— О!.. Ну, эти белые… О!.. — повторял Жак без конца, пораженный увиденным, сравнивая его мысленно с индейскими поселениями.
Бедняга вспомнил, как, добывая связку бананов, можно запросто сломать себе шею, а извлекая батат[227] из земли, все руки поранишь об острые края и колючки сорняков, мощным слоем прикрывших культурные растения. А здесь воздух и свет гуляют повсюду… Деревья заботливо ухожены, им не тесно в своих аллеях, и они пышно разрослись. Достаточно протянуть руку, чтобы сорвать роскошные плоды, такие приятные на вид, такие аппетитные на вкус.
Гвианские робинзоны, привыкшие к чудесам своего Эдема[228], наслаждались изумлением гостя, и эта невинная радость соединялась с гордым чувством законного хозяйского удовлетворения. Но, поскольку восхищение не мешало природе заявлять о своих естественных желаниях, поскольку ели они в последний раз давно, то Никола объявил во всеуслышание, что он «чертовски проголодался», и все его дружно поддержали. Друзья гуськом прошли на большую веранду, окаймлявшую северный фасад дома, и индеец, чей восторг все более возрастал, ступил на нее следом за своим освободителем Анри.
В то же мгновение в большом темном проеме главного входа появилась женщина. Лицо ее озаряла радостная улыбка, она протягивала к вошедшим руки, и во взгляде ее читалась огромная, бесконечная нежность.
— Мама! — воскликнул юноша. — Я привел к тебе нового робинзона!
— Милости прошу, — мягко сказала женщина гостю, который, сгорая от смущения, стыдясь своей дикой полунаготы, опустил глаза и, кажется, готов был провалиться сквозь землю.
— Да ну же, мой приятель Жак, — бросил Эжен, семнадцатилетний проказник, — не будь ребенком! Идем со мной. Я дам тебе что-нибудь из моей одежды. Она тебе точно подойдет, как на руку перчатка. Ты не знаешь, что такое перчатки, не правда ли? Не беда! Я и сам почти забыл о них. Уже десять лет не ношу. Но это пустяки! Ты будешь выглядеть отлично! Анри обещал тебя одеть, но в его куртку влезут двое таких, как ты. Не обижайся, месье! Мой брат такой здоровяк! Настоящий верзила. А я худенький, как ты.
Эжен возводил на себя напраслину: трудно было представить более красивую и гармоничную юношескую фигуру. Сила и изящество движений сливались в ней воедино. Он исчез ненадолго вместе с Жаком, а Эдмон рассказал матери о событиях дня во всех подробностях.
Эдмон блаженствовал, потому что обожал Анри и с наслаждением описывал его подвиги, однако не умалял при этом заслуг других братьев. Радость переполняла его сердце. Счастливая мадам Робен внимала сыну, восхищенная почти неимоверными приключениями, изложенными с юмором и яркими подробностями, отчего интерес ее к происшествию возрастал.
Вернулся Жак. Облаченный под стать остальным робинзонам, он действительно выглядел очень привлекательно в новом наряде. Наступил час обеда, все отправились к столу, оживленно беседуя. Обильная трапеза происходила в большом зале, открытом с обеих сторон и обдуваемом порывами легкого ветерка. Веселая компания шумно воздавала должное мастерству кулинаров. Индеец не переставал удивляться. Все поражало его в этом странном доме. Не только сами хозяева, но и меблировка, обслуживание, кухня… И этот ягуар, свободно бродивший между ног, хватая на лету кости, которые деликатно разгрызал с ужимками вороватой кошки… Доставались ему и щедрая ласка, но и легкие щелчки, когда он вознамерился оттолкнуть большого муравьеда[229], тоже ласкового, но неловкого в своих проявлениях чувств. А тут еще эти обезьяны со своими гримасами, чьи ловкие черные лапки доставали до середины стола, с проворством фокусника ухватывая какой-то фрукт или ягоду; и поросята с рыжей щетинистой шерстью, чьи пятачки так комично морщились в ожидании поживы; и целые стаи птиц-трубачей[230], гокко, куропаток, попугаев ара…
Пернатые и четвероногие уживались в полном согласии. Уморительно было наблюдать, как муравьед, добряк Мишо, изо всех сил старается запустить свой круглый «стреляющий» язык в глубину тарелки, где наталкивается на ловкое и бесцеремонное рыльце какого-нибудь поросенка, выталкивающего оттуда остатки еды. Смелые трубачи вытягивали свои длинные клювы на еще более длинных шеях поверх этого месива лап и жадных морд, перехватывая какой-нибудь кусок у своих подружек гокко, в силу непреодоленной боязливости бродивших чуть поодаль…
Хотя туземцы часто по-дружески общаются с лесными животными, которых одомашнивают благодаря своему бесконечному терпению, Жак никогда не видел ничего похожего на эту поразительную картину.
Что касается яств, то они в общем были ему знакомы, только удивляли приправы и способ приготовления. Сервировка европейская, на блюдах и в тарелках изящной формы, хотя сделанных из грубой глины. Приборы состояли из вилок, ложек, ножей. Туземец умел обращаться с ними и с огромным аппетитом поглощал изысканную пищу цивилизованной кухни.
