Робинзоны только что избежали смертельной опасности, и нужно было немедленно подготовиться к ее возвращению. Появление этого загадочного человека, который становился то миссионером, то офицером, то путешественником, представляло для них тем большую угрозу, что он мог снова предстать перед ними в совершенно неожиданном облике. Человек, способный преображаться по собственному желанию и так дерзко и ловко осуществлять свои темные планы, не мог быть рядовым преступником. Не подлежало сомнению, что он желает захватить прииск и пойдет на любые меры, лишь бы добиться своей цели. Его последняя попытка проникнуть в администрацию предприятия, с неслыханным мастерством сыграв роль маньяка-англичанина, прекрасно демонстрировала, что он искушен в разных трюках и что вскоре на смену прежним придут новые уловки.
Европейцы все еще содрогались при мысли о том, что через несколько часов они могли оказаться в полной власти бандита и что какой-нибудь наркотик мог бы сделать их беспомощными перед ордой его мерзких сообщников, которые, несомненно, ждали сигнала предводителя, чтобы перерезать горло беззащитным колонистам. С этим нужно было покончить как можно скорее. После настоящего военного совета робинзоны решили собрать людей, на верность которых они могли положиться, разделить их на несколько отрядов, лично возглавить их и беспощадно выслеживать неизвестных, скрывающихся в лесу. Оружие и припасы были розданы по окончании совета, все работы приостановились. Старатели были готовы выступить по первому сигналу. Экспедиция собиралась отправиться в путь на следующее утро. Но несколько чрезвычайных и ужасных происшествий вскоре изменили эти так мудро задуманные планы и сделали их выполнение совершенно бесполезным.
Снова спустилась ночь. Было примерно одиннадцать часов вечера, когда в стороне, где находились разработки, внезапно вспыхнуло огромное зарево, осветившее красными вспышками высокие деревья, окаймляющие территорию золотых приисков. Обе сторожевые собаки, Боб и Матао, громко и угрожающе залаяли. Робинзоны, вскочившие в мгновение ока, тотчас вооружились и остались на веранде, готовые к любым неожиданностям. Дю Валлон отправился к баракам, собрал людей, выставил часовых, установил три поста — один у пристани, другой у приисковой лавки, третий по соседству с домом — и предупредил рабочих, что они должны отправляться в путь.
Огонь, точнее, пожар, который, несомненно, питался смолистой древесиной, становился все более яростным, и вскоре все предметы стали отчетливо видны, как при свете дня. Внезапно раздались три звонких удара и прокатились эхом по огромной долине. Затем в ночи прозвучал ужасающий вопль, заставивший притихнуть обезьян-ревунов и затаиться даже тигров. Через несколько минут прогремели три новых удара, раскатившихся с той же силой, а за ними жуткие вопли, в которых не было ничего человеческого, разорвали раскаленный пламенем воздух. Эта мрачная симфония, которой будто дирижировал сам дьявол, а исполняли ее под пытками души, обреченные на вечные муки, продолжалась около получаса. Робинзонам потребовалось все их бесстрашие, чтобы не то что не испугаться, но даже не встревожиться из-за какофонии, подобной которой не слышало ни одно человеческое ухо.
Инженер первым нарушил молчание, которое хранили слушатели этого адского концерта:
— Сейчас нам представляется, возможно, единственный случай приблизиться к нашим врагам. Нас много, мы хорошо вооружены и не ведаем поражений. Вот что я предлагаю: пятьдесят человек под командованием Николя и Шарля останутся охранять дом. Я отправлюсь на разведку с месье дю Валлоном, Анри, Эдмоном, Эженом, Ломи, Башелико и пятьюдесятью другими людьми, в том числе со всеми нашими мартиниканцами, известными своей непревзойденной храбростью. Мы пойдем вперед без шума, Матао нас поведет. Боб остается здесь. Мы выясним, что это за чертовщина, и вмешаемся, если потребуется. Впрочем, эта экспедиция не представляет никакой опасности, учитывая нашу численность и совершенство нашего оружия.
Действительно, все европейцы были вооружены превосходными винтовками Веттерли — Гинара, каждая из которых была снаряжена семью металлическими патронами с пулями цилиндро-конической формы, находящимися в деревянном магазине с автоматической подачей в патронник при движении подвижного затвора. Дальность, точность и убойная сила этого несравненного оружия, которым должен обладать каждый человек, посвятивший жизнь приключениям, просто невероятны. Ухаживать за ним очень просто, а надежность выше всяких похвал. Во время поездки в Париж Шарль побывал у известного оружейника на авеню Оперы, который снабжает всех путешественников, и купил у него десяток карабинов. Вооруженные таким образом робинзоны могли бросить вызов целой орде демонов первобытного леса.
Отряд под командованием Робена бесшумно выступил в путь, следуя знакомыми тропами, на которых, впрочем, было светло как днем от отблесков пожара. Через полчаса они вышли в низину, образованную бассейном ручья Сен-Жан. Мужчины укрылись за деревьями, стоявшими вокруг поляны кольцом, как стена огромного цирка, и их взорам предстало незабываемое зрелище, где необычайное смешалось с непредвиденным.
