— Она красивая, — повторила она, поворачиваясь. — Как я жалею бедных свободных женщин, которые не могут носить такие вещи.
Она снова придирчиво посмотрела на себя, покачав головой, и начала экспериментировать с цепью, меняя линии, обороты и натяжение. Она примеривала ее с тщательным вниманием и тонким вкусом.
— Я думаю, за меня бы дали хорошую цену, — проговорила она, не отводя глаз от зеркала.
— На рынке, — заметил я, — тебя бы не продавали в цепи.
— Даже и так, — сказала она, — если бы я была мужчиной, я думаю, я бы купила меня.
Я ничего не ответил.
— Ширли, Пегги, Лола и я, — сказала она, — кто из нас самая красивая?
— Большинство мужчин, — ответил я, — возможно, заплатили бы наибольшую цену за Ширли, потому что сочли бы ее самой желанной, если не самой красивой. Потом, я думаю, следующей получила бы высокую цену Пегги, а затем Лола, а потом уже и ты.
— Я была бы последней? — задала она вопрос, все еще глядясь в зеркало.
— Думаю, — ответил я, — безусловно.
— Но, несомненно, некоторые мужчины нашли бы меня привлекательной, — сказала она.
— Конечно, — согласился я.
— Я думаю, за меня бы дали хорошую цену, — повторила она.
— Пожалуй, — подтвердил я.
— Ты не находишь меня непривлекательной, господин? — спросила она, поднимая руки к голове и отбрасывая волосы.
— Ты останешься здесь, — отметил я, — по крайней мере на какое-то время.
— Ты ведь находишь меня привлекательной, не так ли, господин? — спросила она, поворачиваясь лицом ко мне.
— Ты не оскорбляешь моих эстетических чувств, — ответил я.
Она быстро подошла ко мне и опустилась на колени, целуя мои ноги, и затем, подняв голову, посмотрела на меня.
— Это радует меня, мой господин, — сказала она.
Тогда я поднял ее на ноги, но не позволил прижать губы к моим.
— Тебе нравится цепь? — спросил я.
— Да, господин, — сказала она, — она красивая.
— Она не дорогая, — заметил я. — Это обыкновенное украшение для рабынь.
— Подходящее для низкой рабыни, — улыбнулась она.
— В ней также есть определенные свойства, о которых ты можешь не сразу догадаться, — добавил я.
— О! — воскликнула она и попыталась подвигать руками. — Я закована!
— Да, — подтвердил я.
При помощи маленьких зажимов, используемых на подходящих частях цепи, я заковал ее руки за спиной. Да, она может быть закована по рукам и ногам, на талии или за шею, в любой позе.
— Теперь я вижу, почему свободные женщины не носят такие вещи, — улыбнулась она.
Цепь была застегнута особыми защелками, которые обычно великолепно подходят, поскольку девушка, если она закована в цепь, не может достать или расстегнуть их. Однако я также купил набор зажимов с замком, которые удобны в некоторых ситуациях. Скажем, вне дома. Не хочется, чтобы незнакомец мог вставить рабыне кляп, расстегнуть защелки и увести ее с того места, где она была прикована. Цепь для тела, которую я купил, при всей своей эффективности, привлекательности и прочности, не была дорогой. Конечно, некоторые цепи, какие иногда носят высокородные рабыни, бывают очень дорогими, сделанные из золота и украшенные такими камнями, как рубины, сапфиры и алмазы.
Она повернулась ко мне.
— Я хорошенькая в твоей цепи? — спросила она.
Я хотел закричать от удовольствия, маленькая слиниха! Как хорошо эта зверушка знала, что она делает! Какая рабыня она была!
— Я вижу, ты думаешь, что я могу получить хорошую цену, — сказала она.
Я сжал кулаки.
— Знаешь, ты находишь меня вполне привлекательной, — проговорила она.
Я ничего не сказал.
— Хозяевам так трудно скрывать их желания, — засмеялась она.
Я молчал.
— Ты знаешь, я беспомощна, — заявила она, пытаясь развести запястья в стороны.
— Знаю, — подтвердил я.
— Можно мне приблизиться к господину? — спросила она.
— Да, — ответил я.
Она подошла и встала совсем близко от меня, так близко, как рабыня может стоять рядом с хозяином. Ее близость была почти неодолимой. Я оттолкнул ее. Она внимательно смотрела на меня, с приятным удивлением наблюдая, как я пристально изучаю ее обнаженную красоту. Она знала, что она — моя собственность.
— Несомненно, сейчас я должна быть раскована, — сказала она, — чтобы я могла приступить к своим домашним заботам, уборке со стола и прочему. Но, возможно, не по этой причине мой господин заковал меня так крепко. Возможно, у него были другие планы на мой счет. Я знаю, что у него нет нужды раскрывать свои намерения относительно меня, но, естественно, мне любопытно.
— Любопытство не идет рабыне, — заметил я.
— Разумеется, господин, — ответила она, — но ты должен понимать, что в определенных ситуациях, когда женщина оказывается обнаженной и закованной в цепи перед мужчиной, ей простительно интересоваться своей судьбой.
— Я думаю, пришло время бросить тебя в твою конуру, — сказал я. — Там ты можешь поразмышлять о своем уме.
