— Еще чего! — отвечал Редж и отнимал у нее книжицу.
Время от времени они куда-то исчезали, а когда возвращались, от них исходил весьма подозрительный запах.
Однажды Айви не выдержала и, смерив неугомонного мальчишку взглядом, спросила:
— Редж, признайся честно, у тебя с собой сигареты?
— А почему вы спрашиваете, мисс? — нахально отвечал парень вопросом на вопрос. — Вам закурить хочется?
Сьюзан же американцы интересовали совсем по иной причине.
— Богатенькие, хорошие собой, да еще прямо под боком! — описала она заморских солдат в одном из разговоров с Лилибет и залилась смехом.
— Что? — не поняла намека принцесса.
В доме, где остановилась Сьюзан, жила одна эвакуированная девочка постарше, которая ухитрилась пробраться в «фургончик страсти», доставлявший девчонок из центра города прямиком на американскую базу, где часто устраивались танцы. Округлив глаза от восторга, Сьюзан описывала принцессе убранство тамошних танцевальных залов. Сама она их, конечно, не видела, но ее знакомая щедро поделилась с ней впечатлениями.
— Там все украшено флагами — нашими и американскими! И играет прекрасная музыка! — поведала Сьюзан и начала напевать мотив «Серенады лунного света»[80]. — А еще они там все современные танцы знают! — сообщила она и научила Лилибет танцевать джиттербаг, а также зачесывать волосы в объемный пучок.
Наблюдая за всем этим, Мэрион невольно поражалась тому, что не испытывает особой радости. Знакомство принцесс с жителями Ист-Энда когда-то было венцом ее стремлений, но теперь она жалела, что пошла на это. Делить девочек с кем-то еще оказалось куда сложнее, чем она себе представляла.
Мэрион заверила себя, что это вполне понятно. До того как эвакуированные перебрались в домик у озера, принцессы были всецело в ее распоряжении. Особенно учитывая военное положение, когда они все почти безвылазно сидели в замке, а родители навещали их лишь изредка. За это время они успели очень сблизиться. Девочки стали ей как родные дочки, а она заменила им мать. Во всяком случае, так ей казалось.
О Томми Ласеллсе вот уже несколько месяцев не было ни слуху ни духу. В эти непростые дни их дороги редко пересекались. Как личный секретарь короля он все свое время проводил в Букингемском дворце. Но однажды она неожиданно увидела его перед замком во дворе, залитом осенним солнцем. Он тепло ее поприветствовал:
— Мисс Кроуфорд! Мэрион! Если, конечно, позволите вас так называть.
— Да, пожалуйста, — сухо ответила она, твердо вознамерившись больше не тратить время на этого человека. При виде него внутри так же просыпались чувства, вот только они ни к чему не вели.
И все же она не смогла не отметить, что он был так же красив, как и прежде. Война никоим образом не изменила его строгого, но вместе с тем изысканного облика. Волосы по-прежнему были густыми и черными, как смоль, а высокая и худощавая фигура нисколько не утратила элегантности. Из-под густых бровей на Мэрион снова смотрели темные, лукавые глаза. Стоило ей поймать этот взгляд — и внутри вновь полыхнул огонь желания, но она поспешно опустила глаза.
— Ну и как вам Виндзор? Все еще прячетесь в темнице, пока «Хейнкели» бороздят небо?
Она поспешно кивнула, скрыв за этим жестом свои истинные чувства. Как это ни удивительно, но сокровенный мрак старой темницы, сближение с принцессами и победоносное осознание того, что именно она, а вовсе не родные мама с папой, защищает их от смертельной опасности, — ее почти радовали.
— Трудно поверить, что однажды все изменится, — проговорила она.
Он смерил ее внимательным взглядом.
— Даже не сомневайтесь. Сейчас вопрос о том, как и когда разгромить немцев, уже не стоит. Все думают, что с ними делать после разгрома. Не забывайте, мы наконец сплотились с Америкой. Теперь все будет по-новому.
Он принялся увлеченно рассказывать о грядущем визите Элеоноры Рузвельт.
— Лорд-мэр Лондона, увы, пока не проявляет особой сговорчивости. Представьте себе: он хочет встречать миссис Рузвельт на ступенях собора Святого Павла.
— И что тут такого?
Невозмутимость на лице Томми вдруг сменилась легким возмущением.
— Вы поймите, наша главная цель — показать, что мы готовы бросить все свои силы на победу над Гитлером. Встречать ее средневековыми церемониями в нашем случае совсем ни к чему — это может создать о нас ложное впечатление.
Мэрион не без восторга подметила, что в его рассуждениях есть своя логика.
— Все-то вы предвидите!
— Это моя работа, — отозвался он, заглянув ей в глаза.
Мэрион потупилась. Вот уже дважды она попадалась на его удочку, но больше не собиралась этого допускать.
— В этом смысле наши задачи похожи, — неожиданно добавил он. — Вот только никто ведь не понимает.
— Не понимает чего? — спросила она, тщетно пытаясь не смотреть ему в глаза, в которых так и полыхал черный огонь.
— Нашей с вами значимости.
— Нашей с вами? — Мэрион сглотнула.
