– Да, разумеется! Причем нужно сделать это немедленно!
В этот момент я и сама упрекнула себя, что не сказала о револьвере сразу, но, право, когда Степан Егорович не назвал пароль, мысли мои работали несколько в ином ключе…
Мы с Кошкиным отсутствовали не более получаса и, когда вернулись в гостиную, обнаружили хозяев и гостей там же в прежнем составе. Под предлогом повторного допроса Елены Сергеевны Кошкин попросил оставить их наедине – через пару минут он отпустит ее, а я, улучив момент, должна была вернуться в гостиную. Что я и проделала. Когда я тихонько открыла дверь, то увидела, что Степан Егорович не утерпел и сам уже приоткрыл крышку фортепиано. Задумчивость, с которой он смотрел внутрь, меня насторожила, и, подойдя ближе, я, к ужасу своему, револьвера не увидела.
– Что вы на это скажете? – Кошкин был удивительно спокоен.
У меня же внутри все клокотало от бессильной ярости – не знаю, как я в тот момент удержалась, не впав в истерику.
– Скажу, что я бездарь и провалила дело! Якимов или Курбатов оставались здесь в одиночестве, пока я была наверху?
– Я допрашивал супругов Полесовых в кабинете вместе, – помявшись, ответил Кошкин, – в это время Якимов с Курбатовым оставались в гостиной. Но кто-то из них мог и выйти, оставив другого одного в гостиной. Если б я знал, что здесь важная улика…
– Я знала! И должна была позаботиться о ее сохранности.
– Как бы вы позаботились? – Кошкин хмыкнул и попытался меня утешить: – Патрулировали бы гостиную круглые сутки? Уверяю вас, что если бы убийца понял, что вы знаете о револьвере, то вышло бы гораздо хуже. Лучше скажите, вы трогали револьвер руками?
– Да… а что, не нужно было?
– Как вам сказать… Вы читали труд Уильяма Гершеля «Происхождение отпечатков пальцев»?[17]
Я только качнула головой отрицательно – второй раз за день особы мужского пола заставляли меня почувствовать себя неучем.
– Он англичанин, был чиновником в Индии в шестидесятых годах – удостоверял договоры у бенгальского населения. Индусы неграмотны по большей части и вместо подписи обмакивали палец в чернила и прикладывали его к договору, оставляя отпечаток. Видимо, Гершель дурел на этой должности со скуки и в какой-то момент начал коллекционировать отпечатки. А позже обнаружил, что двух одинаковых просто не существует – даже у близнецов они разнятся. И с течением времени они практически не меняются, так что он вывел целую теорию о распознавании людей по следам ладоней.
– Вы хотите сказать, что следы моих рук могли остаться на револьвере?
– Не «могли остаться», а остались, – веско заметил Кошкин, – будем надеяться, что убийце не придет в голову снимать с револьвера отпечатки.
Я чувствовала себя хуже некуда и, чтобы хоть как-то реабилитироваться, поспешила объяснить:
– Я взяла револьвер в руки, чтобы рассмотреть выгравированные цифры на нем, – я назвала пятизначное число, которое было на рукоятке.
– Вы запомнили серийный номер револьвера? – Кошкин был удивлен и недоверчив.
– Да, и кажется, я могу опознать марку – это был «бульдог» – маленький револьвер с широким дулом и рукояткой… как клюв у попугая.
– Это и правда похоже на «бульдог», – пробормотал Кошкин. – Лидия Гавриловна, вы находка, а не свидетель!
Он торопливо записывал цифры в блокнот, а я, воодушевленная похвалой, решилась продолжить:
– Степан Егорович, еще я подумала, что при выстреле должно выброситься большое количество пороха, ведь так?
Кошкин кивнул, наверное, понимая, к чему я веду, а я продолжила:
– Порох этот должен был осесть на одежде стрелявшего – на рукавах и манжетах в особенности. Так вот, я думаю, что вы вполне имеете право в интересах следствия изъять одежду у главных подозреваемых. Порошинки ведь довольно крупные, их будет видно под лупой. Вы сможете это организовать?
Кошкин поразмыслил немного и снова кивнул. Хотя ответил с сомнением:
– Вы не думали, что мы можем этим спугнуть убийцу? Ведь, как я понял, главная цель у нас не просто вычислить стрелявшего, а найти и заставить говорить Сорокина.
– Думаю, Сорокин, если он здесь, гораздо более насторожится, если увидит, что полиция совсем не ищет убийцу. Он знает, что следствие ведется, и наверняка готов к этому.
Кошкин снова сделал пометки в блокноте, но заканчивать разговор не спешил. Наоборот, вел себя так, будто главное сказать еще предстояло.
– Есть еще кое-что, Лидия Гавриловна, – не глядя на меня, проговорил он. – Возможно, мне стоило с этого и начать, но я боялся, что вы разволнуетесь и разговора у нас не выйдет.
– Что-то случилось? Что-то с дядей?
– Нет, с графом Шуваловым все хорошо, я о другом. Вы знаете, наверное, что параллельно с ведомством Платона Алексеевича в Генштабе действует и масса других ведомств. В том числе и контрразведка.
Вообще-то я об этом понятия не имела, но все равно кивнула со знанием дела – крайне неохота было в который раз признавать себя столь неосведомленной.
