Если бы у нее была хоть капля разума, она сбежала бы прямо сейчас и никогда не вернулась. Но Энн не могла так поступить с Тори. Если Мартин говорил правду, Келли уехала от дочери, даже не попрощавшись. Она же не способна на такое. Это было бы слишком жестоко. Энн чувствовала, что попала в ловушку…
На следующее утро, ровно в половине десятого, Энн уже стояла в холле. Она надела свою лучшую зеленую шерстяную юбку, кожаные ботинки и зеленую куртку. Подбородок ее был вздернут, глаза смотрели откровенно недружелюбно.
– И тебя тоже с добрым утром, – насмешливо произнес Мартин.
– Давай не будем делать вид, что это развлечение, Мартин. И не дави на меня – я могу уйти в любой момент.
– Но ты не уйдешь. Из-за Тори.
– Ты всегда используешь слабые стороны оппонента в качестве рычага? – с горечью спросила Энн.
– Я пользуюсь всеми доступными методами.
– Тогда пойдем наряжать меня, словно манекен. Который будет украшать витрину под табличкой «Одна из двух женщин Мартина Крейна».
– Ты это так воспринимаешь? – удивился он.
– А как же иначе? – Энн была вне себя от негодования. – Я видела вчера, как ты целуешься с Келли.
– Она набросилась на меня – вот что ты видела.
– Нельзя сказать, чтобы ты очень сопротивлялся.
– Ты ушла не досмотрев.
– А зачем мне это? Чтобы выяснить, отличается ли техника поцелуя от той, которую ты практикуешь со мной?
Мартин с шипением выдохнул.
– Полегче, Энн. Иначе у меня может возникнуть искушение продемонстрировать свою технику.
– Не посмеешь!
В ответ он привлек Энн к себе и запечатлел на ее губах неистовый поцелуй, Как по волшебству, негодование Энн испарилось, сменившись желанием, горячим, жадным, неодолимым. Мартин внезапно отстранился. Тяжело дыша, он бросил:
– Я просил тебя не заходить слишком далеко… И этот поцелуй не имеет никакого отношения к технике.
– Нет, он имеет отношение к силе. К жажде, победы. Потому что ты терпеть не можешь проигрывать.
Солнечный свет, лившийся сквозь высокие окна, сверкал в ее волосах и искрился в глазах. Мартин судорожно втянул в себя воздух.
– А может быть, – хрипло проговорил он, – к чувствам.
Нет, увольте меня от таких разговоров, подумала Энн. Особенно с Мартином.
– Например, к чувству собственничества.
Его глаза сузились.
– Очередная уловка. Если я не целую тебя, то это из-за Келли. Если целую, – я донжуан. Ты не права, говоря, что я всегда выигрываю, – с тобой я терплю одни поражения.
Горечь, звучащая в его голосе, потрясла Энн.
Если бы она не была беременной, то, возможно, смягчилась бы, спросила, что он имеет в виду. Но обратного пути не было: ей необходимо исчезнуть, прежде чем ее состояние станет заметным. Поэтому она без выражения сказала:
– Лучше пойдем. Я хочу вернуться к ланчу.
– Да, Тори. Она твоя единственная забота, не так ли?
– Ты платишь мне за то, чтобы я заботилась о твоей дочери.
– Ты любишь Тори, Энн?
Энн застыла. Она вспомнила, как девочка обнимала ее сегодня утром, ее детскую хрупкость, ее вопросительный взгляд.
– Я не могу себе этого позволить.
– Потому что твердо вознамерилась исчезнуть.
Что она могла на это ответить? «Если ты увидишь меня на шестом месяце, то все поймешь?» Энн прикусила губу и услышала, как Мартин произнес с нажимом:
– Энн, скажи, что не дает тебе покоя?
– Только ты. Пойдем, Мартин. Какого цвета платье ты собираешься купить мне на этот раз?
Он на мгновение прикоснулся к ее ярким локонам.
– Я предпочитаю тебя безо всяких платьев, обнаженной.
Румянец залил ее щеки. Со сдавленным восклицанием Энн распахнула дверь и бросилась к лимузину, стоящему на дорожке. Всю дорогу в город она сидела, забившись в угол и не отрывая взгляда от окна.
У Ланди их проводили в застеленную ковром отдельную комнату, и две женщины немедленно принялись обслуживать их. Укрывшись в примерочной, Энн натянула первое платье. Оно было черным и пугающе элегантным.
Чувствуя себя в нем неловко и неуверенно, она вышла к огромному зеркалу в позолоченной раме и к Мартину, с его оценивающим взглядом. Он покачал головой.
– Это не твое, Энн.
Действительно. Он был прав. В следующее платье, из серебристой шерсти, ей пришлось чуть ли не втискиваться, а цена на ярлычке заставила Энн затрепетать. Прежде чем Мартин успел что-либо сказать, она заявила:
– Я не Мерилин Монро! Я не хочу это платье.
– Ты бы остановила в нем движение на дороге, – сказал он и подмигнул ей.
Энн неохотно усмехнулась. Вернувшись в примерочную, она перебрала ряд платьев, висевших на плечиках, начиная входить в азарт. Черное и белое ей не к лицу, оранжевое и розовое при ее волосах противопоказано, поэтому выбор резко сужался. Вдруг рука Энн замерла. Темно-зеленый шелк, плотный лиф, узкая, как карандаш, нижняя юбка и развевающаяся, полупрозрачная, более светлого оттенка, верхняя.
