Гвианские робинзоны — страница 106 из 136

— Это был человек, не так ли?

— Никаких сомнений. А наша казарка сослужила нам отличную службу.

— Твой муравьед, Ломи, похоже, принадлежит к той же компании, что и кайман твоего компе Анри.

— Как раз собирался вас спросить, в кого это вы тут стреляли.

— В гигантского муравьеда, который испарился с куском свинца в шкуре, если только Ломи был, как обычно, меток!

— Сейчас мы в этом убедимся. Матао поведет нас по следу, — сказал Анри, ласкавший собаку. — Ищи, Матао… Ищи!.. Где человек…

Умный пес втянул носом влажные испарения, поднимавшиеся с земли, и, не издавая ни лая, ни поскуливания, направился к хижине, внутри которой еще дымились сгоревшие головни. На почве обнаружилось большое кровавое пятно, а многочисленные красные капли указывали, в каком направлении двинулось раненое животное. Анри отправился в лес и вернулся через четверть часа. Он принес великолепную шкуру муравьеда, выделанную индейским способом. От меха, испачканного красным, как и земля возле хижины, исходил тяжелый запах свежей крови.

— Держи, Ломи, — сказал молодой человек своему другу, — шкура принадлежит тебе. В хвост вставлен гибкий прут бамбука, чтобы заставить его двигаться. Человек, который прятался под шкурой этой ночью, сполна получил свое, а именно пулю в плечо, насколько я могу судить по месту вхождения пули. Если он еще не умер, то вот-вот умрет, поскольку я нашел следы тех, кто унес его тело. В общем, друзья мои, мы легко отделались.

Через десять минут солнце поднялось высоко. Волны света струились между деревьями и поблескивали вдалеке на безбрежной водной глади.

— Тревога! — раздался громкий крик Николя. — Тревога! Лодка на реке!

Робинзоны немедленно бросились к берегу и в самом деле увидели большую лодку под парусом, которая медленно двигалась вниз по течению примерно в трехстах метрах от них. Человек высокого роста, краснокожий, который и не думал скрываться, управлял шкотом паруса. Белый, или, во всяком случае, человек, одетый в европейское платье, держал руль.

Паровой двигатель бумажной лодки заглушили еще накануне, поэтому Анри и Эдмон схватили по веслу и вместе с Шарлем и Николя бросились в погоню за утренними любителями речных прогулок.

— Ребята, будьте осторожны, — сказал им Робен перед отплытием.

Шарль показал ему маленький многозарядный карабин.

— Здесь шесть патронов. Это мой пулемет. А вот моя крепость, — заявил он, подняв в носовой части легкого судна толстую металлическую пластину, выполнявшую роль переднего сиденья. Благодаря двум боковым стойкам она могла откидываться и в вертикальном положении становилась изогнутым щитом. — Теперь нам не страшны пули. Вперед, гребцы, навались!

Лодка на веслах быстро нагоняла парусную, хозяин которой явно всего лишь прогуливался самым невинным образом.

— Стой! — крикнул ему Анри, когда лодка оказалась в пределах досягаемости голоса. — Стой!..

Краснокожий по-прежнему держал шкот и даже не повернул голову.

— Вот парень, который прямо сейчас отведает моих кулаков, — продолжил старший из робинзонов, лучшей чертой которого было отнюдь не терпение. — Это ведь одна из лодок Гонде, не так ли, Шарль?

— Я в этом совершенно уверен.

— И сам Гонде тоже здесь, — умирающим голосом вскрикнул человек у руля. С трудом приподнявшись, он показал свое лицо, покрытое синяками и кровоточащими ранами.

— А теперь на абордаж!

В этот момент лодки шли бок о бок.

Анри и Шарль прыгнули одновременно. Краснокожий наконец вышел из своего оцепенения. Он медленно встал, выпрямился во весь свой рост и, не проронив ни слова, воззрился на братьев. Если этот человек хотел, как говорят в театре, сделать эффектный выход, ему это удалось в полной мере. Вообразите себе безволосое, мрачное лицо, уродливо размалеванное соком руку и генипы, над длинным, тоже раскрашенным телом с очень странным рисунком. На груди скалилась широко раскрытая пасть аймары, а на животе красовался огромный цветок виктории регии, изображенный со впечатляющей достоверностью.

— Ох, черт побери! Этот тип, без сомнения, один из наших воров. Что до таинственных символов, что так заинтриговали нас, а теперь оказались на его теле, я очень надеюсь, что он пояснит нам их значение. Я был бы не против получить хоть какой-то ключ к этой загадке.

Анри тяжело опустил свою руку на плечо мужчины и сказал ему по-креольски:

— Мальчик мой, нам нужно кое-что уладить. Сейчас вы отправитесь с нами на берег, а там мы решим, что с вами делать.

Индеец и бровью не повел. Он приоткрыл большой рот с длинными зубами, и молодые люди, сбитые с толку, потрясенные, растерянные, услышали невероятную фразу, произнесенную с уморительным пафосом:

— Я есть британский подданный!.. Я приказываю вам позволить мне продолжать мое путешествование!..

