— Я тоже очень счастлива, милые дети. Теперь подождем, пока наша больная проснется, чтобы дать ей самое лучшее средство, настоящую панацею против лесных миазмов, сульфат хинина.
Эта сердечная беседа, возможно, продолжалась бы еще долго, но внезапно она была прервана поспешным отъездом индейцев, больше похожим на бегство. Вампи без умолку раздавал команды, поторапливая свою свиту поскорее грузиться в лодки. Гребцы уже заняли свои места, и капитан подгонял отставших, щедро раздавая удары жезлом тамбурмажора. Женщины, нагруженные пагарами, наскоро перевязанными веревками, бежали, неся на каждом бедре одного или двух детей, которых поддерживала хлопковая перевязь через плечо. Великий вождь особенно благоволил этим бедным созданиям, словно совершал какой-то священный обряд. Не переставая раздавать тычки и колотушки, добрый апостол вел диалог с Робеном, который довольно настойчиво уговаривал его помочь.
— Нет, муше, — неизменно отвечал индеец, — нет, моя не моги работай. Моя нет как негр, чтобы носи эта зверь на моя плечо.
— Ну же, Вампи, я дам тебе тафию, порох… набедренные повязки… ружье… Прикажи своим людям немного поработать…
Казалось, что перспектива заполучить ружье на мгновение пошатнула упорство Вампи, но он тут же оправился и снова затянул свое с легендарным индейским упрямством, которому все нипочем:
— Нет, муше… моя не моги, нет… Теперь прощай, муше… Прощай, мадам… Мы уезжай…
Индейская флотилия вскоре скрылась из виду под размеренный плеск весел, и Робен, смеясь и сердясь одновременно, вернулся в хижину со словами:
— Лень этого старого хитрюги поистине неисправима. Ладно, мы сами справимся. Здесь работы на два часа. Нам необходимо во что бы то ни стало вернуться на плантацию сегодня вечером, поскольку нашим больным требуется особый уход. Миссис Браун нужна здоровая атмосфера нашего старого участка, он расчищен так давно, что там можно не опасаться злокачественных миазмов. Что касается месье дю Валлона, пусть он крепок и закален в разных переделках, но ему не пойдут на пользу наши постоянные перемещения. Новый приступ лихорадки может стать для него смертельным.
Погрузка на шлюпку паровых молотов, баллонов с ртутью и трансмиссионных аппаратов{451} близилась к завершению. Не будем забывать, что мужчин-робинзонов было девять, включая обоих бони и Гонде. Девять таких крепких мужчин способны выполнить работу, перед которой спасовали бы тридцать обычных рабочих Гвианы, этой страны убежденных лентяев.
Оставалась машина. Робен намеревался извлечь ее из ямы с помощью тали, прикрепленной к небольшим козлам вроде тех, что используют на флоте для подъема мачты. Ломи и Башелико, непревзойденные лесорубы, как и все чернокожие жители Марони, за несколько минут срубили два дерева средней толщины. Бревна расположили над укрытием, раздвинув их основания и связав верхние концы так, чтобы образовался треугольник. К верхней части прикрепили таль, чтобы поднять груз, и зафиксировали шкив на одном из столбов, чтобы натяжение троса было строго горизонтальным. К счастью, в лодке был изрядный запас тонких и прочных канатов из просмоленной пеньки, так же как и достаточное количество шкивов.
Яма, выкопанная ворами в спешке, оказалась неглубокой, и вся операция совершилась очень быстро и без затруднений. Топка паровой машины повисла на козлах. Двое бони, «сильные, как майпури», как они сами с улыбкой говорили о себе, подставили свои могучие плечи под железную массу и удерживали ее, не сгибаясь. Робен и Анри, белые атлеты, присоединились к черным геркулесам и медленно, постепенно, шаг за шагом, ритмично соизмеряя каждое движение друг с другом, направились к реке. Эта беспредельно тяжелая работа — без шуток, само собой, — была проделана за четверть часа. Затем козлы перенесли на берег и без промедления проделали с паровой машиной ту же операцию, только в обратном порядке. Шедевр современной механики занял место на корме шлюпки Гонде, которую паровая лодка прежде вела на буксире.
Робен готовился отдать сигнал к отплытию. Он торопил последние приготовления, даже не думая о том, чтобы отдохнуть хотя бы мгновение.
— Ну же, дети мои, поспешим, наши больные нуждаются в покое. Надо, чтобы они провели следующую ночь в доме.
Все было закончено в мгновение ока. Миссис Браун и месье дю Валлона с бесконечными предосторожностями перенесли под тент на корме. Мадам Робен с обеими девушками расположились рядом с ними. Робинзоны готовились подняться на борт, когда к берегу пристала маленькая пирога, на которую до этого момента никто не обратил внимания. Она явно пришла с другого берега. К своему огромному удивлению, робинзоны узнали в ней индианку, ребенка которой, укушенного змеей, недавно спас Шарль. Молодая женщина, оказавшаяся умелым и ловким гребцом, прибыла вместе с новорожденным ребенком и старшим, спасенным сыном.
