— Мы горячо верим в силу слова и в то, что оно способно объединять народы, — искусно подхватила миссис Гульд. — И мы верим — нет, мы совершенно убеждены, — что ваша история немало поспособствует укреплению дружбы и взаимопонимания между нашими странами.
Мэрион уставилась на ленточки на ковре. Ей вдруг почудилось, что они движутся. Она глубоко вздохнула.
— Я не могу, в этом вся и беда. Я просила позволения у королевы, но она ответила отказом. А потом и письмо прислала, в котором еще раз повторила свое решение. Написано оно было в весьма строгом тоне, если честно.
— Спустя два месяца после вашей встречи, — не преминула уточнить Беатрис. — Что-то не похоже, что ее так уж сильно все это волнует.
Мэрион посмотрела на мужа. Нетрудно было догадаться, откуда Беатрис узнала все эти сведения. Джордж в ответ одобрительно показал ей большой палец.
— Послушайте, дорогая моя, — сказала Беатриса и подалась вперед, — королеве на самом деле ужасно хочется, чтобы эти статьи увидели свет, уж поверьте. Министерству иностранных дел — тоже, да и всему королевскому двору. Всем крайне важно, чтобы это случилось. Даже вашему приятелю Томми… Он ведь к вам наведывался, если я ничего не путаю?
Тут эстафету перехватил Брюс:
— Королева и сама уже давно интересуется всей этой историей. Поверьте, милая, мы с ней уже несколько лет это обсуждаем!
— Еще с тех самых пор, как я приезжала сюда с Элеонорой… то есть с миссис Рузвельт! — добавила Беатрис. — Вы же помните нашу встречу в Виндзоре? Королева еще устроила для нас шикарное чаепитие!
Спорить с Беатрис не имело никакого смысла. Точно скорый поезд, она двигалась по намеченному пути, не отклоняясь от него ни на йоту. Стоило ей только разогнаться, и ее было уже не остановить.
— Полтора миллиона американских леди на ура встретят ваш рассказ о том, как вы, по сути, взяли на воспитание маленькую девочку и превратили ее в величайшую английскую королеву со времен Елизаветы Первой! Она ведь станет Елизаветой Третьей, я ничего не путаю?
— Второй! — торопливо поправила ее Мэрион.
— Но ведь мать принцессы — королева, и ее тоже зовут Елизаветой, — заметил Брюс, озадаченно сдвинув брови. Мэрион вкратце рассказала ему о консортах, и он облегченно выдохнул. — Ну и дела! Выходит, обе — королевы, но какие разные! С ума можно сойти! Наши леди точно будут в восторге от этой истории, они такое обожают!
Мэрион почувствовала, что решимость потихоньку ее оставляет. Выпитый коктейль, злость, порыв написать о том, что она сама знает лучше всех на свете, — все это вскружило ей голову.
— Но ее величество запретила мне об этом писать.
Повисло молчание. Мэрион даже показалось, что ее собеседники наконец-то услышали то, что она уже не в первый раз пытается до них донести.
— Милая моя, вам ни к чему ее разрешение, — сказала наконец Беатрис. — Вы вправе поступать, как сами считаете нужным.
— И она вас не остановит! — заверил ее Брюс. — Да и потом, рано или поздно она наверняка одумается — сами увидите. Таким образом вы поможете укрепить дружбу и взаимопонимание между британскими и американскими женщинами. Министерство иностранных дел будет очень благодарно вам за помощь. И королевский двор — словом, все! И королева тоже, поверьте!
— Это акт патриотизма! — настойчиво добавила Беатрис. — Вы сможете и денег заработать, и отдать свой долг королю и своей стране.
— Даже если сам король не спешит отдавать вам должное, — заметила Беатрис, покосившись на Джорджа.
Эти слова хлестнули Мэрион, точно плетью. С ней ведь и правда весьма дурно обращались, а особенно в последнее время. Взять хотя бы все эти интриги королевы, надменность Маргарет, холодность Лилибет, пускай и навязанную ей Филиппом… С ней ведь перестали считаться — да что там, перестали даже замечать, точно она была и не человеком вовсе, а пустым местом.
После рождения малыша Чарльза она виделась с Лилибет лишь единожды. Но, несмотря на все это, она пожертвовала собственной жизнью ради этой девушки и ее младшей сестры. Она дала им все, что только могла. И, пытаясь высвободить их из золотой клетки, в которой они росли, сама попала в плен. Ей вспомнился вдруг одинокий гроб Аллах, и ее замутило. Нет, уж она-то такого не заслужила! Она достойна лучшей участи!
Беатрис снова стиснула ее руку.
— Мы очень хотим, чтобы вы изложили свою историю о взрослении принцесс. И опубликовали ее под собственным именем и с разрешения королевы. Этого жаждут все американские леди! Мы даже смеем надеяться, что ее величество сама напишет предисловие к этим воспоминаниям!
— Точнее сказать, мы уверены, что так оно и будет, — поправил ее Брюс. — Вот почему потрудились подготовить вот это, — провозгласил он и положил поверх стопки газет, лежавших перед Мэрион, какие-то бумаги.
Мэрион удивленно посмотрела на него.
— А это еще что такое?
— Договор! — просияв, сообщила Беатрис.