Глава X

Англичанин без сердца, но с желудком. — Ангелы преданности. — Девственному лесу угрожают артиллерийским обстрелом. — Консервное пиршество. — Капитан Вампи пьет и опьяняет ручей. — Стыдливость Питера Паулуса Брауна из Шеффилда и индейские штаны. — Краснокожие-анабаптисты{445}. — Наряды индейских женщин. — Кокетство на экваторе. — Облаченные в подвязки. — Гвианские паразиты. — Укусы микроскопических существ. — Песчаная блоха. — Где может хранить булавки женщина, у которой нет ни кармана, ни игольницы. — Похищение.


Питер Паулус Браун из Шеффилда, оставленный лодочниками на голландском берегу в верховьях Марони, бушевал и вопил, впав в самую черную ярость. Он грозил кулаком деревьям, оскорблял небо, осыпал проклятиями изменников-негров и обещал лесу устроить английскую интервенцию, которая, разумеется, была ему не по плечу.

— Фрегат!.. Нет, два фрегата!.. Броненосный линкор!.. С солдатами ее величества, которых пошлет сюда консул… Эскадра с пушками сэра Уильяма Армстронга{446} прибудет на этот берег наказать вас!.. О, я есть английский подданный. Правительство ее величества никогда не позволит оскорблять английские подданные!..

Во время плавания Питер Паулус обычно бывал молчалив и безобиден. Полностью растворившись в своем эгоизме человека, постоянно удовлетворяющего свой голод, он ограничил вселенную стенками желудка и не обращал внимания ни на что другое, даже на собственную семью.

Поскольку существование миссис Арабеллы, мисс Люси и мисс Мэри всецело обеспечивалось мужем и отцом, единственным устремлением их сердец должно было стать бесперебойное функционирование потрохов мастера Брауна. И раз уж только «путешествование» могло обеспечить это функционирование, Питер Паулус ничуть не сомневался, что его жена и дочери счастливы бороздить водные просторы нашей планеты.

Бедные женщины без единой жалобы переносили мучения, на которые их обрек исступленный космополит, и находили утешение в нежной заботе друг о друге. Мало что на свете выглядело очаровательнее и грациознее этой маленькой женской компании. Мать еще была молода и очень красива, она выглядела как старшая сестра юных мисс. Вопреки тому, что миссис Браун вышла замуж за эксцентричного маньяка, она была женщиной высоких достоинств, чья доброта не уступала благоразумию.

С того момента, как ее муж превратился в селезеночного или, вернее, желудочного Вечного жида, она смогла завершить образование дочерей и всегда с толком использовала свободное время, увы, слишком избыточное по причине бесконечных морских плаваний вокруг света. Поэтому мисс Люси и мисс Мэри стали в высшей степени благовоспитанными юными девицами, к тому же прелестной внешности, что никогда еще ничему не мешало. Одной было девятнадцать, другой — восемнадцать лет, и их легко можно было принять за близнецов. Обе были блондинками восхитительного пепельного оттенка, что так смягчает черты лица, делая их как будто нежнее. Но по какой-то очаровательной странности большие черные глаза придавали личикам юных англичанок выражение твердости, которое добавляло к их несколько грустной и болезненной внешности еще больше шарма. Маленькие ручки, изящные, но крепкие, охотно отзывались на рукопожатие с истинно британской сердечностью, а маленькие ступни, что редкость для уроженок Соединенного Королевства, могли соперничать с ножками чистокровной парижанки.

Бедные дети и их мать, вечно болевшие в путешествиях, были очень бледны и сильно похудели. Им хватило бы совсем немного отдыха, чтобы вернуть прекрасный цвет лица, который составляет привилегию англичанок, не умаляя при этом их изысканности. Они объездили столько стран, повидали видимо-невидимо небывалых вещей и разных народов, пережили столько приключений и столкнулись с таким количеством опасностей, что их нынешнее положение, каким бы странным оно ни было, не представлялось им несправедливым ни в малейшей степени. То, что их оставили в полном одиночестве на берегу едва знакомой реки, было для них всего лишь рядовым происшествием.

Большинство женщин на их месте разразились бы громкими воплями и решили бы, что пропали. Англичанки, напротив, уже были готовы порадоваться этому злоключению, которое избавило их от качки и крена, если бы не болезненная реакция мастера Брауна. Мания главы семьи была для них священной. Они скорее умерли бы от усталости, чем позволили бы себе хоть малейшую жалобу.

Сбежавшие боши проявили порядочность, оставив белым их вещи и припасы. Эти большие дети по-своему честны. Иногда они могут (крайне редко) нарушить тяготящее их обязательство, но при этом совесть не позволяет им стянуть даже сущую безделицу. Не известно ни одного случая, чтобы какой-нибудь бош или бони украл деньги. Иногда они осмеливаются присвоить некоторое количество продовольствия, необходимое им на обратную дорогу, но лишь в тех случаях, когда свои запасы у них на исходе.

Одним словом, у Питера Паулуса была хижина, чтобы приютить его вместе с семьей. У него были гамаки и провизия. А поскольку сезон дождей прошел, непогоды можно было не опасаться. Но до того ли было разъяренному маньяку? С тех пор, как он оказался на суше, с тех пор, как его диафрагма больше не трепетала в такт движениям корабля, мастер Браун пребывал в настроении злобного пса. Ни нежные слова миссис Арабеллы, ни попытки дочерей приласкаться не действовали на человека, у которого желудок давно заменил сердце.