— А-ах, — в раздумье произнес островитянин. — Я желаю идти на этот пост, если вы не будете возражать, капитан.
— С превеликим удовольствием! Я предоставлю в ваше распоряжение вельбот{433} и четырех матросов. Путешествие займет у вас не более часа.
— Ол райт! — коротко ответил Питер Паулус, просветлевший при мысли о том, что ему предстоит часовое плавание.
Миссис Арабелла, мисс Люси и мисс Мэри, бедные покорные жертвы, последовали за властным маньяком без единого слова жалобы и вскоре, совершенно разбитые, сошли на берег у великолепного дома голландского комиссара. Последний, еще молодой человек лет тридцати, шотландского происхождения, по фамилии Мак-Клинток, поспешил окружить дам всяческой заботой, которой требовало их состояние. Тем временем Питер Паулус, меча громы и молнии, бродил взад-вперед под лучами палящего солнца в поисках хоть какой-нибудь лодки, не важно, какого размера.
Комиссар, опасаясь солнечного удара, вынужден был чуть ли не силой затащить англичанина в дом, такой ужас испытывал ревностный мореплаватель перед твердой сушей.
Бедному Мак-Клинтоку пришлось выслушать во всех подробностях бесконечную историю Питера Паулуса, начиная с продажи дела и до момента кораблекрушения. Сплин, консультации у врачей, гастрит, «путешествование» по морю, настоятельная необходимость в водной стихии, для удовлетворения которой требовались любые виды транспортных средств, от огромного парохода до утлой лодчонки.
— А-ах, — завершил свой рассказ Питер Паулус. — Я желаю путешествовать по воде. Если я не буду находить хотя бы маленькую лодку, я стрелять в свою голову.
— Но, — отвечал ему комиссар, исчерпав все аргументы, — у меня нет ни одного судна. Вам было бы целесообразнее остаться на «Сапфире», который выйдет в море через четыре дня.
— Тогда я стрелять в свою голову.
— Но послушайте, миссис Браун больна, она не может сейчас отправиться в путешествие.
— Значит, я стрелять в голову миссис тоже. А-ах, а что это такое маленькое, которое я там вижу?
— Это пирога, и в ней два негра бош.
— Я буду покупать пирогу и этих двух негров.
— Но они свободные люди, и я бы не советовал вам покушаться на их свободу. Впрочем, если вы хотите во что бы то ни стало отправиться вверх по реке, они охотно повезут вас за вознаграждение.
— Йес. Я буду давать деньги. Мой гастрит никак не может ждать!
Этот чертов тип умел найти несокрушимые аргументы.
Он взялся за дело с таким рвением и щедростью, что боши, соблазненные перспективой заполучить внушительное количество «столбиков» (пятифранковых монет), согласились взять на борт мастера Брауна с семейством до прибытия «Марони-Пэкет», то есть на целых две недели. Пирога, к счастью довольно просторная, была снабжена в задней части навесом из листьев. Склады господина Кеплера, расположенные недалеко от дома комиссара, предоставили запас продуктов, а затем Питер Паулус, наниматель судна и его капитан в одном лице, разместился в легком суденышке вместе с остальными членами семьи.
— Я есть, — сказал он, пожимая на прощание руку любезному голландцу, — я есть плыть только по реке, и я есть иметь только маленькую лодку, но все-таки это есть путешествование.
С этими словами он отправился к порогам Эрмина, через которые боши переправили его с той же легкостью, как это делают их собратья бони. В течение пяти дней все шло хорошо, но затем черные гребцы, непривычные к такой требовательности, устали беспрерывно повиноваться властным командам своего пассажира, который все время требовал двигаться вперед, не давая им ни минуты отдыха. Они украдкой пошептались и, не испугавшись грозного вида Питера Паулуса Брауна из Шеффилда, так же как и его устрашающего револьвера, в один прекрасный вечер причалили к голландскому берегу Марони недалеко от водопада Петер-Сунгу.
Мастер Браун был вынужден скрепя сердце пойти на последнюю уступку и согласился провести одну ночь на твердой земле. Спал он плохо и ничего не ел.
Приступ гастрита разбудил его на рассвете. Громоподобным голосом, способным заглушить шум водопада, Питер Паулус позвал негров, но ответа не получил. Чернокожие, воспользовавшись тем, что белые заснули, просто исчезли, как они обычно поступают в тех случаях, когда их нагружают непомерной работой, бросив посреди Гвианы Питера Паулуса Брауна с его пледом, чемоданом, женой и двумя дочерьми.
Глава VIII
Все загадочней и загадочней. — В хижине. — Укушенный гремучей змеей. — Новое лекарство. — Перманганат калия против яда гремучки. — Трогательная признательность. — Собака, каких мало. — Компаньон экваториального браконьера. — Потомок гусей Капитолия. — Казарка. — Странные обычаи краснокожих. — Когда женщина становится матерью, мужчина болеет. — Как индейцы натаскивают своих собак. — Что имеет в виду индейский охотник, когда говорит о том, чтобы «вымыть» собаку.
