а остались без работы. Мать пристроилась учительницей в школу, а отец скоропостижно умер — больное сердце не выдержало реалий новой жизни. Поэтому вырос он на скромную учительскую зарплату и телосложение его, результат не только генетики, но и плохого питания в детстве. Да и сейчас они не жируют, хотя парень старается, подрабатывает, где может, но все равно ходит в потрепанных штанах, с женским полом не общается, все семейное богатство — хрущевка, оставшаяся от родителей отца. Кстати, по месту жительства почти мой сосед, всего то пара километров.
— Нет, но у меня к вам есть разговор. Серьёзный и долгий. Да вы не волнуйтесь, ничего страшного не произошло и, надеюсь, не произойдет. Может, в кафе зайдем, там все и обсудим?
— А я и не волнуюсь…
На лице очкарика лежит печать сомнения, стоит ли со мной куда-то идти.
— Вот и хорошо.
Я взял аспиранта за плечо и буквально потащил к о входу в кафе, сделав вид, что не замечаю его сопротивления. Быстро убедившись в бесполезности своих усилий доход сдался и позволил затащить себя внутрь. Кафе — одно название, грязная, заплеванная и прокуренная забегаловка с непонятного происхождения бурдой, гордо именуемой здесь «кофе». Выбрав стол подальше от орущих колонок, я усадил за него аспиранта, а сам отошел к стойке. Вернулся с парой чашек. Потенциальный собеседник дождался-таки меня, не сбежал, воспользовавшись возможностью. Плюхнувшись напротив я хотел хлебнуть черного пойла из чашки, но передумал. Сколько ни готовился к этому разговору, а в самый ответственный момент все вылетело из головы, поэтому начал традиционно.
— Павел Николаевич, вы только не подумайте, что я сумасшедший…
Наш разговор, а точнее мой монолог длился минут пять. Пока я говорил, то видел: чем дальше — тем с большим скепсисом он воспринимает мои слова. Но стоило мне перейти к конечному предложению, как он взорвался.
— Нет, я не буду откладывать защиту! Это мой шанс! Это для меня все! А то, что вы рассказали это полный бред! Слышите меня?! Бред! И не суйтесь больше ко мне со своими бреднями!
С грохотом отбросив стул, взбешенный аспирант, выскочил из зала. Храбрый заяц. На происходящее никто не обратил внимания, посуда и мебель целы, остальное тут никого не касается. Да-а, недооценил я его. И разговор неправильно построил. Вряд ли теперь его можно будет переубедить, придется действовать по худшему варианту. Не хотел я этого, не хотел. Это тогда я Джеймсу сгоряча ляпнул, а сейчас уже успел перегореть. Но, похоже, другого выхода нет, только надо сначала решить несколько проблем. Решу, некоторое время у меня еще есть, но и затягивать не стоит. Не притронувшись к стоящей на столе бурде, я вышел в свежесть позднего осеннего вечера.
— Девушка! Не подскажите, где тут у вас цветы можно купить?
Пухленькая шатенка в мини дальшенекуда стрельнула в мою сторону глазками. Нет, клеить тебя я не собираюсь. Мне действительно нужны цветы.
— Здесь направо, дальше прямо. Там увидите.
— Спасибо!
Жужжание стеклоподъемника отрезало кондиционированную атмосферу салона от осенней свежести города. Вот я и опять за рулем. Не буду говорить чего, а точнее сколько, мне это стоило, но водительское удостоверение и свидетельство о регистрации я восстановил очень быстро. С паспортом сложнее, но он пока и не очень нужен, обойдусь справкой об утере. Пейзаж за стеклом плавно тронулся с места. После поворота направо, палатка с вывеской «Цветы» отыскалась довольно быстро, даже второй раз спрашивать не пришлось.
— Какие вам?
Вопрос симпатичной блондинки поставил меня в тупик. А, в самом деле, какие? Розы? Вроде, не соответствуют моменту. Гвоздики? Скромно, дешево и не подходит.
— Это у вас что?
— Лилии.
— Вот их и давайте.
— Сколько?
— Десять. Нет, лучше — двенадцать.
Чем лучше? Не знаю, но пусть будет двенадцать. Дежурная улыбка девушки увяла сообразно назначению покупки.
— Пару этих веточек добавьте и упакуйте, пожалуйста.
Блондинка шуршала прозрачной пленкой. Я следил, как ее ловкие пальчики привычно справляются с желто-красной ленточкой и думал, что неожиданно принятое решение свернуть с МКАДа не на М4, а на М5, в общем, правильное. В моем положении, один день ничего не значит — время у меня пока есть, а когда удастся сюда выбраться еще раз — неизвестно. Да и удастся ли вообще? Дело мне предстоит мерзкое, грязное и опасное.
— Спасибо. Сколько с меня?
Расплатившись, выхожу на улицу и замираю, подставив лицо еще теплому осеннему солнцу. Хорошая в этом году осень — солнечная и дождей немного. Однако, пора. Буквально через пару минут подъезжаю к набережной и поворачиваю направо. После войны здешний рельеф изменился неузнаваемо. Ниже по течению построили плотину, и река разлилась, в некоторых местах, больше, чем на километр. Да и берег, видимо, тоже отсыпали. О зданиях я и не говорю — левобережной части города раньше практически не было. Вода и песок скрыли пойму реки с остатками огневых позиций батареи. Братские могилы бойцов, писали, перенесли на незатопляемую часть, но, подозреваю, не все. Да и точного номера я все равно не знаю. Поэтому пусть будет так.