Ее черные глаза, полные слез, умоляюще смотрели на белых, она грустно улыбнулась, узнав Шарля. Она взяла младенца, с кожей цвета кофе с молоком, подошла к молодому человеку и сказала ему:
— Сегодня утром убили его отца. У меня больше нет хижины, нет маниока, нет рыбы. Дети умрут от голода. Молодой белый добр. Он не хотел, чтобы красный ребенок умер, когда его укусила змея. Не может ли белый дать еду детям женщины, которая оплакивает убитого мужа?
Взволнованный Шарль взял на руки маленького индейца и передал его мадам Робен, которая прижала его к себе.
— Идите сюда, дитя мое, — сказала индианке эта славная женщина, сделав ей знак подняться в лодку.
Та едва заметно покачала головой и посадила в лодку испуганного старшего сына.
— Вы отказываетесь ехать со мной? — удивленно спросила мадам Робен.
— Не сейчас, потом, потому что индейская женщина должна выполнить свой долг. Она хочет повести в лес белых людей, руки которых так сильны, а сердца так добры. Она нашла следы тех, кто убил ее мужа и ограбил белых. Пусть белые следуют за ней, она покажет им место, где спрятано их сокровище. Потом она отомстит за убитого мужа.
В третий раз робинзоны покинули голландский берег, пересекли Марони и оказались на французской территории. Индианка сказала правду. Провизия, боеприпасы, сельскохозяйственные и промышленные инструменты, весь остаток груза, спрятанный ворами в непроходимых зарослях, был обнаружен благодаря признательности и проницательности индианки. Все было на месте, вплоть до ящиков с динамитом, привезенных в расчете на разработку жил золотоносного кварца.
Поскольку две из трех шлюпок Гонде бесследно исчезли, а оставшаяся третья уже была нагружена с лихвой, решили, что первым делом нужно все-таки добраться до плантации. Николя, Шарль и оба бони отправились вверх по реке вместе с пассажирами паровой лодки, тогда как другие робинзоны остались стеречь сокровище. Впрочем, этого можно было и не делать, поскольку экваториальные бандиты не предприняли никаких попыток вернуть его. После шести дней изнурительной работы, после трех путешествий одно за другим от тайника к плантации робинзоны наконец снова стали владельцами всех привезенных из Европы предметов, благодаря которым они собирались произвести на диких землях Гвианы мирную революцию труда и процветания.
Глава XIII
Сироты!.. — Новая семья и новая любовь. — Креол с Сент-Томаса становится гвианским робинзоном. — Индейские пастухи. — Тайны, еще более непроницаемые, чем гвианский лес. — Приготовления к разработке золотоносных участков. — Что подразумевается под «изысканиями». — Первое путешествие в страну золота. — Разрешение на разведку и временные концессии. — Что нужно брать в неизведанные земли. — Спутники золотоискателя. — По компасу! — Усталость, надежда, разочарование и страдания. — Скорбный путь. — Первая проба изыскателей и первый лоток. — Золото! — Два отважных старателя. — Казальс и Лабурдетт. — Французская Гвиана — соперница Австралии и Калифорнии.
Три месяца прошло с того дня, как гвианские робинзоны, наконец воссоединившись после множества злоключений, вернули себе свои товары и оборудование, таинственно похищенные неизвестными. Как несложно предположить, количество колонистов возросло. Инженер и его жена удочерили осиротевших мисс Люси и мисс Мэри. Бедные девушки потеряли мать через несколько дней после прибытия на плантацию. Миссис Браун, ослабленная лишениями во время бесконечных путешествий семейства, не перенесла губительного повторного приступа злокачественной лихорадки, которому не смогли помешать самая внимательная забота и передовые методы лечения. В предсмертный час несчастная мать пришла в себя. Она схватила мадам Робен за руки и последним, проникновенным взглядом взмолилась о судьбе своих дочерей.
— Они станут моими детьми, — прошептала жена инженера на ухо умирающей.
Эта торжественная клятва, эти четыре слова, сказанные благородной женщиной с чувством, на которое способна только мать, разгладили черты лица миссис Браун и облегчили ужас последней минуты. Она скончалась тихо, не сводя со своих обезумевших от горя дочерей взгляда, полного любви и сожаления.
С этой роковой минуты мадам Робен ни на дюйм не отступала от своих обязательств. Люси и Мэри заняли в сердце приемной матери такое же место, как и четверо ее собственных сыновей, и никто из них не чувствовал себя обделенным, столько материнской нежности было в сердце этой непревзойденной натуры, созданной только для любви. Молодые робинзоны были счастливы тем, что их семья стала еще больше, и испытывали к своим сестрам привязанность на грани обожания. Николя, юноши бони, старый Ангоссо и добрая Ажеда относились к ним как к божествам.
О Питере Паулусе Брауне не было никаких новостей, хотя маньяк стал предметом долгих и тщательных поисков. Пусть колонисты и не проявляли особенного интереса к этой малосимпатичной личности, все же он оставался отцом девушек. Этого было достаточно для того, чтобы попытаться его найти.
Гонде сделался заправским робинзоном. На всякий грех найдется милость. За двадцать лет бедняга с лихвой искупил былую ошибку. Грех его молодости прощен. Он стал управляющим плантации, а глубокие познания в сельском хозяйстве сделали его незаменимым.