Не в первый раз на гвианских робинзонов обрушились внезапные бедствия. За двадцать лет, проведенных в бескрайней дикой глуши, неудачи и разочарования неоднократно становились единственным результатом тщательно подготовленных планов, успех которых представлялся неизбежным. Но исчезновение лодок, вверенных попечению освобожденного Гонде, стало для колонистов беспрецедентной катастрофой. Не то чтобы их существование в целом или даже нынешнее богатство оказывались под угрозой. Материальные потери не имели никакого значения для этих людей, привыкших к любым лишениям, преодолевших невероятные трудности, которым было вполне достаточно для жизни обычного рациона старателя или охотника. Но это означало угрозу колоссальному плану, составленному во всеобщих интересах. Это означало, что огромная территория бассейна Марони так и останется пустынной, возможно очень надолго. Это означало, что великий лес обречен на молчание, что золото так и останется на дне золотоносных ручьев, колонизация застопорится и, наконец, само развитие цивилизации потерпит неудачу.
Что же делать? Вернуться во Францию, снова купить бесценные в здешних местах товары и оборудование и провести еще целый год в томительном ожидании? Целый год! Целая вечность в наше время, когда живые действуют и перемещаются быстрее, чем мертвецы из баллады{434}.
Робен в мгновение ока оценил масштаб несчастья и представил его последствия. Лодки, конечно, были украдены, это не подлежало сомнению. Предположение о том, что они исчезли в результате стихийного бедствия, не выдерживало критики. Караван не мог быть уничтожен полностью, не оставив никаких следов, даже самых незначительных, они бы не ускользнули от зорких глаз робинзонов. С другой стороны, инженер не мог подвергнуть сомнению честность Гонде. Бывший каторжник еще до освобождения неоднократно демонстрировал свою преданность. Кто же в таком случае виновен в этом дерзком преступлении? С какой целью его совершили? И кем, наконец, могли быть эти люди, достаточно смелые или могущественные для того, чтобы напасть на таких, как Робен, его сыновья и их чернокожие помощники?
Пока легкая лодка летела по волнам Марони, а отрывистый стук ее машины разрывал раскаленные слои воздуха, робинзоны внимательно вглядывались в несущиеся мимо берега. Их командир был погружен в раздумья. Жалобный стон раненого заставил его вздрогнуть. Дю Валлон наконец очнулся от забытья, в котором пребывал с того момента, как Шарль и Николя подобрали его у подножия панакоко с ужасной раной в груди. Изумление директора прииска оттого, что он все еще находится в числе живых, могло сравниться разве что с благодарностью, которую он проявил к своим спасителям. Шарль немедленно рассказал ему вполголоса о драматических происшествиях, случившихся сразу же за таинственным покушением, жертвой которого стал дю Валлон: о пожаре на прииске, о наводнении и обстоятельствах спасения, не умолчав о таинственных эмблемах, прикрепленных ночью к стволу дерева, на котором они с Николя нашли убежище.
Раненый, пока неспособный что-либо ответить, смог лишь засвидетельствовать свою благодарность слабым пожатием руки молодого человека. Николя, куда более опытный по части колониальной медицины, чем все краснокожие и чернокожие пиаи тропических краев, вместе взятые, снял с раны прежнюю повязку. Затем он промыл ее и покрыл слоем ваты, смоченной эссенцией сассафраса. Прикосновение ароматической жидкости, обладающей подсушивающими и обеззараживающими свойствами, принесло креолу немедленное облегчение, и он сразу же заснул.
Он проспал около двух часов и пробудился от приступа лихорадки. К счастью, она оказалась не из тяжелых, и Николя рассчитывал предупредить следующий приступ обильной дозой хинина. Робин вздрогнул, услышав стоны раненого. Прав он был или нет, но он не мог не усмотреть связь между покушением на директора прииска и исчезновением Гонде.
Инженер подошел к раненому, не решаясь его беспокоить. Но тот с интуицией, присущей больным в горячке, казалось, понял, чего от него хотят.
— Можете ли вы меня выслушать?
— И даже ответить на ваши вопросы, — прошептал дю Валлон едва слышным голосом.
— Но ваше состояние требует заботливого обращения. Я боюсь утомить вас.
— Ничего страшного. Моя лихорадка не так уж свирепа. Я в полном сознании. Говорите…
— Как вы думаете, есть ли у вас враги или, по крайней мере, завистники?
— Нет.
— Возможно, кто-то был заинтересован в вашей смерти?
— Нет, напротив. Прииск «Удача» не смог бы продолжать работу без моего участия. Всем моим людям было выгодно, чтоб я был жив.
— Вы можете припомнить обстоятельства, при которых вы были ранены?
Дю Валлону явно пришлось сделать усилие, напрягая память. Слабым и прерывающимся голосом он рассказал об отказе рабочих выходить на смену, о таинственных звуках, услышанных в ночи, о порче оборудования, о ловушках, разбросанных под ногами старателей, и о страшной смерти одного из них.