На небольшом бугорке ярко пылали, выбрасывая в воздух снопы искр, четыре симметрично расположенных костра, каждый из которых был сложен из огромной кучи срубленных веток. В самом центре, не обращая внимания на языки пламени, стоял старик-индеец исполинского роста. Он был совершенно обнажен. Длинные снежно-белые волосы ниспадали на плечи, странным образом оттеняя мрачную выразительность его лица, искаженного страшной яростью. Тело восьмидесятилетнего атлета с выдающейся мускулатурой сверкало в красных отсветах, словно покрытое золотом. Пятеро индейцев, голых, как и их предводитель, и тоже похожих на золотые статуи, лишенные пьедесталов, неподвижно, как трупы, лежали вокруг большой коричневой массы, которая походила на тушу огромного ламантина.
Шестой стоял перед стариком, склонив голову с видом глубочайшего почтения.
И наконец, к двум деревьям, украшенным цветком виктории и головой аймары, были крепко привязаны два европейца. Они в корчах испускали страшные крики, их ноги медленно пожирали раскаленные угли, прожигавшие плоть до костей.
Старик поддал жару и вернулся ко все еще неподвижному человеку.
— Ты, сын мой, — сказал он глухим голосом, — ты, младший из арамишо! Умри тоже. Белые побеждают. Лес больше не принадлежит нам. Тайна золота осквернена. Наше племя должно исчезнуть. Гаду оставил нас. Умри!.. Прими смерть от руки своего отца Панаолина, последнего из арамишо.
Индеец поднял голову. Старик кончиком пальца коснулся его глаза, и молодой человек, будто пораженный молнией, тяжело повалился на землю посреди уже окоченевших трупов своих собратьев.
— А теперь, — сказал старый индеец одному из горевших заживо европейцев, — твоя очередь. Белый, ты обманул меня. Я нашел тебя, когда ты умирал с голода, спасаясь от людей с Бонапарта[65]. Ты был весь в крови от ран, тебя трясла лихорадка. Ты хотел отомстить бледнолицым, которые истязали тебя. Нас объединила одна и та же ненависть, мы стали друзьями. Я всегда был твоим верным союзником. Я призвал тебе в помощь Водяную Маман и посвятил тебя во все наши тайны. Ты клялся мне, что у тебя есть пиай, который убьет белых людей, как у меня есть пиай, который убивает краснокожих. Ты мне солгал, потому что белые в золотой долине выворачивают землю своей огненной машиной и отбирают золото у красных людей, исконных хозяев леса. Белый человек, ты предал меня. Я побежден. Но вурара (кураре) спасет нас от позора. Вурара убил последних арамишо. Водяная Маман мертва. Панаолин тоже умрет. Но прежде, чем он коснется твоего глаза ногтем, смазанным священным пиаем, который убьет тебя, Панаолин вырвет твой лживый язык.
Изумленные робинзоны не успели даже пошевелиться, как жуткий старик схватил мачете, мгновенно открыл рот несчастного и одним резким движением отрезал ему язык, с отвращением швырнув в огонь окровавленный обрубок.
Европейцы выскочили на поляну в тот самый момент, когда Панаолин направился ко второй жертве. Увидев их, он замер и крикнул полным угрозы и ненависти голосом:
— Вы!!! О, как я вас ненавижу! Проклятые белые, которые вырубили лес и украли тайну золота! Я ненавижу вас и умираю!..
Он быстро коснулся лица рукой и рухнул на груду мертвых тел.
В свете горящих костров Робен и Анри уже узнали, кем был последний выживший в этой драме. Этот несчастный, ноги которого превратились в обугленные столбы, был тем самым незнакомцем, который проник к ним под видом англичанина.
Несмотря на то что этот человек еще вчера собирался покуситься на их жизни, робинзоны отбросили всякую враждебность, видя в нем только беднягу, страдающего от невыносимых мучений. Они разрубили его путы, соорудили носилки и отнесли его на прииск. На складе хранилось большое количество свежесобранного хлопка, которым плотно обернули его изуродованные конечности. Вскоре несчастный почувствовал, что боль понемногу утихает, и его мучительные стоны прекратились.
Это был мужчина в расцвете сил, с живыми глазами, на висках которого пробивалась седина. Его лицо, все еще искаженное страданием, выглядело совершенно непримечательно и поверхностному наблюдателю могло показаться обыденным.
Но вскоре, при внимательном рассмотрении, стало ясно, что это бесстрастное лицо было всего лишь маской, способной принимать любые обличья, перевоплощаться в любые характеры, лицо настоящего артиста. Он ничуть не походил на трех совершенно разных персонажей, которых прежде изобразил с несравненным мастерством. Теперь, когда он был самим собой, казалось, что его физиономия инстинктивно искала некую другую сущность, которую можно было бы изобразить.
Время от времени сардоническая ухмылка кривила рот и сощуривала глаза незнакомца, когда его острый взгляд падал на робинзонов, которые с любопытством смотрели на несчастного. Затем он пересилил себя и сказал глухим голосом: