Когда ситуация после аварии выправляется и неоднократные исследования подтверждают, что дальнейшей угрозы не будет, Гвенди рыдает от радости – и облегчения. Как будто увернулась от пули.
20
В последний четверг учебного года Гвенди приходит в школу и сразу видит скорбные лица учителей и ребят. Группка девчонок о чем-то шепчется у входа в столовую, многие плачут.
– Что случилось? – спрашивает она у Джози Уэйнрайт.
– В смысле?
– Я видела, девочки плачут. Все какие-то огорченные.
– А, ты об этом, – легкомысленно говорит Джози, словно они обсуждают, что она ела на завтрак. – Какая-то девчонка покончила с собой. Вчера вечером. Бросилась с Лестницы самоубийц.
Гвенди вдруг пробирает озноб.
– Какая девчонка? – спрашивает она слабым шепотом, потому что боится, что уже знает ответ. Она не знает, откуда знает его, но у нее нет ни тени сомнения.
– Оливия… э…
– Кепнес. Ее зовут Оливия Кепнес.
– Звали Оливия Кепнес, – говорит Джози и принимается насвистывать «Похоронный марш».
Гвенди хочется ее ударить, врезать ей кулаком прямо по симпатичному веснушчатому лицу, но она не может поднять руку. Тело как будто окаменело. Через пару минут она все-таки заставляет себя сдвинуться с места. Гвенди выходит из школы, идет к машине. Она едет домой и запирается у себя в комнате.
21
Это я виновата, уже в сотый раз думает Гвенди, сворачивая на стоянку у парка Касл-Вью. Сейчас почти полночь, стоянка пустая. Если бы мы с ней дружили по-прежнему…
Она сказала родителям, что идет ночевать к Мэгги Бин – якобы там соберутся все подружки Оливии, чтобы поделиться воспоминаниями об ушедшей подруге и поддержать друг друга в горе, – и родители ей поверили. Они даже не знают, что Гвенди уже давно не общается с Оливией и ее компанией. Нынешние подруги Гвенди не узнали бы Оливию, даже если бы смотрели на нее в упор. Не считая коротких «Привет!» в школьных коридорах и случайных встреч в супермаркете, Гвенди не разговаривала с Оливией уже полгода, если не больше. Они помирились после той ссоры в комнате Гвенди, но между ними все изменилось. Прежняя дружба не возобновилась. И если по правде, Гвенди об этом ничуть не жалела. В последнее время Оливия сделалась слишком чувствительной, слишком нервной и требовательной, слишком… Оливией.
– Это я виновата, – бормочет Гвенди, выходя из машины. Ей хотелось бы верить, что это обычная юношеская тревожность – то, что отец называет подростковым комплексом «все дело во мне», – но она знает, в чем дело. Если бы они с Оливией остались подругами, сейчас Оливия была бы жива.
Сегодня безлунная ночь, и Гвенди забыла захватить фонарик, но это не важно. Решительным шагом она идет сквозь почти непроглядную темноту прямиком к Лестнице самоубийц. Гвенди и сама толком не знает, что будет делать, когда доберется до места.
И лишь на полпути через парк она понимает, что ей совершенно не хочется видеть лестницу. И не только сейчас, а вообще никогда. Потому что – мысль совершенно безумная, но в ночном темном парке она кажется вполне правдоподобной – вдруг Оливия поджидает ее на середине подъема? Оливия с проломленным черепом и одним глазом, свисающим на щеку? А вдруг Оливия столкнет ее вниз? Или уговорит прыгнуть?
Резко развернувшись, Гвенди бежит обратно к машине и едет домой. Кажется, она знает, что надо сделать, чтобы больше никто – никогда – не спрыгнул с этой проклятой лестницы.
22
«Касл-Рок колл»
Субботний выпуск – 26 мая 1979
В пятницу, 25 мая, в промежутке между 01:00 ночи и 06:00 утра парк Касл-Вью лишился исторического участка на северо-восточной окраине. По неизвестным причинам обрушилась часть утеса вместе с металлической лестницей, смотровой площадкой и прилегающей территорией площадью около половины акра.
Следственная бригада ведет осмотр места происшествия, но пока неизвестно, стало ли обрушение результатом стихийного бедствия или же здесь присутствует чей-то злой умысел.
«Случай действительно странный, и пока рано давать комментарии, – заявил шериф Касл-Рока Уолт Баннерман. – Мы не знаем, что это было: небольшое землетрясение или чья-то диверсия с целью обрушить лестницу. Из Портленда к нам уже выехала дополнительная следственная бригада, но они прибудут на место не раньше завтрашнего утра. Думаю, мы их дождемся, и когда что-то выяснится, сделаем заявление для прессы».
Буквально на днях в парке Касл-Вью случилась трагедия. У подножия утеса было найдено тело семнадцатилетней девушки…
23
После этого Гвенди лежит пластом несколько дней. С температурой и жутким расстройством желудка. Мистер и миссис Питерсон уверены, что их дочь разболелась от горя. Но Гвенди знает, в чем дело. Это все из-за пульта. Это цена, которую она должна заплатить за то, что нажала красную кнопку. Она слышала грохот падающих камней, и ей пришлось бежать в ванную, чтобы ее не стошнило прямо на пол.