– Я хотела бы примерить это.
– У мадам хороший вкус.
Видимо, это означает, что я выбрала самое дорогое, решила Энн и позволила продавщице помочь ей надеть платье. Она сразу поняла, что оно идеально подходит, и, надев босоножки на высоких каблуках, которые предлагал салон, с гордо поднятой головой вышла из примерочной. Мартин вскочил, не отрывая от нее пристального взгляда.
– То, что нужно, – сказал он. – Идеально.
Энн молча смотрела в зеркало – в нем отражалась элегантная, сексуальная и очень женственная незнакомка. Энн никогда не носила таких красивых платьев. И никогда не будет. Особенно в последующие несколько месяцев.
– Нужно подобрать тебе туфли, – сказал Мартин.
Через пять минут Энн нашла босоножки, тонкие ремешки которых делали изящной даже ее ногу, и Мартин попросил доставить покупки ему домой. Когда Энн переоделась в свою одежду, он взял ее под руку.
– Теперь к Тиффани, – сказал он.
Энн в тревоге спросила:
– Это еще зачем?
– Последний штрих, – с хищной усмешкой сказал он.
– Что бы ты ни купил, я ничего не оставлю себе! – заявила Энн, уперев руки в бока.
– Ты же еще не знаешь, что это будет.
– Ты сводишь меня с ума!
– Взаимно, – ответил Мартин.
Энн взглянула на него из-под ресниц.
– О! Наконец-то у нас нашлось что-то общее.
– У нас намного больше общего, чем ты думаешь, – сказал он, лаская взглядом ее тело. – Вот мы и пришли.
У Тиффани он показал полоску материи, которую захватил у Ланди, сообщил, где кончается лиф, и добавил:
– Думаю, кулон. Что-нибудь незамысловатое. Может быть, изумруды и хризолиты?
– Думаю, у нас есть как раз то, что вам нужно.
Кулон представлял собой изумруд с двумя хризолитами по бокам. Камни были оправлены в золото и свисали на тонкой золотой цепочке. Энн, потеряв дар речи, снова смотрела на себя в зеркало и поняла, что это именно то, что требуется к купленному платью. Затем были принесены серьги с изумрудами.
Когда продавец снова удалился, Энн прошипела:
– Мартин, это безумие! Что я со всем этим буду делать – надевать, перед тем как делать уколы? Или выносить судна? Ты и так уже потратил уйму денег.
– Это платье требует украшений, – непреклонным тоном заявил он. – Можешь продать их потом. Это даст тебе возможность оплатить курсы.
– Ты ни за что не заставишь меня взять их!
– Женщины, приходящие сюда, обычно не спорят с мужчинами, которые… Энн, в чем дело?
Она еле сдерживала слезы.
– Это издевательство, – дрожащим голосом проговорила Энн. – Мне все это ужасно не нравится.
– Издевательство над чем? – спросил он.
– Над самим процессом дарения. Он не должен быть односторонним. И никак не связан с деньгами и властью. Неужели ты не понимаешь?
– Тебе не нравится кулон?
– Он чудесный. Но дело в другом. – Вновь появился продавец, и Энн пробормотала: – Ах, неважно. Я знаю, ты не в состоянии это понять.
Драгоценности были упакованы и оплачены, доставка заказана, и Энн с Мартином вышли на улицу.
– В два тридцать тебя будут ждать в косметическом салоне, – сообщил Мартин и назвал адрес. – Тебе сделают прическу и маникюр.
Их огибали люди, сплошным потоком спешившие по тротуару. Небо потемнело, воздух был влажен, начинал накрапывать дождь. Энн вдруг почувствовала себя очень усталой.
– С меня достаточно, – сказала она. – Более чем достаточно. Я хочу прогуляться пешком. Мне нужно побыть одной. Но к ланчу я вернусь.
– Энн, – со значением начал Мартин, – это о подарках. Видеть тебя в моем доме с Тори, которой ты спасла жизнь, – подарок. Наблюдать, как вы вместе играете, смеетесь – тоже подарок. Что бы ты ни купила мне, оно будет стоить намного меньше. И изумруды – также ничто в сравнении с этим.
Энн молча смотрела на него, в то время как ей хотелось мотать головой, кричать, топать ногами от бессилия.
– Увидимся вечером, – наконец пробормотала она.
Мартин положил руки ей на плечи.
– Кулон… Я хочу, чтобы ты взяла его, Энн. Три камня – изумруд и два хризолита. Думай о Тори, обо мне и о себе. Как ужасно, если бы в нем не оказалось изумруда! Но ты и я – не пара дополняющих друг друга хризолитов!
– Ты оставишь его себе? Для меня это очень важно.
Зеленые глаза были полны смущения.
– Я… думаю, да.
Он быстро расцеловал ее в обе щеки.
– Вот и хорошо. А теперь ступай, а то опоздаешь к ланчу. А я пропущу конференцию.
И он зашагал к тому месту, где был припаркован лимузин. Энн пошла в другую сторону. Стоило ей расставить все точки над «i» в отношении Мартина, как он говорил нечто, заставляющее ее взглянуть на него в другом свете. И вот результат – приняла безумно дорогой подарок от человека, который не знал, что она носит его ребенка. Она сознательно обманывает его – и принимает от него драгоценности необычайной красоты и экстравагантности. Драгоценности и благодарность, думала Энн с болью, – вот все, что Мартин может мне предложить. О любви нет даже речи.