Она говорит себе, что если понадобится, она снова нажмёт красную кнопку и уничтожит Три-Майл. Но на её душе тяжким грузом лежит Джонстаун. Этот религиозный псих всё равно бы это сделал, или она его как-то подтолкнула? Сиделки бы всё равно отравили младенцев, или Гвенди Питерсон как-то добавила им недостающую порцию дури в голове? Что если шкатулка — как обезьянья лапа в том рассказе? Если она может только делать хуже, а не лучше? Что если она делает хуже?
«С Джонстауном я не понимала. А теперь понимаю. Не для этого ли мистер Феррис дал мне шкатулку? Чтобы я сделала то, что нужно, когда придёт время?»
Когда ситуация на Три-Майл-Айленд стабилизируется и исследования показывают, что опасности больше нет, Гвенди чувствует прилив счастья и облегчения. Как будто она увернулась от пули.
20
Первое, что замечает Гвенди, войдя в школу в последний четверг учебного года — мрачное выражение на лицах нескольких учителей и стайка девочек у дверей кафетерия. Многие из них плачут.
— Что происходит? — спрашивает она у Джози Уэйнрайт возле их общего шкафчика.
— В смысле?
— Девочки плачут в вестибюле. Все какие-то расстроенные.
— А, ты об этом, — говорит Джози так спокойно, будто они обсуждают, что она ела на завтрак. — Какая-то девочка вчера покончила с собой. Спрыгнула с Лестницы самоубийц.
У Гвенди холодеет всё тело.
— Какая девочка?
Она почти шепчет, потому что боится, что знает ответ. Непонятно, откуда, но знает.
— Олив… как её…
— Кепнес. Её зовут Олив Кепнес.
— Звали Олив Кепнес, — поправляет её Джози и начинает напевать траурный марш Генделя.
Гвенди хочется ей врезать, прямо по хорошенькому веснушчатому личику, но она не в силах поднять руку. Всё тело у неё занемело. Через мгновение она заставляет себя сдвинуться с места и выходит из школы, направляясь к своей машине. Она едет домой и запирается у себя в комнате.
21
«Это я виновата, — в сотый раз думает Гвенди, заезжая на автостоянку парка отдыха Касл-Вью. Уже почти полночь, и на засыпанной гравием стоянке никого нет. — Если бы я осталась её подругой…»
Она сказала родителям, что ночует у Мэгги Бин с другими девочками из школы — они будут рассказывать истории об Олив, вспоминать её и поддерживать друг друга. Родители ей поверили. Они не в курсе, что Гвенди давным-давно не общалась с Олив и её друзьями. Большинство девочек, с которыми Гвенди дружит теперь, не узнали бы Олив, даже если бы она встала прямо перед ними. Если не считать мимолётного «Привет!» в школьных коридорах и случайных встреч в супермаркете, Гвенди не разговаривала с Олив уже шесть-семь месяцев. Они в конце концов помирились после той ссоры в спальне Гвенди, но прежней дружбы между ними уже не было. И, по правде говоря, Гвенди это устраивало. Олив стала слишком уж обидчивой, слишком тяжёлой в общении, слишком… Олив.
«Это я виновата», — бормочет Гвенди, вылезая из машины. Она хотела бы верить, что это просто подростковая хандра — подростковый комплекс ячества, как говорит её папа, — но что-то не получается. Она не может не сознавать, что если бы они с Олив не отдалились друг от друга, та осталась бы жива.
Сегодня ночь безлунная, и Гвенди забыла взять фонарик, но это уже неважно. Она быстро шагает в темноте по направлению к Лестнице самоубийц, не зная толком, что будет делать, дойдя до неё.
Пройдя половину парка, она понимает, что не хочет идти к лестнице. Собственно, она вообще больше не хочет её видеть. Потому что — как бы безумно это ни звучало, но в темноте кажется правдой — что если на полпути наверх она встретит Олив? Олив с разбитой головой и глазом, вытекшим на щёку? Что если Олив её столкнёт? Или уговорит прыгнуть?
Гвенди поворачивает назад, забирается в свою «Фиесточку» и едет домой. Ей приходит в голову, что в её силах сделать так, чтобы больше никто не спрыгнул с этой чёртовой лестницы.
22
«Касл-Рок Колл»
Суббота, 26 мая 1979
Между часом ночи и шестью утра пятницы 25 мая была уничтожена часть северо-восточного участка парка отдыха Касл-Вью. Историческая лестница и обзорная площадка, а также почти пол-акра земли, принадлежащей штату, обрушились, оставив после себя впечатляющую кучу обломков железа и стали, земли и камней.
Многочисленные представители властей остаются на месте происшествия, продолжая попытки установить, произошло ли обрушение по естественным причинам, или это дело людских рук.
«Всё это очень странно, и пока рано делать какие-либо выводы, — прокомментировал происшествие касл-рокский шериф Уолт Баннерман. — Мы не знаем, было ли это мини-землетрясение с эпицентром в этом районе, намеренное вредительство или что-либо другое. Мы пригласили следователей из Портленда, но они прибудут не раньше завтрашнего утра, так что подождём до тех пор с дальнейшими заявлениями».
