3
В понедельник, когда Гвенди приходит домой после пробежки по Лестнице самоубийц, рычажок рядом с красной кнопкой выдает крошечного шоколадного котенка. Гвенди сдвигает второй рычажок, на самом деле ничего не ожидая, но из прорези выезжает дощечка, а на дощечке – еще один серебряный доллар 1891 года, без единой царапинки или потертости на обеих сторонах. Уже потом Гвенди узнает, что такие монеты называются не бывшими в обращении. Она дует на доллар, затуманивая черты Анны Уиллесс Уильямс, затем опять натирает ее до блеска краем футболки. Теперь у нее уже два серебряных доллара, и мистер Фаррис сказал правду о том, сколько они сейчас стоят: этих денег почти хватило бы, чтобы оплатить год обучения в Университете Мэна. Хорошо, что до окончания школы еще несколько лет, потому что двенадцатилетний ребенок вряд ли сможет продать такие ценные монеты. Они вызовут слишком много вопросов.
А уж сколько вопросов вызвал бы пульт!
Она снова трогает кнопки, одну за другой, старательно обходя пальцами страшную черную кнопку, но в этот раз медлит на красной. Вновь и вновь скользит по ней пальцем. Ощущения странные: смесь тревоги и чувственного удовольствия. Наконец она убирает пульт обратно в мешок, прячет его в тайник, садится на велосипед и едет к Оливии. Они пекут клубничные конвертики под присмотром мамы Оливии, потом поднимаются в комнату Оливии и снова слушают музыку. Открывается дверь, входит мама Оливии, но вовсе не для того, чтобы – как думали девочки – попросить их уменьшить громкость. Нет, ей тоже хочется потанцевать. Это весело. Они танцуют втроем и смеются как сумасшедшие, и когда Гвенди приходит домой, она с аппетитом съедает весь ужин.
Но без добавки.
4
В средней школе оказывается не так уж плохо. Гвенди снова встречает старых друзей и заводит новых. Она замечает, что некоторые мальчишки поглядывают на нее, но это не страшно, потому что среди них нет Фрэнки Стоуна, и никто не называет ее Гудиером. Благодаря Лестнице самоубийц это обидное прозвище упокоилось с миром. На день рождения в октябре она получает в подарок плакат с Робби Бенсоном, маленький телевизор для своей комнаты (боже, какая радость) и уроки по смене постельного белья (не радостно, но и не страшно). Ее принимают в футбольную команду и в легкоатлетическую команду для девочек, где она быстро становится одной из лучших.
Шоколадные зверюшки продолжают исправно поступать из недр пульта – двух одинаковых не было еще ни разу, детали фигурок неизменно поражают воображение. Раз в одну-две недели пульт выдает и серебряный доллар, всегда 1891 года выпуска. Пальцы Гвенди все дольше и дольше застывают на красной кнопке, и иногда она ловит себя на том, что тихонечко шепчет:
– Все что захочешь. Все что захочешь.
Мисс Чайлз, учительница истории в седьмом классе, молода, красива и старается вести уроки так, чтобы детям было интересно. Подчас у нее ничего не выходит, и все старания идут прахом, но иногда она добивается оглушительного успеха. Незадолго до рождественских каникул мисс Чайлз объявляет, что их первым уроком в новом году будет «час любопытства». Каждый ученик должен придумать вопрос по истории, который ему интересен, и мисс Чайлз попробует удовлетворить их любопытство. Если она не сумеет ответить на какой-то вопрос, он будет вынесен на всеобщее обсуждение.
– Только, пожалуйста, не задавайте вопросы о половой жизни президентов, – говорит она, и мальчишки рыдают от смеха, а девочки нервно хихикают.
На первом после каникул уроке истории звучат самые разные вопросы. Фрэнки Стоун интересуется, правда ли, что ацтеки ели человеческие сердца, Билли Дей спрашивает, кто создал каменных истуканов на острове Пасхи, но большинство вопросов на часе любопытства в январе 1975-го – это вопросы «что, если». Что, если бы южане выиграли Гражданскую войну? Что, если бы Джордж Вашингтон умер от голода или обморожения в Вэлли-Фордже? Что, если бы Гитлер утонул в ванной, когда был маленьким?
Когда приходит черед Гвенди, она готова задать свой вопрос, но все равно слегка нервничает.
– Не знаю, может быть, мой вопрос не по теме, – говорит она, – но мне кажется, он имеет какое-то историческое… э…
– Историческое значение? – подсказывает мисс Чайлз.
– Да! Оно самое!
– Хорошо. Задавай свой вопрос.
– Что, если бы у вас была кнопка… волшебная кнопка… если нажать на нее, можно убить любого, кого захочешь. Или, может быть, не убить, а заставить его исчезнуть. Или взорвать любое место, которое вам хочется уничтожить. Кого вы заставите исчезнуть? Или какое место взорвете?
Класс уважительно молчит, обдумывая столь восхитительно кровожадную идею, но мисс Чайлз хмурится.
– Как правило, уничтожать людей каким бы то ни было способом – это очень плохая идея. Равно как и взрывать любое место.
Нэнси Риордан говорит:
– А как же Хиросима и Нагасаки? Вы хотите сказать, это плохо, что мы сбросили на них бомбы?
Похоже, мисс Чайлз слегка растерялась.
