Елизавета тут же вырвала карту у нее из рук и принялась изучать.
— Понятно! — просияв, воскликнула она через пару мгновений. — Допустим, я стою на «Гайд-Парк-Корнер» и хочу доехать до «Элефант-энд-Касла»[18]… До чего смешное название, просто умора, — ослепительно улыбнувшись, заметила она и посмотрела на Мэрион.
От ее взгляда у девушки внутри словно вспыхнул огонек — яркий и теплый. Она улыбнулась принцессе в ответ.
— И правда! Так как же ты туда доедешь?
Златокудрая головка вновь склонилась над картой.
— Доеду до «Пикадилли-Сёркус» и пересяду на «Бейкерло».
— Не читай в машине, а то затошнит! — неодобрительно воскликнула миссис Найт.
Дом 145 по улице Пикадилли, куда они вскоре приехали, оказался каменным четырехэтажным зданием с изящными колоннами, вдоль которого тянулись широкие тротуары. Судя по карте города, которую Мэрион внимательно изучила, отсюда было рукой подать до главных столичных музеев, галерей, парков и, конечно, магазинчиков. Ее охватили восторг и нетерпение. Уж тут-то ей точно понравится!
В окнах стояли двойные рамы, а еще в доме обнаружился электрический лифт. Окна со стороны фасада были украшены горшками с гортензиями, — ничего подобного Мэрион еще видеть не приходилось. На самом верху находился «детский этаж», где под огромным стеклянным куполом располагалась круглая галерея, стены которой были уставлены игрушечными лошадками. Их гривы были аккуратно причесаны, седла держались на спинах ровно, а сами скакуны размещались на одинаковом расстоянии друг от друга — словом, здесь царил безупречный, даже немного пугающий порядок.
Мэрион с радостью обнаружила, что окно ее комнаты выходит не на задворки, а на оживленную улицу. Отсюда можно было с легкостью наблюдать за всем, что происходит в округе. Распахнув окно, она высунулась наружу, и ее накрыло волной подлинного восторга. Вот он, Лондон, шумный и суетливый! И неважно, каким странным путем она сюда попала и как близок ее отъезд — главное, что она оказалась в самом сердце империи, в лучшем городе на Земле! Она опустила взгляд на оживленную улицу внизу и восхищенно замерла.
Там кипела жизнь. Мимо, шумно сигналя, проносились оклеенные рекламными объявлениями автобусы, под завязку забитые пассажирами. Спешили машины, экипажи, запряженные крепкими лошадьми, катились велосипедисты.
А через дорогу за черной оградой зеленел парк. Дождь уже перестал, и из-за туч ненадолго выглянуло вечернее солнце, прежде чем уйти на покой до утра. В его лучах искрилась трава и поблескивали капельки на ветках. Звонко пели дрозды. А за деревьями Мэрион разглядела золотистую верхушку знакомого памятника и длинный фасад с колоннами. Сердце в груди так и подскочило. Неужели это и в самом деле Букингемский дворец, да еще так близко?!
Она никак не могла свыкнуться с мыслью, что лично познакомилась с августейшей четой, а от воспоминаний о том, какими именно перед ней предстали король и королева, ей и вовсе делалось не по себе. Обычным людям и невдомек, что они такие, впрочем, это и не удивительно — ведь далеко не каждому доводится пообщаться с королевской семьей с глазу на глаз. Но, может, это только к лучшему. Как знать, не исключено, что революция, которую предрекал Валентин, наступила бы куда раньше, если бы народ увидел истинное лицо своих правителей.
До ее слуха донесся какой-то шум, похожий на хоровое пение. Она опустила глаза и, увидев, что по Пикадилли движется толпа, с интересом высунулась из окна подальше.
Толпа казалась поистине огромной и двигалась удивительно быстро, точно черная река, заполонившая улицу. Над головами реяли длинные красные транспаранты. Видимо, это была какая-то демонстрация. Двигалась толпа оживленно и взволнованно, а по бокам от нее бежали мужчины в темной форменной одежде, в которых Мэрион распознала полицейских. А следом спешили рядовые лондонцы — прохожие, которые разглядывали демонстрацию с неподдельным интересом, точно редкостную диковинку.
Что же это происходит? В воздух взметнулись шляпы — их было целое море. Люди заголосили. Мужские голоса прокричали слоганы, которые у Мэрион никак не получалось разобрать. А потом зазвучала песня — Мэрион уловила знакомый мотив. Валентин часто напевал ее — это был «Интернационал», гимн социалистов.
Время битвы настало,
Все сплотимся на бой.
В Интернационале
Сольется род людской!
Мэрион зажала рот ладонью. Так это один из голодных маршей, о которых она читала в газете! Один из отчаянных походов безработных жителей городов, в которых позакрывались заводы и фабрики! Когда она различила на некоторых красных транспарантах белые серпы и молоты, по коже побежали мурашки.
МОЛОДЕЖЬ ЛАНКАШИРА ПРОТИВ ГОЛОДА!
ДЕЛЕГАЦИЯ ИЗ МАНЧЕСТЕРА.
ДОЛОЙ МУЧИТЕЛЕЙ!