Единственный ориентир, оставшийся неизменным — железнодорожные мосты, по ним и ищу место. Вроде здесь. Бросаю машину на парковке возле панельной многоэтажки и дальше иду пешком. До воды отсюда меньше сотни метров, спуск довольно крутой. Несколько минут стоял, разглядывая правый берег, с которого едва убрался шестьдесят девять лет назад. Или всего год? Совсем я запутался. Торопливо нагнулся и положил лилии в зеленоватую, холодную воду. Я не знаю, один Сашка здесь остался или кто-то еще, но прощения прошу у всех, поименно.
Справа слышен звук шагов, поворачиваюсь и ловлю удивленный взгляд мужичка с удочкой — стоит у воды немолодой уже мужик, бормочет что-то, цветы вон в воду бросил. Присутствие постороннего человека меня смущает, я торопливо взбираюсь наверх и спешу к машине, не оглядываясь. Не могу обернуться.
К вечеру я уже был в Рязани. Там переночевал и рано утром отправился дальше. В Рязанской глубинке изменений намного меньше, чем в городской части Воронежа, но нужное место удается найти далеко не сразу — прошлогодние лесные пожары постарались. От приметной раздвоенной березы осталась большая обугленная рогатка, но нужная, ничем не приметная низинка, никуда не делась.
Низинка, низинкой, а надо было в свое время какой-нибудь надежный ориентир оставить. А так… К полудню я вырыл посередине большую яму глубиной сантиметров семьдесят. Устал, как собака, и ничего не нашел. Хоть бы закопал на меньшей глубине! К тому же каждый проведенный здесь час увеличивал опасность того, что кто-нибудь заинтересуется стоящей на обочине машиной и тем, что ее хозяин делает в лесу. Тем более, что машина у меня приметная, особенно для такой глухой провинции.
Когда я почти отчаялся что-либо найти и уже подумывал бросить это занятие, как лопата вывернула вместе с землей кусок брезента. Есть! Тут он, никуда не делся! Полминуты спустя я уже держал в руках килограммовый сверток. Под брезентом оказалась упаковка из плотно свернутой и туго перевязанной автомобильной камеры. Разворачивать не стал, внутри все в солидоле. Сунул находку в полиэтиленовый пакет и, прихватив лопату, заспешил к машине. Подушку заднего сиденья я открутил заранее, оставалось только подложить под нее пакет и прикрутить обратно. Сквозь подушку пакет не прощупывался и при беглом обыске его не найти. Мотор успел остыть, но я не стал ждать, пока он прогреется, нажал на газ.
К Питеру подъезжал уже за полночь, устал, но в Тосно ушел с трассы налево и через час добрался до дачи. Дачный сезон уже закончился и никто не должен помешать мне. К концу дороги глаза уже слипались, в ворота еле вписался. Плюнул на все и пошел спать, все дела завтра, завтра, завтра…
С утра притащил из гаража бутыль с керосином и осторожно развернул резину. С виду все в порядке, ни пятнышка ржавчины — времени и солидола во время консервации я не пожалел, но как дело обстоит на самом деле еще предстояло проверить, особенно патроны. Собрал, лишних деталей, вроде, не осталось. Предохранитель — работает, потянул пуговки взвода затвора и отпустил — нормально, нажал на спуск — ударник послушно щелкнул. Порядок! Ах, да… Вставил пустой магазин и опять потянул пуговки, затвор, как положено, встал на задержку. Опустил предохранитель, затвор со щелчком ушел вперед, спуск ходит свободно. Теперь предохранитель вверх, спуск, щелчок ударника. Ажур.
Теперь самое главное. Решил, что для проверки прицела и работы автоматики, двух патронов мне хватит. Ушел в лес на пару километров, народ сюда обычно не ходит. И охотничий сезон еще не закончился, если даже услышит кто-то, то наверняка решит, что охотники. В качестве мишени приколол к стволу обычный лист формата А4. Еще раз удивился жесткости пружины магазина, патроны приходится вставлять, прилагая серьезное усилие. Один, второй, магазин становится в рукоятку как влитой. Отхожу от мишени на пятнадцать шагов, загоняю патрон в ствол и целюсь в центр листа. Бах! Неожиданно легкий спуск для такого серьезного пистолета. И еще раз, бах! Синеватый дымок поднимается из ствола и рассеивается в холодном осеннем воздухе. Я бы не удивился отсечке, семьдесят лет, как-никак, но сработали оба. А что у нас с мишенью? Неплохо, обе дырки чуть ниже и левее центра. Рука не дрожит, и глаза не бегают, значит, с десяти шагов в дом не промажу. Итак, все готово, осталось только выбрать время и место.
Место я нашел просто идеальное — узкий и темный проход, которым практически никто не пользовался, но кратчайший путь от остановки трамвая до дома аспиранта проходил мимо него и он ежедневно ходил именно этим маршрутом. Уличный фонарь, горевший над тротуаром у угла дома, отбрасывал в проход такую тень, что с трех метров невозможно было различить стоящего в проходе человека. А идущий мимо, попадал в световое пятно, проходя буквально в пяти-шести метрах от стрелка. Захочешь — не промажешь. Еще бы глушитель… Но где сегодня найдешь глушитель на «парабеллум»? Придется так.