Брюс спешно пробежался с ней по удивительно длинному и подробному перечню условий — составители, казалось, предусмотрели все возможные случаи и обстоятельства.
— Вас все устраивает? — спросил он и протянул ей черную, блестящую авторучку.
Мэрион обвела взглядом всех присутствующих, а потом оглядела комнату, так похожую на дворцовую залу, и в душе снова закопошились сомнения.
Беатрис приблизилась к ней и вкрадчиво проговорила:
— Поймите, это ваш долг перед самой собой. Вам ведь есть, что рассказать. Так пусть люди узнают правду!
— Да и потом, если бы представители королевского «закулисья» не оставили нам никаких письменных свидетельств, история лишилась бы самых содержательных документов эпохи, — заметил Брюс.
Жуткий хаос в мыслях наконец утих, когда она вспомнила, что одним погожим вечером в Виндзоре, еще в военные годы, Томми сказал точь-в-точь то же самое: «Если бы представители королевского „закулисья“ не оставили нам никаких письменных свидетельств, история лишилась бы самых содержательных документов эпохи. В толк не возьму, как можно сохранить историю в веках, если ничего не записывать».
Теперь, когда она детально припомнила его визит в Ноттингем-коттедж, у нее не осталось никаких сомнений, что начало всей этой затее положил именно он.
Она с улыбкой взяла ручку из мясистых пальцев Брюса. Золотистый кончик пера замер над белым листом.
Золотой и белый. А ведь это цвета лепнины в Букингемском дворце. И короны, украшенной жемчугом. Волос и кожи шестилетней Лилибет.
Ручка опустилась на бумагу. Мэрион подписала документ.
Беатрис восторженно вскрикнула, вскочила со своего стула и заключила Мэрион в объятия. Они оказались на удивление крепкими — точно тиски. Джордж поднялся со своего места, энергично пожал руку Брюсу, а потом поцеловал Мэрион с таким жаром, что у нее перехватило дыхание. Искра счастья вновь вспыхнула в ней и начала разгораться в мощное, неукротимое пламя.
А потом послышались щелчки откупоренных бутылок, и шампанское вновь полилось в хрустальные бокалы.
— Как же я счастлива, дорогая! — восторженно воскликнула Беатрис. — Американские леди будут в восхищении, уж поверьте!
Эпилог
Абердин, Шотландия, июль 1987 года
Блестящие лимузины продолжили неспешно скользить по шоссе. Через мгновенье они совсем пропали из виду. Женщина, до последнего махавшая им вслед, медленно опустила руку.
Когда гости уехали, она вся поникла и ослабела, точно проткнутый воздушный шарик. Ее плечи ссутулились, а лицо избороздили морщины. Теперь она и в самом деле выглядела на свой возраст — а то и старше. Веки отяжелели, взгляд стал понурым, и в нем читались лишь отчаяние и усталость, а от прежней легкости не осталось и следа.
Но она так и осталась стоять у окна. Часы шли. Лучи солнца скользили по стенам. А потом начало смеркаться, и портреты на каминной полке потускнели и потонули в полумраке. Коробки, стоявшей в углу, теперь и вовсе не было видно.
Цветы, которыми была украшена обеденная зала, закрыли свои бутоны в преддверии ночи. В начищенном до блеска столовом серебре отражались розовые закатные блики. Уголки сэндвичей заветрились и почерствели.
Наконец дама отошла от окна. Руки у нее онемели, а одеревеневшие ноги болезненно заныли. Она медленно зашагала по ковру и вышла из комнаты, не задвинув за собой занавески. Королева, изображенная на одном из снимков в окружении дочерей в маленьких коронах, проводила ее бесстрастным взглядом.
На черном бархате неба зажглась серебристая луна. Ее холодный свет залил весь город, и в его лучах гранитные стены замерцали, совсем как днем. На богатой улице царила тишина. Луна осветила аккуратные сады, посеребрила раскидистые деревья, коснулась своими лучами штор, плотно задвинутых на окнах больших особняков.
И лишь шторы в спальне пожилой дамы по-прежнему были не задвинуты. Лунный свет лился в окно прямо на ее тело. Она лежала посреди кровати в своем розовом наряде. Но, вопреки внешней неподвижности, под белой брошью в виде креста, поблескивавшей у нее на груди, у самого сердца, еще можно было уловить движение. Она еще дышала; еще грезила.
В памяти всплыло воспоминание: коронация Лилибет. Тогда Мэрион уже два года как жила в Абердине, и никто так и не прислал ей приглашения в аббатство. Приглашений вообще почти не было, потому что Мэрион жила как затворница и почти ни с кем не общалась. Никто не должен был узнать, кем она раньше работала — и где.
И уже очень скоро зажиточные соседи по улице, привыкшие к такой роскоши как обособленная жизнь, перестали интересоваться ее прошлым.
Еще одно воспоминание: Маргарет и Питер Таунсенд. А ведь она единственная из всех догадывалась тогда, к чему все идет. Пожилая дама снова ощутила острую боль от понимания того, через что пришлось пройти бедной девушке. Но сочувствие Мэрион оказалось лишним для королевской семьи. Все ее письма во дворец возвращались обратно невскрытыми. После публикации воспоминаний — книги «Маленькие принцессы» — ей вообще больше никто ничего не писал.