– Так вот, – продолжил Кошкин, – на днях они схватили в Петербурге человека, который оказался сотрудником британской разведки. Его допросили, но он оказался крайне мелкой сошкой, всего лишь связным. Зато сдал несколько своих подельников. Один из них, к сожалению, уже ушел из России, второй погиб при задержании, а третий… – он поднял на меня взгляд, – задержанный сказал, что у него сейчас какая-то операция в Москве. Этого третьего ищут пока не очень активно – неизвестно, как давно он в Москве, где его искать, и вообще – правду ли сказал тот задержанный. Платон Алексеевич получил эти новости неофициально, но посчитал, что вы должны знать.
Глава пятнадцатая
Мы условились с Кошкиным, что более разговаривать на рабочие темы здесь, в доме на Пречистенке, не станем, а новую встречу назначили завтра – в шесть часов пополудни в Ботаническом саду.
Еще не вполне усвоив новость о британском агенте в Москве и не поняв, что мне с этой новостью делать, я, как могла незаметно, покинула гостиную. Мысли и догадки относительно этого агента у меня были, но ни одна из них не подкреплялась доказательствами, и я не спешила пока делать какие-либо выводы.
В конце концов, я здесь не для того, чтобы искать агентов – мне нужно вычислить убийцу Балдинского! А для этого прежде всего требовалось понять, кто забрал револьвер из фортепиано. Потому я решила наведаться в кухню.
Там горел свет, но ни звука не доносилось – я деликатно кашлянула, оповещая о своем приближении, и не ошиблась: у самовара, чинно попивая чай с ватрушками, сидели Аннушка и Федор.
– Вечерок добрый, Лидия Гавриловна, почаевничаете с нами? – Анна, будто и впрямь рада была моему появлению, вскочила, дабы достать третью чашку.
– Нет, благодарю… – я поздоровалась с Федором и тихонько спросила у горничной: – Аннушка, вы сегодня в гостиной, ничего, случаем, не находили? – я пристально наблюдала за ее лицом и, лишь убедившись, что на нем нет и тени замешательства, уточнила: – Георгий Павлович запонку потерял. Серебряную, с бирюзой.
– Запонку?… – Она с явным осуждением в сторону Полесова покачала головою. – Нет, Лидия Гавриловна, вовсе не находила. Да и не добралась я до гостиной с уборкой-то – я ж рассказывала вам давеча. Ну, будьте спокойны, завтра хорошенько под диванами полазаю.
Нет, не знала Аннушка ничего о револьвере – я уж не сомневалась.
– Ясно… – покивала я. – Елена Сергеевна еще велела узнать: не заходил ли кто днем, покуда их не было?
– Почтальон заходил, – Анна старательно загибала большие шершавые пальцы, – опосля молочник был… а из господ только Стенин и заезжал.
– Стенин? – заинтересовалась я.
Денис Ионович, бывало, захаживал к нам вот так, неожиданно, и в любой другой день я бы не обратила на этот визит внимания. Вот только Стенин прекрасно знает, что по средам Полесовы обедают у Курбатовых. Так зачем приезжал?
– Говорит, поддержать хотел после вчерашних событий-то, – пояснила мне Аннушка. – Думал, вдруг от расстройства господа в гости сегодня ехать расхотели.
– И долго он пробыл здесь?
– Да и двух минут не пробыл: в передней только постоял, выспросил, что господ нету, да и убрался.
– А что ж в гостиную вы его не пригласили обождать?
– Да говорю ж: не захотели они. В передней потоптались, и все, – Аннушка нахмурилась: похоже, мои расспросы становились излишне навязчивыми.
Оставив наедине Анну с Федором, я собралась было уже уйти к себе, чтобы спокойно поразмыслить над имеющимися у меня фактами. Да вспомнила, что в этом доме я вроде как гувернантка, обучаю детей. Так что мне надо бы еще проверить их домашнее задание, до которого из-за вчерашнего бала и последующего убийства у меня до сих пор не дошли руки. Тяжко вздохнув, я поплелась в классную.
Работу Мари открывала с трепетом. Я давно уж не позволяла ей писать сочинения на вольные темы, но даже когда тема была определена вполне четко, эта девица умудрялась уйти от нее столь далеко, что я сама забывала, что задала… Я поступила в этот дом в конце декабря, перед самыми праздниками, и тотчас задала детям написать рассказ о том, как им нравится проводить Рождество, ожидая прочесть что-то нежное и ужасно милое. Но нет: Мари написала, что намерена вместо празднеств, гуляний и последующих крещенских гаданий провести время, сравнивая натурфилософию Демокрита с натурфилософией Эпикура. Она, и не думая шутить, изложила мне главенствующие тезисы каждого из этих мыслителей, привела план сравнения и научную актуальность оного… За это вполне можно было бы поставить и хорошую отметку, невзирая даже на орфографию и стилистику, ежели бы Мари не растянула свой рассказ на добрые двадцать страниц пустого умничанья и демагогии. В итоге я, когда закрыла тетрадку, словно наяву видела, как мой мозг вынули, хорошенько прополоскали в мутной воде и залили обратно…
К слову, ни в рождественские праздники, ни после про Демокрита с Эпикуром Мари так и не вспомнила, а развлекалась, играя с братьями в снежки.