— Никто не подозревает, как сильно мы нужны королю и королеве, никто со стороны и не догадывается, каково это на самом деле. Порой это непросто, ответственность никогда не ослабевает, наш труд требует полной самоотдачи. И лишь мы двое знаем правду.
Она опустила глаза, обдумывая его слова, с которыми невозможно было не согласиться. Томми был прав. Никто не понимал, каково это. Ни Айви, ни Питер, пожалуй, даже и король с королевой — и те не понимали до конца. Принцессы, пожалуй, тоже, но даже если так, им это простительно в столь юном возрасте. Все равно она старается только ради них.
— Может, присядем? — мягким тоном предложил он.
Они отыскали в саду, у согретой солнцем каменной стены, скамейку. Вокруг вился нежный аромат поздних роз, а впереди открывался вид на изумрудные луга Беркшира.
— Какая красота… — проговорил Томми, хотя смотрел вовсе не на пейзаж, а на Мэрион.
Их глаза встретились. Мир вокруг в один момент затих и остановил свой бег.
«Никто со стороны и не догадывается. И лишь мы двое знаем правду»… Он склонился к Мэрион, порывисто дыша. Она ощутила терпкий запах его одеколона и почувствовала, что он хочет ее поцеловать. Наконец-то.
Мэрион закрыла глаза. Но ничего не произошло. Она почувствовала, как он отстранился. Томми сел поудобнее и прочистил горло.
— Я такую интересную книгу сейчас читаю, — как ни в чем не бывало поведал он. — Собрание писем Понсонби, бывшего личного секретаря королевы Виктории.
Мэрион уставилась на изумрудный пейзаж, слушая его лишь вполуха. Лицо у нее горело. Неужели она снова все выдумала?
— Королева Мария очень возражала против публикации сборника. И все же, если бы представители королевского «закулисья» не оставили нам никаких письменных свидетельств, история лишилась бы самых содержательных документов эпохи! В толк не возьму, как можно сохранить историю в веках, если ничего не записывать.
Глава пятьдесят третья
— Помнится, как-то раз, во время поездки по Австралии, некая восторженная дама неподалеку от Мельбурна пыталась пожать мне руку, — поведала королева, за которой уже давно водилась слава непревзойденной рассказчицы. — Но промахнулась и схватила букет!
Первая леди Америки, восседавшая в кресле, обитом зеленой парчой, посреди роскошной гостиной Виндзорского замка, украшенной позолотой и портретами старых мастеров, затряслась от хохота. В руках она держала главный символ Англии — чашку с чаем.
Элеонора Рузвельт разительно отличалась от предыдущей представительницы американского народа, с которой довелось познакомиться британскому двору. Если Уоллис была худенькой, как спичка, то Элеонора — рослой и пышнотелой, и вовсе не стремилась к внешнему лоску. Напротив, она казалась довольно помятой. И все же она излучала надежду, тогда как ее предшественница внушала предчувствие надвигающейся катастрофы (теперь у Мэрион не осталось в этом никаких сомнений).
В гостиной собралась немногочисленная группка — кроме королевы, тут были еще Маргарет и Лилибет, причем последняя раздала всем круглые пирожные, приготовленные, как она терпеливо разъяснила, из остатков сахара, положенного королевской семье по карточкам. Еще на чаепитии присутствовали секретарь миссис Рузвельт, королевская фрейлина и высокий, стройный брюнет, на которого Мэрион изо всех сил старалась не смотреть.
И все же стоило отдать Ласеллсу должное — со своей работой он справился блестяще. Американская гостья с самого начала увидела Великобританию именно такой, как и рассчитывал Томми, — измученной врагом, но непобежденной. Со станции «Паддингтон» миссис Рузвельт повезли прямиком в Букингемский дворец, где она увидела плотно занавешенные окна и черные метки на каждой ванной. Затем ее повезли в Ист-Энд, улицы которого были засыпаны дымящимися осколками кирпича и битым стеклом, а после уже к собору Святого Павла с пробитым неприятелем куполом.
А потом она вернулась во дворец, где фотографы запечатлели ее на фоне пустых кухонных шкафчиков и где ей предстояло ночевать в королевской спальне, отапливаемой одним-единственным слабеньким электрообогревателем, и подкреплять силы простой пищей, пускай и разложенной на позолоченные тарелки. Чаепитие в Виндзоре было ее последним мероприятием перед возвращением домой.
Королева сидела напротив первой леди на диванчике, обитом зеленым шелком и украшенном золотыми нептунчиками, элегантно скрестив лодыжки. С безупречной прической, в туфлях на высоком каблуке и в изящном голубом платье она являла собой образ безупречно спокойной и радушной хозяйки. Человек незнающий, взглянув на нее, ни за что бы не догадался, что перед ним королева страны, немало пострадавшей в страшной войне, которая пытается добиться расположения властного союзника.
Мэрион почувствовала, как Томми, заерзав на месте, слегка подался вперед, а потом вновь уловила знакомый пряный запах его одеколона, но так и продолжила смотреть прямо перед собой, твердо решив, что на этот раз не выкажет к Ласеллсу ни капли интереса.