Я сердито схватил ее за руку и потащил, упирающуюся, к ее конуре.
— Нет, господин! — кричала она. — Пожалуйста, нет!
В секунды я втолкнул ее в низкую цементную конуру со стальными решетками. Она встала на колени на одеяло на цементном полу. Руки ее по-прежнему были скованы за спиной. Она посмотрела вперед, в то время как стальная решетка ворот опустилась перед ней. Я видел тень от прутьев на ее лице и теле. Она прижала лицо и свои прелести к решетке.
— Пожалуйста, господин, — молила она, — не запирай меня в конуру!
— Почему? — спросил я.
Она пристально смотрела на меня сквозь решетку, прижав к ней лицо. Она была на коленях. Девушка не может стоять в конуре. Низкий потолок, около четырех футов, не позволяет этого. Она слегка отодвинулась от решетки.
— Конура холодная, — сказала она.
Я отвернулся.
— Господин, — крикнула она, — пожалуйста, не уходи!
Я повернулся к ней.
— Я буду стараться быть хорошей рабыней, — проговорила она, — робкой, послушной, любящей и покорной.
Я снова отвернулся от нее.
— Господин, — закричала она, — разреши мне попросить того, чего я хочу!
Я обернулся.
— Разреши мне просить на животе того, что я хочу! — сказала она, прижав лицо к решетке, со слезами на глазах.
Я подошел к воротам конуры и отпер их, поднял решетку и отступил назад. Тогда рабыня на животе выползла из конуры. Я отступил на пять шагов назад, чтобы она была вынуждена следовать за мной. Она легла передо мной ничком, подчиняясь.
— Ты хотела говорить? — спросил я ее.
Она подняла голову.
— Я молю о твоем прикосновении, господин, — проговорила она.
Я посмотрел на нее. Области эрогенных зон на теле женщины весьма обширны. На самом деле при сексуальном возбуждении все ее тело может стать чувствительным и, так сказать, сексуально уязвимым и легковоспламеняющимся. Ее сексуальным ответом может стать весь ее выгибающийся, отдающийся, переполненный чувствами организм. Когда женщина отдается, все в ней отдается. Ее ответ, конечно, гораздо больше, чем грубая физиологическая реакция. Он составляет психофизиологический экстаз, рапсодию полной отдачи и ощущение своей принадлежности мужчине. Ее сексуальный ответ, таким образом, гораздо более глубокий, чем упрощенная реакция на физические раздражители. И возможно, таким образом, женщина-рабыня, осознавая себя рабыней и собственностью, достигает сексуальных высот и глубин, недоступных ее невежественным сестрам, холодным и подверженным запретам, самодовольным в их гордости и свободе. Девушка-рабыня в сущности является воплощением подлинной женственности, символом ее истинной природы. Именно здесь, на ее собственном месте и в ее мире, и только здесь, она может обрести биологическую судьбу, она может найти полное женское удовлетворение. Свободная, она порабощена, узница запретов, неискренности и условностей; порабощенная, она свободна, открыта для глубочайшего самоудовлетворения своей натуры. Свободная, она порабощена; порабощенная, она свободна. Таков парадокс ошейника.
— Я единственная женщина в доме, господин, — сказала рабыня.
Я молчал.
— Не запирай мои нежности от себя сегодня вечером в конуру, — молила она. — Позволь им быть рядом с тобой.
— У тебя есть сексуальные потребности? — спросил я.
— Да, господин.
— Ты хочешь, чтобы они были удовлетворены? — снова спросил я.
— Да, господин, — ответила она.
— Ты признаешь себя скромной и страстной рабыней?
— Да, господин, — согласилась она. — Я скромная и страстная рабыня.
— Та, которая готова угодить своему господину? — задал я следующий вопрос.
— Да, господин.
Я посмотрел на нее, лежащую на животе, со скованными цепью руками. Страсти женщины-рабыни являются тайной для многих свободных женщин, которые, невозбужденные и сексуально инертные, никогда не бывшие в ошейнике и не принадлежащие никому, даже не могут понять их. Для большинства свободных женщин, конечно, страсти женщины-рабыни не столько тайна, сколько предмет зависти и ярости. Они чувствуют, что эти страсти, глубокие и драгоценные, делающие рабыню такой беспомощной и уязвимой, стоят выше всего, чем они владеют. Иногда, возможно, крутясь на своей кровати ночью в разочаровании, свободная женщина может неясно осознавать, что значит быть возбужденной рабыней, женщиной, полностью находящейся во власти мужчин, такой драгоценной и привлекательной для них. Свободная женщина сжимает кулаки и стонет. Рабыня может кинуться к ногам мужчин и молить разрешить ей удовлетворить свои потребности, в то время как свободная женщина этого не может.
— Господин, господин, — бормотала маленькая рабыня, лежащая передо мной.
Я посмотрел вниз. Ее страсти разгорелись. На это повлияли, несомненно, само ее состояние и мужчины. Она была рабыней.
— Не запирай меня в конуру, господин, — просила она. — Дай мне спать у твоего кольца для рабынь.
Я улыбнулся. Девушка, которую я знал на Земле, моя безымянная рабыня на Горе, умоляла позволить ей спать у моего кольца для рабынь.