Утром в понедельник она кое-как заставляет себя принять душ и переодеться во что-то приличное, чтобы ехать на похороны Оливии. Но лишь потому, что мама подняла ее чуть ли не силой. Если бы все зависело только от Гвенди, она бы не вышла из комнаты. Пока ей не исполнится лет двадцать пять.
В церкви настоящее столпотворение. Присутствуют почти все старшие классы Касл-Рока – и учителя, и ученики; даже Фрэнки Стоун сидит, ухмыляется в заднем ряду, – и Гвенди ненавидит их за то, что они здесь собрались. Никто из них не любил Оливию, когда она была жива. Никто ее даже не знал.
Никто не знал ее так, как знала я, думает Гвенди. Но я хотя бы что-то сделала. Да. Больше никто не бросится с этой лестницы. Никогда.
После службы они едут на кладбище, и когда Гвенди уже возвращается к машине родителей, кто-то ее окликает. Она оборачивается и видит отца Оливии.
Мистер Кепнес – невысокий крепыш с румяными круглыми щеками и добрыми глазами. Гвенди он всегда нравился, и у них были очень хорошие отношения, может быть, потому, что когда-то они оба страдали от лишнего веса, а может, потому, что мистер Кепнес очень добрый, а таких людей не часто встретишь.
Она неплохо держалась во время заупокойной службы, но теперь, когда папа Оливии бросился к ней с распростертыми объятиями, не выдержала и разрыдалась.
– Все хорошо, милая, – говорит мистер Кепнес, крепко сжимая Гвенди. – Все хорошо.
Гвенди яростно трясет головой.
– Нет…
Ее лицо все в слезах и соплях. Она вытирает нос рукавом.
– Послушай меня. – Мистер Кепнес смотрит на Гвенди в упор, не давая ей отвести взгляд. Так не должно быть. Папа семнадцатилетней девчонки, покончившей с собой, не должен утешать ее подругу… бывшую подругу… но именно это он и делает. – Все будет хорошо. Я знаю, сейчас трудно в это поверить, но потом все наладится. Потому что иначе – никак. Поняла?
Гвенди кивает и шепчет:
– Поняла.
Она просто хочет домой.
– Ты была ее лучшей подругой, Гвенди. Может быть, через пару недель заглянешь к нам в гости? Посидим, пообедаем, вспомним Оливию. Думаю, ей бы это понравилось.
Это уже чересчур, Гвенди больше не выдержит. Вырвавшись из его крепких объятий, она мчится к машине. Родители бросаются следом, пробормотав сбивчивые извинения.
До конца учебного года остается два дня, но все уроки отменены из-за трагедии. Всю следующую неделю Гвенди проводит на диване в гостиной, зарывшись под плед. Ей снятся кошмары – в самом страшном из них участвует человек в черном костюме и черной шляпе, человек с блестящими серебряными монетами вместо глаз, – и она просыпается от собственных криков. Она боится, что разговаривает во сне. Боится, что родители могут подслушать.
В конце концов жар спадает, и Гвенди возвращается в мир. На летних каникулах она берет дополнительные смены в буфете в автомобильном кинотеатре, чтобы загрузить себя работой. В свободное время она совершает долгие пробежки по иссушенным солнцем улицам Касл-Рока или запирается у себя в комнате и слушает музыку. Все что угодно, лишь бы отвлечься от мрачных мыслей.
Пульт управления спрятан в шкафу. Гвенди по-прежнему думает о нем – еще бы не думать! – но не желает к нему прикасаться. Ей ничего от него не нужно. Никаких шоколадных зверюшек, никаких серебряных долларов, и самое главное – никаких чертовых кнопок. Она ненавидит этот проклятый ящик и все, о чем он ей напоминает. Она фантазирует, как было бы здорово избавиться от него навсегда. Расколотить кувалдой или завернуть в старое одеяло и отвезти на мусорную свалку.
Но она знает, что никогда так не сделает. А вдруг его кто-то найдет? Вдруг кто-то нажмет на кнопки?
Пульт так и лежит в темноте, в самом дальнем углу шкафа, собирая пыль и паутину. По мне, так пусть он там сгниет, думает она.
24
Гвенди загорает на заднем дворе, слушая в плеере Боба Сигера и «Сильвер буллет бэнд». Миссис Питерсон выходит к ней со стаканом воды со льдом. Присев на краешек шезлонга, передает ей стакан.
– Как ты, солнышко?
Гвенди снимает наушники и отпивает глоток ледяной воды.
– У меня все хорошо. – Миссис Питерсон пристально смотрит на дочь. – Ладно, может, не все хорошо, но уже лучше.
– Я очень на это надеюсь. – Мама касается ноги Гвенди и легонько сжимает. – Ты знаешь, мы с папой всегда тебя выслушаем, если тебе вдруг захочется поговорить. О чем угодно.
– Я знаю.
– Просто ты такая тихая в последнее время. Мы за тебя беспокоимся.
– Я… Мне нужно о многом подумать.
– Ты так и не перезвонила мистеру Кепнесу?
Гвенди не отвечает, только трясет головой.
Миссис Питерсон встает с шезлонга.
– Главное, помни одно.
– Что именно?
– Потом станет легче, поверь. Так устроена жизнь.
Почти то же самое ей говорил папа Оливии. Гвенди надеется, что это правда, но у нее есть сомнения.