В горле у Мэрион пересохло. Ее переполнило безграничное сочувствие. Теперь, когда людской поток сместился, она отчетливо видела всех участников марша — тут были люди всех возрастов, в ветхой одежде, с голодными, изможденными лицами. Молодые ребята особенно ее тронули — они шагали, дерзко расправив плечи, всем своим видом демонстрируя уверенность и самодостаточность. На богатые дома они поглядывали чуть ли не с презрением.
Интересно, есть ли среди них Валентин? Мысль об этом пронзила ее, точно стрела. А вдруг он и впрямь скрывается в толпе незнакомцев под одной из шляп? Нет, невозможно. Он наверняка далеко, в Эдинбурге, вместе со своими радикальными воззрениями на любовь. Она решительно прогнала все мысли о нем.
Процессия теперь шагала прямо под ее окном. Она отчетливо видела, как полицейское оцепление теснит и толкает демонстрантов, как служители порядка бьют людей дубинками, точно пытаясь спровоцировать их на агрессию, чтобы потом схватить и увезти в участок за нападение на полицейских.
«Возмутительно! — подумала Мэрион. — У этих людей есть право на мирный протест! Они страдают — как и их семьи! А иначе зачем им было проделывать столь долгий путь, преодолевая пешком сотни миль, ночуя под заборами, довольствуясь любой пищей, какой только удавалось разжиться по пути?!»
Она всмотрелась в самый конец процессии, обвела взглядом последние флаги и транспаранты, поношенную и бедную одежду протестующих. Они по-прежнему храбро пели, и их голоса прорезали громкий гомон клаксонов и гудков, доносившихся от автомобильного потока, спешащего прямо за ними. Процессия свернула за угол, углубилась в парк и исчезла из вида.
Мэрион опустилась на кровать и закрыла лицо руками. От былой радости не осталось и следа. Теперь она чувствовала только злость, вину и жалость. Ее симпатии были всецело на стороне протестующих, но, если бы кто-нибудь из толпы поднял голову и увидел ее в окне, он наверняка решил бы иначе. Подумать только, она — и в доме у герцога, выходца из королевской семьи. Что она тут забыла?
От мрачных мыслей ее отвлек высокий, пронзительный голосок. Принцесса Елизавета была совсем неподалеку — в галерее за дверью. Еще Мэрион услышала глухое ворчание миссис Найт. Девушка кинулась к двери и распахнула ее. В тот миг она была слишком взволнована, чтобы принять спокойный и благопристойный вид.
В лучах закатного солнца, пробивавшихся сквозь стеклянный купол, принцесса казалась живой иллюстрацией безупречного детства. Ее золотые, тщательно расчесанные кудри сияли, а теплая розовая ночная рубашка и тапочки в тон внушали чувство уюта и защищенности.
Она стояла на коленях рядом с одной из игрушечных лошадок и причесывала ей шерстку маленьким гребнем, причем действовала старательно, по одной ей известному порядку. После этого с таким же серьезным видом она расчесала лошадке гриву и хвост. А напоследок надела ей на голову маленькую корзинку.
— Вот твоя торбочка, Молния, — сказала она, погладив лошадку по шее. — Приятного аппетита!
Потом она перешла к следующему скакуну, бережно сняла с него седло и уздечку и принялась так же старательно его причесывать. «Неужели она так всех лошадок обойдет?» — с удивлением подумала Мэрион. Как-никак, скакунов тут было штук тридцать. За час и не управишься.
Та же мысль, по всей видимости, пришла на ум и миссис Найт.
— Ну будет тебе, Лилибет, — с легкой усмешкой сказала она. — Пора помахать в окошко Дедушке-Англии[19]!
— Аллах, вы же знаете, что сперва я должна поухаживать за всеми лошадьми! — с нескрываемой паникой в голосе напомнила Елизавета.
— Не хочешь же ты разминуться с его величеством?! Он ведь всегда в это время ждет твоего появления с биноклем в руках!
— А толпа уже ушла? — спросила старшая принцесса, снимая упряжь с очередной лошадки. Теперь ее движения заметно ускорились.
— О да, — удовлетворенно подтвердила миссис Найт. — Добрые полицейские всех прогнали.
— А что хотели эти люди, Аллах?
— Устроить беспорядки.
— Но зачем?
— Их об этом попросили очень нехорошие люди.
Мэрион ахнула. Ее охватило нестерпимое желание пулей выскочить из комнаты, вот только проповеди в галерее вряд ли возымели бы успех. Она вернулась к себе, сама не своя от ярости.
Глава тринадцатая
А следующим утром начались уроки. Полночи Мэрион просидела за столом, доделывая учебный план. Она положила на это немало сил и осталась очень довольна получившейся программой, пускай ни герцог, ни герцогиня так и не захотели с ней ознакомиться, вообще не проявив ни малейшего интереса.
О комнате для занятий никто заранее не позаботился. В доме на Пикадилли было двадцать пять спален и даже одна бальная зала, но никому и в голову не пришло, что Мэрион понадобится помещение для занятий.
— Можете воспользоваться моим будуаром, — беспечно махнула рукой герцогиня.
Будуар оказался пышно обставленной комнатой на первом этаже. Тут была и обитая шелком мебель, и множество зеркал, и напольные часы. Столик же имелся только один — с золотыми ножками и мозаикой. Елизавета, как всегда в белом кружеве, уселась в центре розового шелкового диванчика.