— Я думала — в самом деле что-нибудь… — протянула разочарованно Найя, не оценив шутки Геры.
— Нет, как он смеет подавать три пальца председателю! Я привлеку его к ответственности, — продолжал шутить Гера, прикинувшись сердитым и обиженным.
— Верно, кто-нибудь ему рассказал, что мы предполагаем посадить его за один стол с санарийцами, — сказала Найя, но Гера перебил ее:
— Вздор! Я заставлю его объяснить, что все это значит. — Он взял Гвади за локоть и хотел отвести в сторону. Гвади обмер, но все же покосился одним глазком на свою руку.
Большой палец и мизинец прижимались к ладони, а средние три пальца — преступные участники таинственных комбинаций Пория — торчали точно деревянные.
— Тьфу, дьявол! — только и мог он произнести. Попытался вырвать руку у Геры, но тщетно.
— А ну-ка, Найя, расспроси Гвади, что это было такое? Как он среди леса выкрикивал в полночь: «Мой хурджин, отдай хурджин!»— а ты приняла его за привидение? — продолжал Гера, искоса поглядывая на Гвади.
Этого Гвади уже не вынес. Лицо его стало землистого цвета, в глазах мелькнуло безумие; казалось, еще минута — и он свалится без чувств.
— Отпусти его, Гера! — сказала Найя. — Зачем ты его мучаешь? Видишь, он все принимает за чистую монету…
Только теперь Гера заметил, до чего довели Гвади его шутки.
— Что с тобой? Ты ли это, Гвади? — мягко сказал он, отпуская руку дрожащего Гвади.
— Да, чириме, это я, Гвади, — ответил он самым серьезным тоном, точно не Гера стоял перед ним, а кто-то другой и точно этот чужой человек подвергал его суровому допросу.
— Чего же ты испугался? — Гера улыбнулся, желая успокоить Гвади, но все же не отвел испытующего взора.
«Почему его так взволновала моя шутка? — думал председатель колхоза. — Уж не скрывается ли за всем этим что-нибудь темное?»
— Однако у меня действительно к тебе дело, товарищ Гвади, — продолжал он как ни в чем не бывало. — Пойдем поговорим.
Они вместе с Найей возвратились к группе колхозников, закреплявших над воротами гигантский плакат, Гвади безмолвно следовал за ними.
Гера задержался у ворот. Элико была чем-то недовольна и препиралась с товарищами, стоявшими на лестнице. Гера заговорил с Элико. Найя тоже ввязалась в беседу. Гвади, увидев, что Гера и Найя забыли о нем, стал потихоньку пятиться и замешался в толпу колхозников. Затем, прячась за спинами, он двинулся вдоль высокого забора, время от времени поглядывая на Геру. «Уж не следит ли за мной?» Но Гера не следил, И никому, видимо, не было дела до Гвади. Убедившись в этом, он пустился бежать, не жалея ног.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Торжественно въехали санарийцы в Оркети. И оркетские колхозники встретили их не менее торжественно. Санарийцы приехали на собственной машине. Это была трехтонка, только что заново выкрашенная в сталь ной цвет. Колхозники убрали ее флагами и красочными плакатами. Вдоль борта машины бежала кумачовая лента, а на ней в солнечных лучах сверкали серебряные буквы лозунгов.
Особенно выделялась надпись: «Вперед, под знаменем социалистического соревнования!» Делегация санарийцев оказалась довольно многочисленной. Люди с трудом помещались в машине. Ехали Стоя. Вот перед глазами гостей развернулось натянутое над воротами многокрасочное полотно работы Элико.
Санарийцы так и впились в него. Плакат оркетской художницы затмил пышное убранство их машины. Но гости быстро примирились с этим, — ведь на картине был изображен санариец, и притом в самом выгодном свете…
Элико задумала показать на своей картине братскую встречу колхозников. Один из них, в котором Элико хотела воплотить санарийца, блистал всеми присущими санарийцам чертами и был изображен до того натурально, что гости тотчас же признали в нем своего. Это был рослый, статный мужчина с густой, ниспадавшей на грудь бородой, в темной черкеске, с кинжалом на поясе. Ему был с достойной скромностью противопоставлен житель Оркети, одетый попроше и ростом отнюдь не выше среднего. Хозяин встречал гостя почтительной улыбкой и поздравлял с благополучным прибытием, о чем свидетельствовала выведенная под картиной надпись.
Первый же взгляд, брошенный на плакат, не оставлял сомнений в том, что, живописуя гостя, хозяева не поскупились на краски. Себе они отвели более скромное место.
Это объяснялось не только долгом гостеприимства и учтивостью оркетских колхозников. Желая доставить удовольствие гостям, художник посчитался в то же время с некоторыми вполне реальными фактами.
Все знали, что санарийцы любят нарядно одеться и охотно носят оружие. Редко можно увидеть санарийца буднично одетым, разве только дома. Ни один уважающий себя санариец не покажется на людях иначе, как в черкеске и с кинжалом. Кроме того, они издавна славились размерами своих бород, которые в не столь отдаленном прошлом служили даже темою веселых басен и анекдотов. Правда в последнее время страсть санарийцев к черкескам и кинжалам несколько поостыла, а молодежь уже и вовсе пренебрегала старыми обычаями, но все же делегатам было приятно, что художник представил их в таком лестном виде.