Недавно Касл-Вью стал местом трагедии: тело шестнадцатилетней девушки было обнаружено у подножия скалы…
23
После этого Гвенди несколько дней лежит больная. Мистер и миссис Питерсон считают, что причина её высокой температуры и расстройства желудка — скорбь по Олив, но сама она знает, что это не так. Дело в шкатулке. Это цена, которую приходится платить за нажатие красной кнопки. Она услышала грохот осыпающихся камней, и ей пришлось бежать в ванную, чтобы проблеваться.
Она ухитряется принять душ и сменить мешковатые тренировочные штаны на что-то более приличное для похорон Олив в понедельник, но только после напоминания матери. Сама Гвенди ни за что не вышла бы из своей комнаты. Может, лет до двадцати четырёх.
Церковь набита битком. Здесь большинство учителей и учеников старшей школы; даже Фрэнки Стоун явился и ухмыляется в заднем ряду — и Гвенди ненавидит их всех за то, что пришли. Никто из них не любил Олив при жизни. Они её даже не знали.
«Можно подумать, я знала, — думает Гвенди. — Но я хотя бы что-то сделала. Уже кое-что. Никто больше не спрыгнет с этой лестницы. Никогда».
Когда она после службы возвращается с кладбища к машине родителей, кто-то её окликает. Она оборачивается и видит отца Олив.
Мистер Кепнес — невысокий мужчина с широкой грудью, румяными щеками и добрыми глазами. Гвенди всегда обожала его и чувствовала с ним особую связь, может быть, потому, что когда-то они оба страдали от лишнего веса, а может, потому, что мистер Кепнес — один из самых приятных людей, каких она знает.
Она неплохо держалась на погребальной службе, но теперь, когда отец Олив идёт к ней с распростёртыми руками, Гвенди не выдерживает и начинает рыдать.
— Ну-ну, детка, — говорит мистер Кепнес, заключая её в медвежьи объятия. — Всё в порядке.
Гвенди отчаянно мотает головой.
— Нет!
Её лицо перемазано слезами и соплями. Она вытирает их рукавом.
— Послушай меня. — Мистер Кепнес наклоняется к ней и заставляет посмотреть на него. Неправильно, чтобы отец утешал подругу — бывшую подругу, — но именно это он и делает. — Всё будет хорошо. Я знаю, что сейчас в это трудно поверить, но так будет. Понимаешь?
Гвенди кивает головой и шепчет:
— Понимаю.
Она хочет только одного — домой.
— Ты была её самой лучшей подругой, Гвенди. Может, через пару недель заглянешь к нам? Посидим, пообедаем, поговорим. Думаю, Олив была бы рада.
Это уже слишком, и Гвенди больше не может этого вынести. Она вырывается и бежит к машине. Родители с извиняющимся видом направляются за ней.
В последние два учебных дня уроки отменяют из-за трагедии. Гвенди проводит большую часть следующей недели на диване в гостиной, забившись под одеяло. Ей снится много кошмаров — в худших из них фигурирует мужчина в чёрном костюме и чёрной шляпе с блестящими серебряными монетами вместо глаз, — и она часто кричит во сне. Она боится того, что может сказать во время этих кошмаров. Ей страшно, что родители могут это услышать.
Наконец температура спадает, и Гвенди возвращается в мир. Почти все летние каникулы она работает в закусочной как проклятая. Когда Гвенди не на работе, она бегает трусцой по раскалённым солнцем дорогам Касл-Рока или запирается у себя в спальне и слушает музыку. Лишь бы голова была чем-то занята.
Шкатулка по-прежнему спрятана в кладовке. Гвенди всё ещё думает о ней — ещё как думает, — но она больше не хочет иметь с ней никаких дел. Ей не нужны ни шоколадки, ни серебряные монеты, ни тем более проклятые кнопки. Чаще всего она ненавидит шкатулку и всё, о чём та ей напоминает, и мечтает от неё избавиться. Расплющить её кувалдой или завернуть в одеяло и отвезти на свалку.
Но она знает, что не сделает этого. Вдруг кто-то найдёт шкатулку? Вдруг нажмёт на одну из кнопок?
Она оставляет её лежать в кладовке, собирать пыль и обрастать паутиной. «Да пусть эта чёртова штуковина хоть сгниёт там!» — думает она.
24
Гвенди загорает на заднем дворе, слушая Боба Сигера и «Силвер Буллет Бэнд» на магнитофоне «Сони», когда из дома выходит миссис Питерсон со стаканом воды со льдом. Мать подаёт стакан Гвенди и садится на край шезлонга.
— Ты в порядке, малышка?
Гвенди снимает наушники и отпивает глоток.
— В полном.
Миссис Питерсон выразительно смотрит на неё.
— Ну, может, не в полном, но мне уже лучше.
— Надеюсь. — Она сжимает ногу Гвенди. — Ты же знаешь, мы всегда готовы поговорить, если ты захочешь. О чём угодно.
— Знаю.
— Просто ты всё время молчишь. Мы беспокоимся.
— У меня… есть о чём подумать.
— Ты ещё не готова позвонить мистеру Кепнесу?
Гвенди не отвечает, только качает головой.
Миссис Питерсон встаёт с шезлонга.
— Ты только помни об одном.
— О чём?
— Тебе станет легче. Так всегда бывает.
Это почти то же самое, что сказал отец Олив. Гвенди надеется, что это правда, но у неё есть сомнения.