Индеец, однако, впал в задумчивость при виде жареного куска мяса — необычайно нежного, свежего, сочного, как бы тающего во рту. Оно было тончайшего вкуса, но показалось ему слишком непривычным.
Никола, его сосед по столу, попытался объяснить. Парижанин, совершенно неспособный к изучению языков, благодаря своей настойчивости и дружбе с Казимиром довольно свободно говорил по-креольски. Но вместо того, чтобы четко выразить мысль и строить фразы, как это делают местные жители, он пользовался словесной окрошкой, перемешивая туземную речь с оборотами и словечками из городского жаргона. Смесь парижского с языком тропической Гвианы бывала иногда непередаваемо комичной.
— Да, я знаю, что вас удивляет. У мяса странный вкус, но это же бифштекс.
— Нет, — наивно возразил Жак, — гокко!
— Ну да, мы оба правы. Это бифштекс из гокко, с добавкой масла и перца. У вас есть перец, но используется только в стручках. Мы же, робинзоны, растираем его в ступке, затем деликатно посыпаем жареное мясо, и тогда оно становится бон-бон. Кроме того, мы используем соль…
— О! Соль! — вырвалось у гостя, и глаза его округлились от вожделения.
— Наша соль не очень-то хороша. Мы извлекаем ее из золы пальмы парипу… Сжигаем древесину, промываем пепел, потом выпариваем воду, получается щелочная соль. Но Эдмон вам лучше объяснит весь процесс, он очень хорошо знает химию. А я могу только сказать, что мы пользуемся ею за неимением лучшей. Ну, и дальше… Поскольку бифштекс жарится, необходима хорошая порция свежего масла…
— А это что за зверь?..
— Ну, что-то вроде топленого свиного жира, оно растет здесь прямо на деревьях!
— Я не знал. Свиной жир привозят в белых железных коробках.
— Это просто удивительно, господа индейцы, — с видимым удовольствием выговорил парижанин, — до чего же плохо вы знаете возможности собственной страны!
— Погоди, Никола, — вмешался в разговор Анри, — поубавь свой пыл! Тебе нравится ошеломлять нашего гостя, но ты сам окажешься в затруднении, если тебя заставить сказать на латинском название и семейство этого «масляного дерева», которое наш друг скорее всего знает так же хорошо, но только под другим именем!
— Ты полагаешь?.. — спросил парижанин, торжествуя. — Ну ладно же! Мой дорогой Анри, ты глубоко заблуждаешься! Я вовремя прикрепил подковки с шипами и не растянусь на льду! Эти давние выражения так кстати приходят на ум! Но сколько лет я не видел, как фиакры шлепаются набок в гололедицу! Короче, растительное масло производится из бамбука, из какао, из сои, а еще — из дерева bassia…
— Невероятно! — воскликнули хором робинзоны, потрясенные и очарованные.
— Да. Bassia-Bu… ty… ra… ca. О, Боже, до чего тяжко выговаривать эти слова! Клещами из глотки выдираешь. Это дерево еще называется галамское масло. Родина растения — Индия, в здешних краях появилось давно. Вам известно, как и мне, что масло добывают из его молоденьких зерен. А потом — кап-кап в бифштекс гокко, и мясо становится бон-бон, — добавил он, хитро сощурившись.
— Браво! Браво! — вскричали четверо братьев и их отец. — Но откуда ты все это узнал? Когда?
— Из книг, мои друзья, из книг. Вы спрашиваете, когда? Понемногу ежедневно, а точнее — еженощно. Я изучил большую энциклопедию, которую вы написали коллективно под руководством самого лучшего учителя — вашего отца. Ну, что здесь удивительного? Я всегда сожалел о своем невежестве, стыдился его. В Париже я посещал какое-то время курсы для взрослых, подбирал объедки знаний по вечерам. А здесь в первое время хватало работы! Вы были еще совсем маленькие. Учить уроки вместе с вами не пришлось, недоставало времени. Засыпал вечером как убитый. Но впоследствии приложил усилия, чтобы наверстать упущенное. Не хотел ничего говорить, но я внимательно читал ваши прекрасные рукописи на бумаге из коры маго[231], на этой самоделке… Вы стали моей вечерней школой!
Взволнованный Робен чувствовал, что слезы выступают у него на глазах. Его могучая натура, замешанная на нежности и страдании, отличалась крайней тонкостью и деликатностью. А потом как взрослый мужчина он лучше детей понимал, сколько отчаянных усилий понадобилось тридцатилетнему школьнику, чтобы безо всякой предварительной подготовки, молча, тайком усваивать трудную науку, не имея к ней никакого ключа.
Парижанин тоже принадлежал к доблестной плеяде искусных мастеровых, обуреваемых жаждой знания, которые после тяжкого труда ради хлеба насущного находят еще время и силы учиться и становятся по-настоящему мыслящими людьми. Политический ссыльный глубоко уважал честных тружеников. Как все чувствительные натуры, он их любил, восхищался и отдавал должное героическим усилиям тех, кто, будучи обделен судьбой в детстве, проявлял непреклонную волю, заставляя капитулировать перед собой труднодоступную сокровищницу знаний.