Фигурам колхозников, приветствовавших друг друга, была отведена большая часть полотнища, однако Элико ухитрилась показать, хоть и в перспективе, новые насаждения и предприятия обоих колхозов.
В одном углу плаката зеленели стройные ряды лимонных и мандариновых деревьев. В другом кудрявились чайные кусты. По краям картины тянулись к небу заводские трубы. Клубы белого, точно вата, дыма художница разбросала по яркой синеве неба.
Элико с большой изобретательностью использовала все свободное пространство на полотне: у самых ног санарийца она провела дорогу и пустила по ней целую вереницу нагруженных доверху машин. Под рукою представителя Оркети художница изобразила силуэты недостроенных домов.
Машина медленно въехала в ворота, шофер хотел дать возможность пассажирам внимательно рассмотреть плакат и прочитать надпись.
Воздух содрогнулся от внезапно грянувших приветственных криков «ваша!» и дружных аплодисментов. Волна народа хлынула навстречу гостям.
— Привет вам, братья!
— Да здравствуют наши братья санарийцы! — раздавалось со всех сторон.
Торжественность встречи превзошла самые смелые ожидания санарийцев.
Крики «ваша»! и аплодисменты неслись даже с деревьев. Оркетские мальчуганы и девчушки усыпали деревья и приветствовали гостей, размахивая маленькими флажками.
Машина остановилась. Взволнованный председатель санарийского колхоза — его хорошо знали в Оркети — поднял руку, прося слова. Как раз в эту минуту в глубине двора над забором показалась голова Гвади Бигвы.
Гвади оглядел двор острым, разбойничьим взглядом, затем с буйной, можно сказать, разбойничьей, удалью перекинул свое тело через забор и соскочил на землю.
Народ приготовился слушать санарийского председателя и не отрывал глаз от машины. Никого не интересовало, что происходит где-то на задворках, Ни гости, ни хозяева не заметили Гвади.
Он осторожно, мелкими шажками перебежал двор и замешался в задние ряды колхозников. Был он очень взволнован и с трудом переводил дыхание.
С той минуты, как он скрылся от Геры, он чувствовал себя самым настоящим разбойником, который покинул дом и родное село, засел в лесу и избегает встречи с людьми.
Он уже целый час пребывал в таком состоянии. Но в конце концов не выдержал и решил хотя бы украдкой взглянуть на колхозный праздник.
При других обстоятельствах Гвади, само собою разумеется, стоял бы у всех на виду и не упустил бы случая завести приятную беседу с санарийцами. Но сейчас он боялся попасться Гере на глаза.
Он притаился за спинами стоявших впереди людей. С другой стороны его защищал ствол старой ольхи. Никто не обратил на него внимания, все были заняты машиной с гостями. Гвади успокоился, осмелел и стал обозревать передние ряды.
Вот Гоча стоит возле самой машины санарийцев. И сам он как две капли воды похож на санарийца — статный, рослый, с длинной бородой. Он на целую голову выше своих односельчан. Гвади обуяла зависть.
«Скажите пожалуйста, куда полез! — чуть было не выразил он вслух свое негодование. — Уж не оттого ли так расхрабрился, что заключил мировую с Зосиме и целый день бок о бок с ним проработал в лесу? Так чего же ты, милый мой, хвастал: „Ничего мне от вас не надо!..“ Испугался? И забыл о том, как тайком подсылал ко мне посла, умоляя уступить часть моих досок? Я же сразу угадал, что это ты подослал Арчила. Раз так, милости просим, — становитесь и ты и твой Пория не где-нибудь, а рядышком со мною. Я в бегах, но и у вас рыльце в пуху, и нечего вылезать вперед…»
Так рассуждал Гвади, и глаза его со жгучим нетерпением бегали по рядам: не стоит ли где-нибудь среди почетных гостей и Арчил Пория? Однако Пория не было видно. Гвади недоумевал. «Что бы это могло значить? Еще не было случая, чтобы Арчил пренебрег торжественным собранием, — подумал Гвади, заподозрив что-то неладное. — Уж не арестован ли, окаянный?» Председатель санарииского колхоза начал говорить, и речь его привлекла внимание Гвади.
Оратор перечислял успехи, достигнутые санарийцами благодаря социалистическому соревнованию с соседним колхозом.
— Вы — передовики, товарищи, вот почему мы всегда готовы идти за вами, — говорил он, отдавая пальму первенства правлению оркетского колхоза. Гвади, с интересом слушая речь и размышляя по поводу нее, сам того не заметив, вышел из-за своего прикрытия, как вдруг над его головой прозвучал голос Чиримии:
— Посмотри, бабайя, где я!
Гвади даже присел от неожиданности. Глянул вверх.
Чиримия пристроился между стволом ольхи и обвивавшей ее многолетней виноградной лозой. За поясом у него торчала вырезанная из дранки сабля, в руке был флажок.
— И я тут, бабайя! — послышался голос Кучунии, забравшегося куда-то повыше.
Взгляд Гвади побежал вверх по стволу: все его птенцы расселись на ветвях, один над другим. Только Бардгуния отсутствовал. Гутуния взгромоздился на самую макушку ольхи, его почти не было видно. Испугался Гвади, как бы дети не свалились. Забыл вдруг о том, что он в бегах, по лесам скитается, и о том, что его вот-вот могут изобличить.