволе выучила его наизусть.
Прошла неделя и весь разговор с Александром казался ненастоящим. О том, чтобы что-то подбрасывать в машину не могло быть и речи. Сделать это незаметно пока машина стоит во дворе невозможно, напрашиваться на поездку с Михаилом никакого повода. А вскоре случились новые события. Мне позвонила Олеся и попросила взять на прогулку ее ребят.
– Как хорошо, Таня, что мы с вами познакомились, – сказала Олеся, – сегодня с мамой все утро обсуждали, что теперь будет. Вашего хозяина, – Олеся стала говорить шепотом и многозначительно смотреть на Гришу и Милу, – трясут.
Она протянула мне местную газету, на первой странице был заголовок: «Темное царство короля плитки». Пока Лена и Саша одевались для улицы, я быстро пробежала статью глазами. Имени Сергея Александровича упомянуто не было, оказалось, что завод на бумагах принадлежит Дмитрию.
На территории завода нашли людей без документов, которые работали буквально за еду. Также были закрыты все организации на территории бывшей овощебазы. Эту территорию по документам также арендовал завод. И общежитие, и столовая, и металлоремонт, и рынок – все работало без документов, касс, разрешений.
Все эти события я связала с Александром.
На следующий день мы обсуждали случившееся с Максимом Максимовичем. Он уже был в курсе всего и шепотом, хотя были только Катя и я, высказывал свое мнение.
– Сергей Александрович, подстраховался. Не думаю, что его ждут неприятности, но части доходов он лишится. Может отказаться от домашнего обучения. Таня, вы когда-нибудь задумывались, почему дети учатся дома?
Я пожала плечами.
– Мне кажется он боялся, что они могут о чем-то проболтаться или в его жизнь войдут учителя, родители учеников. Слишком много незнакомых людей. Он очень осторожный человек, поэтому я уверен он себя обезопасил и скоро уедет из страны. Меня он точно с собой не возьмет, а вас очень может быть. Не думаю, что Илона согласится присматривать за нашими подопечными. Вы поедите?
У меня получилось что-то вроде: д-да. Потому что только я начала говорить «да», поняла какое оно сложное. Я начала говорить не задумываясь, потому что не представляла себя в дали от Милы или Гриши.
– Ой, договорились, болтуны! Никуда он не поедет. Зачем? Он таким людям взятки платит, чтобы жить как у Христа за пазухой. Вот, денежек теперь точно меньше будет, но он – парень умный, придумает что-нибудь.
Василия уволили, а мы еще неделю жили по старому расписанию, прогулки, учеба. Затем приехал Сергей Александрович, за ним Илона и стало очевидно, что теперь они здесь надолго.
Через несколько дней Илона вошла в детскую и сказала, что если я обещаю быть очень аккуратной, то могу пожить в их московской квартире вместе с детьми.
– На какое время? – переспросила Илона. – Какая разница?! Ах, учеба… Недели три.
Сергей Александрович оставил для меня деньги на кухонном столе, и я уехала. Конечно, теперь и речи не могло идти о том, что я буду полезным источником информации для Александра с Геннадием.
***
В очередную пятницу, когда мне полагался выходной я поехала к тете. Конечно, со мной были мои дети.
Мы шли от станции пешком. Тетя Рита сказала, что болеет и не может меня встретить. Часть пути надо было пройти через лес. Это было не очень приятно, потому что мы приехали последней электричкой. Почему-то я не подумала заказать такси. Была уверена, что смогу сесть на станции, обычно там дежурит несколько машин, но когда мы сошли с перрона, увидели пустую площадь и портящуюся погоду. Было ветрено, деревья шумели, но все-таки громче их билось мое сердце. Я шла с тяжелой сумкой, и корила себя, что везу с собой все эти продукты, что надо было заказать доставку или купить в два раза меньше. Вскоре я услышала быстрые шаги, остановилась, чтобы посмотреть, кто идет. И, хотя, я ее давно не видела, я сразу узнала Киру Анатольевну. А может быть, я часто думала об Анатолии, и поэтому каким-то шестым чувством угадала, что это она? Ведь узнать ее было сложно. Кира Анатольевна запомнилась мне женщиной с причудами. Неунывающей балаболкой средних лет. А сейчас я видела перед собой старушку, усталую и больную, волосы ее как-то сбились на одну сторону, от кудряшек не осталось и следа. Конечно, если письмо Анатолия и успокоило ее, то лишь на время.
Она шла быстро, но не видела дороги, она прошла бы мимо меня, но я ее окрикнула.
– Кто это? – спросила она, посмотрев в мою сторону, мысли ее были в другом месте. – Кто это! – она уже кричала и мне стало страшно от этого крика.
«Не с ума ли она сошла?» – подумала я, увидев в ее глазах только черную бездну без малейшего проблеска света.
