Имя младшего брата всесильного фаворита произвело впечатление. На нас разом уставились пять пар любопытных глаз. Наступила полная тишина.
— Назовите ваши имена, — с придыханием спросил участливый писарь.
Мы представились.
— Подождите здесь, — сказал писарь. — Я доложу господину полковому комиссару о вас.
Потом он вернулся и пригласил войти к капитану, занимавшему отдельное помещение.
— Только поаккуратней, — попросил писарь, и я понял почему.
Полковой комиссар выглядел неважно — то ли болел, то ли мучался от тяжелого похмелья, а может все разом. Ворот измятого мундира расстегнут, нерасчесанный парик небрежно кинут на подоконник, башмаки покрыты грязью, чулки сползли, лысоватая голова, похожая на еловую шишку, вся в буграх. Лицо покрыто мелкими оспинками. Я уже успел привыкнуть к тому, что внешность многих встреченных жителей вынуждено носила следы этой страшной болезни — прививки от оспы начнут делать гораздо позднее, при Екатерине Великой.
Мне Касаткин напоминал бывшего ротного. Мы боялись его до ужаса, ибо наш старлей был человеком настроения, а менялось оно у него чаще, чем ветер. Если все в ажуре, рота блаженствовала, если нет — летали даже старики.
Капитан Касаткин посмотрел мутным взором и заплетающимся языком произнес:
— К сожалению, господа бароны, ваканций в полку нет. Все места заполнены. Рад бы помочь, да нечем. Так что ауфвидерзеен, господа, — он помахал рукой, будто провожал нас на вокзале.
— Но как же так? — выступил вперед Карл. — Нам сообщили, что берут в гренадеры полка. Сказали прийти через десять дней.
Он растерянно замолк, не зная, что сказать дальше и теперь переминался с ноги на ногу.
— Мне ничего об этом не известно, — икнув, произнес Касаткин. — Если бы в часть поступили бумаги насчет вас, я бы знал. Всенепременнейшо бы знал. Но… — он опять икнул, — не знаю. Вот такие дела.
— И что — никаких вариантов? — хмуро спросил я.
Похоже, Густав Бирон просто о нас забыл. Ничего удивительного, высоко взлетевшим людям свойственны провалы в памяти.
— Скажите, вы были на регулярной службе? — осведомился Касаткин.
— Нет, — ответили мы разом.
Я то конечно был, но светить этим при Карле не стоит. Да и чем может пригодиться здесь тот год, отданный российской армии времен сплошных перемен не всегда к лучшему.
— И о службе солдатской, об артикулах и экзерцициях ничего не ведаете? — продолжил спрашивать.
— Разумеется, нет.
— И непременно хотите попасть в гренадеры лейб-гвардии, — усмехнулся полковой комиссар. — А вы знаете, что многие, дабы попасть в нижние чины гвардейских полков вынуждены изначально побыть в обозе извозчиками? Они ухаживают за лошадьми и повозками. А там, попривыкнув к военным порядкам и требованиям, переименовываются в солдаты, как только появляются ваканции, и на их места прибывают новые рекруты. Ну, господа фон Гофен и фон Браун, — готовы начать карьеру с полковых извозчиков?
Глава 13
Глаза Карла налились кровью как у быка при виде пионеров.
— Вы… вы осмелились предложить нам, курляндским дворянам, службу в извозчиках? — он потянулся за шпагой. — Да я вас тут же вызову на дуэль и убью, клянусь честью.
Вяловатый Касаткин оживился:
— Во-первых, щенок, дуэли запрещены. Во-вторых — я вызову сейчас караул и они, не посмотрев на твои титулы, всыпят тебе батогов. Не хочешь неприятностей, вали отсюда.
— Да как вы смеете!
— Не кипятись, Карл, — сказал я. — Пойдем отсюда. Что-нибудь придумаем.
— Но я не могу этого так оставить, — жалобно произнес кузен.
— Плюнь. Видишь, он не шутит. Найдем Бирона, разберемся, что к чему.
Тут в комнату вошел подтянутый офицер в чине поручика. Он молодцевато отсалютовал Касаткину, скинул с плеч епанчу и спросил:
— Здравствуй, Виктор Иванович. Что за шум, а драки нет? В коридоре слышно.
— Да вот, Василий Александрович, молодые люди буянят, на дуэль вызывают, — усмехнулся Касаткин.
— Вот как, — протянул вошедший. — Чем же ты им не угодил?
— В полк устроиться хотят, — принялся объяснять Касаткин. — Я им говорю, что свободных мест нет, а они шумят, не верют.
— И впрямь свободных местов нет. Все ваканции заняты, — повернул в нашу сторону голову появившийся офицер. — Последние вот приказом закрыты.
Он положил на стол Касаткину кипу бумажных листов.
— Это тебе, Виктор Иванович, просили передать. Прими документы.
— Сейчас, разберусь с этими, и приму по всей форме, — отмахнулся Касаткин.
Офицер, которого полковой комиссар назвал Василием Александровичем, осмотрел нас с ног до головы:
— Жаль, конечно, что вам не подвезло пораньше обратиться. Вижу, молодцы, прямо на подбор. Рослые, крепкие. Знатные могли б получиться гренадеры. Нам бы такие солдаты пригодились, тем более сейчас, когда война с туркой сурьезная намечается. Вы откуда к нам прибыли, богатыри, из какой губернии?
