Вместе они идут в рулевую рубку. Там Алькин шеф вручает ему пару красных флажков и таблицу. На таблице краснофлотец с двумя флажками в руках. Его руки в разных положениях, и каждое такое положение означает букву алфавита и всякие специальные знаки.
С таблицей и флажками Алька отправляется на бак.
Изучать флажной семафор и просто и сложно одновременно. Например, буква «т» в семафоре очень похожа на обыкновенную букву «т». Краснофлотец раскинул обе руки с флажками в стороны на уровне плеч — и все тут сразу ясно.
Это даже интересно.
Буквы «а», «т», «у» Алька сразу запомнил, а с остальными дело хуже. «Б», «в» — совсем ни на что не похожи.
Посмотрит Алька в таблицу и сам изобразит знак флажками. Прошепчет:
— Жэ.
Постоит немного, запоминая букву, и опять в таблицу заглядывает.
— Зэ.
Наладилось дело.
До того наладилось, что к вечеру Алька слова стал составлять из букв, а потом даже целые предложения.
«Я буду изучать пулемет».
«Я буду комендором».
«Смерть фашистским захватчикам».
Так жить можно.
С утра у Альки полон рот забот. То почистить медяшки, то подкрасить надстройку, то сплести из обрывков старых тросов коврик под ноги.
На палубе работы нет — можно к дяде Коле в моторный отсек спуститься. Там еще интереснее. Алька помогает старому мотористу чистить и смазывать моторы, присматривается, как их надо готовить к пуску, запускать. В другое время Алька с удовольствием пошел бы в мотористы. Но не теперь. Теперь надо изучать пулемет.
И каждый вечер Алька пропадает в носовой башне, где стоит крупнокалиберный пулемет Алексея Куликова. Вместе они его то разбирают, то собирают, то заряжают, то разряжают. Комендор учит Альку прицеливанию, приговаривает:
— Ты, главное, не волнуйся. Спокойно так подводи мушку вровень с прорезью прицела и на гашетку жми тоже спокойно. Успех гарантирую.
Алька старается. И не зря. На последних учебных стрельбах у него были отличные результаты. Лейтенант Чернозубов благодарность объявил.
— Служу Советскому Союзу! — ответил тогда Алька.
…Алька несет вахту по катеру. Все, что надо было, он уже сделал. Теперь сидит и наблюдает за соседним катером. Оттуда может прийти вызов.
Хорошее у Альки настроение.
За последний год наши войска здорово поднажали на гитлеровцев. Блокада с Ленинграда окончательно снята, и фашистов далеко погнали на всех фронтах. Флотилию, на которой служит Алька, перевели с Волги на Днепр. Это что-нибудь да значит. Скоро конец Гитлеру. Конец войне.
Кончится война. Соберется вся семья в Ленинграде. В родном доме. Геннадий и Лида, наверно, выросли, не узнать. А мама постарела…
Первым делом надо будет сходить на Курляндскую, в свою 288-ю школу. Пока Алька от своих не отстал. Старшине Насырову спасибо. Он не только посоветовал Альке продолжать занятия на катере, но и достал где-то нужные учебники. Когда в Киеве были, Алька за седьмой класс все экзамены сдал. Теперь за восьмой приниматься надо.
На соседнем катере, стоящем за излучиной и совсем скрытом деревьями, так, что из-за них торчат только верхушка надстройки да мачта, крохотными красными язычками вспыхнули огоньки флажков. Вызывают.
Алька взял бинокль, флажки. Одной рукой, как заправский сигнальщик, дал отмашку: «Вижу, понял».
«Командира девяносто второго к флагману», — разобрал по буквам и снова ответил: «Вижу, понял».
…Лейтенант Чернозубов вернулся с флагманского катера через полчаса и отдал приказ готовиться к походу.
Прошло еще полчаса, и катер с разведчиками на борту, глухо урча моторами, отвалил от берега.
На реку уже спускались сумерки. Мешаясь вдали с туманом, они густели, превращались в ночь. В эту ночь шел катер. Без единого огонька на борту, с приглушенными двигателями, медленно двигался он к намеченной точке, и только командир в рубке знал, где она, эта точка.
Несколько раз машину глушили совсем. Тогда тишина кругом стояла такая глухая, что Алька слышал даже собственное дыхание и сдерживал его.
Он стоял по боевому расписанию около рубки, чтобы быть под рукой у командира. Когда двигатели замолчали еще раз, командир притянул Альку к себе.
— Передай разведчикам: пусть приготовятся к высадке. Подходим. Тихо.
Едва Алька успел передать приказ старшине Канарееву, как под днищем катера что-то заскрежетало, и нос его ткнулся в берег. Разведчики сразу исчезли в прибрежных кустах, словно и не было их на катере.
Как фокусники. Такие не пропадут.
Казалось, все обошлось как нельзя лучше. Разведчики высажены и высажены скрытно. Катер не спеша задним ходом выбирается на середину реки. Сейчас он ляжет на обратный курс и — все в порядке. Но в это время откуда-то вылетела шальная ракета и, повиснув высоко в небе, залила ярким светом реку, катер, все кругом.
С берега сразу же отозвались пулеметы, взлетели ракеты. Стало светло как днем. Только свет был неприятный, какой-то колеблющийся, призрачный.