Я себя назвала, она на некоторое время задумалась, затем вздохнула и пошла дальше. Ей было все равно. Через несколько шагов Кира Анатольевна остановилась:
– Извини, Таня, у меня телефон сел, тороплюсь домой, Анатолий ведь мог позвонить. Вот и не поздоровалась, да и какая разница…
– Как вы думаете, где он? – спросила я.
– Я думаю умер, – спокойно ответила Кира Анатольевна и пошла медленнее рядом со мной. – Ездила на опознание, но это оказался не мой сын.
Мы вместе дошли до развилки, теперь нам надо было идти в разные стороны.
– Так ужасно, Таня. Жить не хочется. Ничего не хочется. Когда ехала на опознание, думала ужаснее нет ничего, если это он. А как увидела, что не он… никакой радости, никакого покоя. Я даже уже сейчас думаю, может сказать, что мой? А то жалко того бездомного, кто за его могилкой будет ухаживать? Кто придет поплакать? Ты не ходи так поздно, береги себя. Какие послушные хорошие детки у тебя, береги их.
Я шла по неосвещенной улице, тетя говорила, что освещение не восстановили после аварии, темные деревья стонали под ветром, выла собака, но я не боялась и даже забыла, что в руке тяжелая сумка, так легко мне было. Я вдруг поняла, что со мной ничего не может случиться, пока я не узнаю, что случилось с Толей, пока вся эта история не закончится.
У тети было не заперто. Я позвонила ей из электрички, но все равно это было не в ее духе. Тетя сидела на диване, завернувшись в плед, и смотрела новости. Она не посмотрела в нашу сторону и не поздоровалась. Она сидела прямо, я видела только ее затылок и закутанные в платок плечи. Рядом на столике стояли какие-то склянки, изображающие лекарства, стакан с водой и грязная чашка. Конечно, она была недовольна, что нас так много, но я ведь предупреждала по телефону, она могла отказаться принимать нас.
– Как себя чувствуешь?
Тетя посмотрела на меня, губы поджаты.
– Дети уверены, что великолепно! – последнее слово она произнесла по слогам и сделала вид, что смеется. – А, что наша красавица Татьяна? Соизволила-таки приехать? Я ее спасла, не дала погибнуть, а вот как она платит мне!
Такое тетино поведение я называла «приступ» и еще полгода назад, я бы огорчалась и винила бы себя: мало уделяла внимания, редко звонила. На нее порой находила такая хандра. В такие периоды она лежала в постели и прощалась с близкими, не позволяя пригласить врача. Ей не хватало внимания, она чувствовала себя брошенной, но ее дети все реже реагировали на подобную «болезнь». Если раньше они приезжали, а потом звонили, не переставая, справляясь о здоровье, то в этот раз, как я потом узнала, Светлана бросила трубку, Борис посмеялся, а любимец тети Риты – Ваня, сказал, что ему некогда.
Тетя говорила о том, как взяла меня из детского дома, несмотря на то что ей было очень трудно. А я с удивлением поняла, что не чувствую к ней никакой благодарности. Что в этот раз я не заплачу, не буду просить прощения, ведь не за что… Мне стало ее жаль, но не так как раньше из безмерного чувства благодарности, а только жаль как недалекую женщину, которая никогда никого не любила кроме себя. Детей я отвела в кухню, подальше от тетиной хандры. Взяла помойное ведро, в которое смела все ее склянки, выставленные как реквизит на сцене, забрала, чтобы вымыть грязную чашку. Тетя замолчала. Я сделала чай, но потому что сама очень сильно хотела пить. Тетя приняла чашку, хлебнула и, хмыкнув, неожиданно сказала:
– А я его продала.
Я посмотрела на нее. Она была очень довольна. Конечно, не полученным доходом, я думаю она и сама не сказала бы чему радуется, вряд ли возможности меня расстроить, скорее маленькой властью надо мной.
– И, знаешь, твой краснодеревщик за него хорошо заплатил. Может я продешевила, конечно, – тетя хлебнула чай и собралась сказать что-то еще, но я встала. Видимо, излишне резко, потому что она вдруг испугалась и замолчала.
Но мне снова стало ее жаль, и я не стала ничего говорить. Зачем? Больше в этот день мы не разговаривали, а утром мы встали рано и уже в девятом часу я звонила в дверь Андрея. Он еще вечером написал, что, если бы знал, что я еду к тете, не стал бы тянуть с сюрпризом.
Он действительно купил мой столик – вещь моих родителей, но только потому, что боялся, если не сделает этого, тетя Рита продаст его кому-то еще, несмотря на любые мои протесты. Но прежде, чем сообщить мне о своей покупке и вернуть его мне, Андрей хотел его отреставрировать.
Когда мы вошли, столик стоял в центре комнаты, шторы раздвинуты, чтобы при дневном свете я смогла оценить работу.
– Я отремонтировал выдвижной ящик, – сказал Андрей, – пружину видимо долго не использовали, и она заржавела.
Я была очень удивлена. Мне всегда не хватало выдвижного ящика, чтобы хранить ручки и бумагу. Но я не предполагала, что в столике он уже есть. Андрей надавил на выступающ