– Нет, не совсем, – отвечает она. – Но подумайте обо всех ни в чем не повинных мирных жителях, которые погибли, когда мы сбросили бомбы на эти города. О детях и женщинах. О стариках и младенцах. И о последствиях радиации! От нее умерло еще больше людей.
– Это да, – вставляет Джои Лоуренс, – но мой дед был на войне, сражался с японцами, участвовал в битвах за Тараву и Гуадалканал, и он говорит, там погибло очень много его товарищей. Он говорит, это чудо, что он сам не погиб. Дед говорит, если бы не бомбежки Хиросимы и Нагасаки, нам пришлось бы вторгнуться в Японию и мы потеряли бы миллион человек.
Мысль о том, чтобы кого-то убить (или заставить исчезнуть), уже успела забыться, но Гвенди не возражает. Она внимательно слушает.
– Очень верное замечание, – говорит мисс Чайлз. – Ребята, что скажете? Вы бы смогли уничтожить какое-то место, несмотря на потери среди мирного населения? Если да, то какое и почему?
Они обсуждают этот вопрос до конца урока. Ханой, говорит Генри Дюссо. Чтобы пришибить этого Хо Ши Мина и закончить дурацкую войну во Вьетнаме раз и навсегда. Многие с ним соглашаются. Джинни Брукс считает, что надо стереть с лица земли Советский Союз. Минди Эллертон голосует за уничтожение Китая, потому что ее папа говорит, что китайцы готовы начать ядерную войну – у них слишком много народу. Фрэнки Стоун предлагает избавиться от американских гетто, где «черномазые распространяют наркотики и убивают копов».
После уроков, когда Гвенди садится на велосипед, чтобы ехать домой, к ней подходит мисс Чайлз, улыбается и говорит:
– Хотела поблагодарить тебя за вопрос. Я сначала немного опешила, но потом оказалось, что это был лучший урок за весь год. Но я заметила, ты не принимала участия в обсуждении, и это странно, ведь именно ты задала тот вопрос. Есть ли какое-то место, которое взорвала бы ты, если бы могла? Или кто-то, кого ты хотела бы… от кого ты хотела бы избавиться?
Гвенди улыбается в ответ.
– Я не знаю, поэтому я и спросила.
– Хорошо, что на самом деле такой кнопки нет, – говорит мисс Чайлз.
– Она есть, – возражает Гвенди. – Есть у Никсона. И у Брежнева. И еще у других.
Преподав мисс Чайлз этот урок – не по истории, а по текущим событиям в мире, – Гвенди едет домой на велосипеде, который скоро станет совсем мал для нее.
5
В июне 1975-го Гвенди перестает носить очки.
Миссис Питерсон увещевает ее:
– Я знаю, девочки в твоем возрасте уже начинают думать о мальчиках. Я еще помню себя в тринадцать лет. Но мнение, будто мальчики не обращают внимания на девчонок в очках, оно – только не говори папе, что я так сказала – вообще ни хрена не стоит. Мальчики обращают внимание на все, что носит юбку. И тебе, Гвенни, еще рано думать об этом.
– Мама, а сколько тебе было лет, когда ты стала встречаться с мальчиками?
– Шестнадцать, – мгновенно отвечает миссис Питерсон. На самом деле ей было одиннадцать, когда она впервые поцеловалась с Джорджем Макклелландом на чердаке амбара. Как им обоим досталось, страшное дело! – Гвенни, послушай меня. Ты симпатичная девочка. И в очках, и без очков.
– Спасибо, мама, – говорит ей Гвенди. – Но я действительно лучше вижу без них. Когда я в очках, у меня болят глаза.
Миссис Питерсон не верит и ведет дочь к доктору Эмерсону, лучшему окулисту Касл-Рока. Он тоже не верит… до тех пор, пока Гвенди не снимает очки и не читает все буквы в офтальмологической таблице вплоть до самой нижней строки.
– Вот ведь как, – говорит доктор. – Я слышал о полном самопроизвольном восстановлении зрения, но такое случается крайне редко. Ты, наверное, ешь много моркови, Гвенди?
– Наверное, – улыбается Гвенди и думает: Это все шоколадки. Волшебные шоколадные зверьки, которые никогда не заканчиваются.
6
Тревожные мысли, что пульт управления могут найти или даже украсть, постоянно присутствуют фоновым шумом в голове Гвенди, но эта тревога никак не влияет на ее повседневную жизнь. Ей приходит на ум, что, может быть, это одна из причин, по которым мистер Фаррис решил дать пульт именной ей. Ведь не зря он сказал, что она именно та, для кого он предназначен.
Она хорошо учится в школе. В восьмом классе ей дают одну из главных ролей в школьном спектакле (и Гвенди не забывает ни одной реплики), она продолжает заниматься бегом. Бег – самое лучшее; на дистанции она забывает обо всем, даже тревожный фоновый шум в голове на время умолкает. Иногда она возмущается, что мистер Фаррис нагрузил ее ответственностью за пульт, но такое бывает нечасто. Как говорил мистер Фаррис, пульт дарит подарки. Маленькая компенсация, сказал он, но, по мнению Гвенди, компенсация не такая уж маленькая: у нее заметно улучшилась память, ей больше не хочется съесть сразу все, что лежит в холодильнике, у нее стопроцентное зрение, она бегает быстро как ветер, и есть еще кое-что. Мама говорит, что она симпатичная, но подруга Оливия готова пойти еще дальше.