— Эх, не повезло, — сказал уже в полный голос командир и скомандовал: — Полный вперед! Пулеметам подавить вражеские огневые точки!
Пулеметы бронекатера будто только и ждали этой команды, заработали торопливо и громко, направив пучки трассирующих пуль туда, где вспыхивали выстрелы гитлеровцев.
«На себя внимание отвлекает, — понял Алька. — Разведчикам помогает. Молодец командир».
Маневр удался. Весь вражеский огонь сосредоточен на катере. А там, где с него высадились разведчики, все тихо и спокойно.
Задача выполнена. Потерь на катере нет. Пули гитлеровцев свистят где-то над головой. Теперь самое время уходить.
Но не тут-то было. На вражьем берегу вспыхнул прожектор, нащупал катер, и сразу фашистские пулеметы стали бить точнее, над поверхностью воды хлюпнула одна мина, вторая. По надстройке забарабанили пули и осколки.
Становилось жарко. И тут в носовой башне замолк пулемет.
Алька в два прыжка оказался рядом с ним. Алеша Куликов сполз на палубу. Алька нагнулся к нему и услышал:
— Прожектор… Дави… Быстрее…
Будто живой, забился в руках у Альки пулемет, но Алька сразу смирил его, смирил и себя.
Спокойно, спокойно.
И стал старательно ловить в прорезь прицела слепящий глаз прожектора. Раз — неудачно. Два — неудачно. На третий раз — потухло проклятое око. Ослепли гитлеровцы. И сразу стало тише кругом.
Катер выходил из боя…
На следующий день к подъему флага вышли не все. Алешу Куликова, тяжело раненного, еще ночью, сразу после возвращения на базу, отправили в госпиталь.
Правая рука командира катера висела на перевязи, и он не отдавал, как всегда, чести поднимающемуся флагу, а просто стоял, вытянувшись по стойке «смирно», и держал равнение на флаг.
Когда флаг был поднят, лейтенант Чернозубов сделал шаг вперед.
— Гвардии юнга Ольховский!
Алька вышел из строя.
— За отличную стрельбу в ночной операции представляю вас к правительственной награде.
Алька хотел было ответить, как полагается по уставу: «Служу Советскому Союзу», но командир еще не кончил.
— Примите пулемет временно выбывшего из строя Героя Советского Союза Куликова.
Что-то перевернулось в душе у Альки. Забыл Алька все уставные слова и вместо них сказал дрогнувшим голосом:
— Товарищи, клянусь… всегда мой пулемет будет в полной боевой готовности, всегда будет разить врага. Я отомщу фашистам за Куликова… за все…
После обеда на «92-м» появился Петр Ефимович Ольховский, отец Альки. Он был флагманским механиком и постоянно кочевал с одного катера на другой: всегда требовалось что-то отремонтировать, устранить повреждения после очередного боя. В последнее время они редко виделись с Алькой и то все урывками.
— Мать волнуется, что мы редко пишем, — сказал отец. — Я тут небольшую цидулю сочинил, так ты добавь от себя несколько слов.
Алька взял листок, пробежал глазами и вдруг покраснел. Ни слова не говоря, он вынул карандаш и стал что-то вычеркивать из письма. Потом поднял глаза на отца:
— Не надо, пап, писать, что меня представили к награде. Во-первых, только представили пока. И потом я еще так мало сделал…
Петр Ефимович внимательно посмотрел на Альку:
— Повзрослел ты, сын. Ну, смотри сам, тебе виднее. Не надо, так не надо.
— По местам стоять! — послышалась команда. Алька бросился к своему пулемету.
Командир проверял готовность катера к походу. Строго, но справедливо проверял. Такой уж был лейтенант Чернозубов.
В Алькиной башне все было в порядке. Да и как не быть, коли весь дивизион тщательно готовился к походу целых три дня. Намечалась ответственная операция. И хотя еще никто на катере, кроме командира, ничего не знал, это чувствовалось в самом воздухе.
Когда на реку спустились сумерки, командир собрал всех в кают-компанию и рассказал о боевой задаче.
Обстановка сложилась такая.
Под Пинском гитлеровцы создали прочную оборонительную систему. Они, как кроты, зарылись глубоко в землю и мертвой хваткой цепляются за каждый ее вершок, за каждую выбоину.
Командование решило для овладения городом использовать речную военную флотилию. Замысел прост: нанести удар с той стороны, откуда враг не ждет его, — с реки. Ошеломить, отвлечь гитлеровцев десантом и тем временем начать наступление с суши.
— Теперь вы понимаете, товарищи, что от наших действий зависит успех крупной операции, — сказал командир. — Не подкачаем?
— Не подкачаем, — ответил за всех Насыров и оглядел собравшихся в кают-компании. — Верно, юнга?
— Верно, товарищ гвардии старшина, — громко ответил Алька, и все засмеялись.
…Небо будто обтянули черным бархатом — такой темной была июльская ночь. Катера по-одному запускали двигатели и выходили на фарватер. «92-й» шел одним из первых.
Алька стоял у носовой башни, в любую минуту готовый открыть огонь. Тишина залегла кругом, будто все это происходило не на войне. Будто ровный, мягкий гул не от двигателей боевого корабля, а от прогулочного речного трамвайчика.