— Из Курляндии, — пояснил я.
— Жаль, — вздохнул Василий Александрович. — Выходит вам и в Семеновский али Преображенский полки не попасть. Они сейчас берут иноземцев разве что в музыканты. Виктор Иванович, может, возьмешь их в полк сверхкомплекту?
— Не могу, — вздохнул Касаткин. — У нас и так сверх штатов куча всякого народа приписано, одних младенцев душ эдак сто наберется, а то и больше. Матушка императрица гневаться изволит таким переполнением.
— Тогда не взыщите, — Василий Александрович развел руками. — Рад бы помочь, да нечем. Попробуйте в армейский полк устроиться. Если фортуна переменится, глядишь, и в гвардию переведетесь.
Я вспомнил о бумагах, которые принес офицер полковому комиссару:
— Господа, примите наши извинения. Не хочется докучать, но посмотрите, нет ли в принесенных документах наших имен — баронов фон Гофена и фон Брауна?
Касаткин порылся в бумагах, внимательно вчитался, потер указательным пальцем переносицу и сипло объявил:
— Господа, пришла моя очередь просить прощения. Поручик Нащокин[13] доставил приказы о вашем зачислении в полк, — полковой комиссар приосанился. — Поздравляю вас, гренадеры третьей роты Дитрих фон Гофен и Карл фон Браун. Надеюсь, вы не посрамите славы лейб-гвардии ея императорского величества.
«Спасибо тебе, Густав Бирон», — подумал я. Подполковник не забыл о своем обещании, мало того, что устроил нас в гвардию, так еще и позаботился, чтобы мы попали в одну роту.
— Рота ваша вместе с остальными частями полка еще не прибыла из лагерей, — сказал поручик Нащокин. — Думаю, спешить на воссоединение с ней еще рано. Впереди много дел: вам надо построить мундир, получить оружие и довольствие. Жить есть где?
— Нет, мы комнату в герберге снимали, но содержать ее более не на что, — вздохнул я.
— Тогда еще и на постой надо встать. Ну, это к полковому квартирмейстеру, господину майору Шипову. Он вам билет выдаст, — Нащокин вспомнил что-то и добавил:
— Виктор Иванович, выпиши гренадерам сумму для скудости. Видишь, поиздержались они, покуда назначения ждали.
Полковой комиссар кивнул:
— Не обижу, Василий Андреевич. Непременно войду в положение, благо деньги в казне от отпускников пока имеются.
— А мне пора! Счастливо, братцы.
Нащокин умчался так же стремительно, как появился.
Касаткин дождался, когда хлопнет дверь, открыл окованный сундучок и стал выкладывать на стол горки из монет.
— Слушайте меня внимательно, гренадеры. Оклад вам полагается самый малый для нижних чинов — племянничий. Будете получать двенадцать рублей в год потретно.
— То есть? — не понял я.
— Три раза в год, — пояснил Касаткин.
— Выходит по четыре рубля, — подсчитал я.
— Нет, — помотал головой Касаткин. — Вы будете строить гренадерский мундир, я выдам вам на руки денежный вычет из вашего жалованья, около пяти с половиной рублей. На эти деньги вы должны приобрести всю необходимую амуницию, потом узнаете какую. Они вычитаются из годового жалования, которое составит в итоге меньше семи рублей.
Я присвистнул. Выходит, мы должны себя одевать за свой же счет. Для меня, привыкшего к выданным со склада бесплатным армейским гимнастеркам — х/б и п/ш, «афганкам», сапогам, ботинкам-берцам, головным уборам, шинелям и прочее — это было в диковинку. Зарплата худеет на глазах.
— Есть еще и вычеты за медикамент: каждую треть по четыре копейки, — продолжил нагнетать обстановку Касаткин. — А ежели кто из полку убежит или дезертирует, с каждого солдату еще по копейке. Правда, это больше армейских частей касается. В гвардии беглых не бывает. Но я счел нужным предупредить на всякий случай.
Вот те раз — снова расходы. Если и дальше будет продолжаться в том же духе, то я, устроившись на военную службу, буду еще и должен. Как люди живут? У меня же под боком имений нет, помощи ждать неоткуда. И, как говорит Карл, под Митавой мать осталась. Вроде мой сыновий долг помогать ей.
Увидев перепад в нашем настроении, Касаткин сообщил:
— Все не так плохо, господа. Вычеты вычетами, но государство заботится о вас. Будете получать дачу на мясо и соль, почти десять копеек в месяц. В магазине получите муку для хлеба, или, если хотите, можете заменить ее денежным довольствием.
Хлебопеки из нас откровенно скажу — неважные, так что мы решили взять компенсацию деньгами.
В конце разговора Касаткин расщедрился и выдал кроме мундирного вычета по два рубля подъемных. Это и были та самая сумма для скудости, о которой говорил Нащокин. Кстати, Василий Андреевич помог нам еще одним. В дверь постучались. Полковой комиссар разрешил войти, и мы увидели высоченного, даже выше меня гвардейца. В нем было, наверное, метра два росту.
— Гренадер третьей роты Степан Чижиков, — отрапортовал солдат. — Их высокоблагородие капитан Нащокин велели на первое время быть приставленным к обучению двух новобранцев, покуда рота из лагерей не вернется.
Касаткин обрадовался его появлению и отпустил нас вместе с Чижиковым, обещавшим проследить, чтобы все было как положено.