— Что ты хочешь услышать? — ответил тот, явно польщенный в своем самолюбии наивным восхищением бедняги. — Я здесь, как и ты, ни в зуб ногой. Здесь важно другое: если мне неизвестно, кто пытается помешать нам пройти, то я точно знаю, почему они это делают. Для меня это значит, что мы уже на подступах к золотым горам, нет никаких сомнений. Если бы у наших загадочных врагов не было серьезных причин, они не стали бы так надрываться, чтобы нас остановить. Так что мы должны всеми силами найти щель, чтобы пробраться в эту страну золотых слитков. Только посмотрите, здесь же все кажется золотым. Дерево с желтыми цветами, кассики с золотыми перьями, даже растения, стелющиеся по воде, покрывают всю саванну золотой скатертью.
— Да, верно говоришь, — хором воскликнули трое гребцов, которые, невзирая на свою неотесанность, тоже почувствовали некоторое волнение при виде невероятной красоты окружающей природы.
Действительно, природа с безумной расточительностью вырядилась в наряды цвета вожделенного металла и предстала перед ними, как султанша, неразборчивая в выборе воздыхателей.
Странное плавание по стоячим водам продолжалось довольно долго. Саванна казалась бесконечной. Бандиты не переставали грести, усталость будто отступала перед их мрачной решимостью. Они огибали густые заросли гигантских растений, из которых взлетали в воздух испуганные водяные птицы, впервые потревоженные человеком. Они увязали в иле на отмелях, цеплялись за корневища, продирались через лианы, ничто не могло остановить их рвение. Чтобы преодолеть все эти препятствия, они призвали на помощь все свое терпение, то особое терпение каторжников, способное разомкнуть железные цепи, отворить двери темницы и сокрушить любые стены.
Они едва находили время, чтобы утолить голод. Все их силы, все их способности были сосредоточены лишь на одном: грести не переставая. По вечерам они приставали к островкам, привязывали гамаки к нижним веткам деревьев и засыпали над тихими водами так безмятежно, словно совесть их была кристально чиста и словно «саван для европейцев» не укутывал по ночам их нечестивые тела.
Какие великолепные результаты могли бы принести их сила и смекалка на службе благому делу!
Бенуа постоянно следил за направлением движения. Внешний край саванны, противоположный берегу змеиного ручья, описывал длинную дугу, уводившую опасный квартет вглубь неизведанных земель. Все складывалось очень удачно. Они прошли уже четверть окружности, центром которой были золотые горы.
Пока что предположения главаря полностью подтверждались. Если берег затопленной саванны сохранит изгиб в течение еще трех дней гребли, то у них есть надежда пробраться к заветной цели с черного хода, пройдя половину окружности и очутившись в противоположной точке диаметра, проходящего сквозь горы, местоположение которых вычислил Бенуа.
Верность его расчетов была не слишком важна. Одного вида гор будет достаточно для ориентира, тут уж не ошибешься.
Утром на четвертый день они заметили, что берег изгибается вправо, в воде обозначилось легкое течение. Это стало тем более явным, что вода несла взвесь бесчисленных красных частиц окиси железа. Изогнутая линия берега медленно выравнивалась, вытягиваясь в устье реки.
— Ну вот, — изрек главарь, — все в свое время, в том числе и берег. Воды саванны, конечно, переходят в ручей. Но куда он течет? Скоро узнаем.
В самом деле, направление его течения было невозможно предугадать. У рек Гвианы есть особенность — их течение не всегда совпадает с долинами, зажатыми между возвышенностями. Довольно часто случается, что они текут перпендикулярно горным хребтам и впадают в реки, притоками которых являются, через целую цепь перекатов.
Ручей, питаемый водами затопленной саванны, мог с одинаковой вероятностью вести вправо или влево. Пирога вошла в это устье, похожее на те, что можно видеть на наших прудах. Затем плоские берега, покрытые околоводными растениями, стали сужаться. Там и сям появились острые известняковые скалы. Вода становилась все более насыщенной окисью железа. Вскоре ширина ручья сузилась до десяти метров.
Плавание продлилось весь следующий день. Скал становилось все больше. Бенуа, как человек с опытом лесной жизни, понял, что они приближаются к водопаду. Такая перспектива его вовсе не радовала, особенно в свете того, что он и так уже удалялся от страны своих грез. Вскоре глухой шум подтвердил правоту его предчувствий.
Что делать? Плыть дальше было невозможно. Вернуться назад — губительно. Достойный страж задумался. И тут этот хорек Бонне, который без устали работал веслом несмотря на рану, спас положение.
— А если нам пойти по ручейку, что я заметил вон там, чуть выше больших скал?
— Что там еще за ручеек, о чем ты?
— Черт, я же не слепой. Вон там, смотри, возле сухого дерева.
— Ты прав, — ответил обрадованный шеф. — К тому же он течет влево, прямо удача. Плывем туда, ребятки. Клянусь, нам везет куда больше, чем честным людям.
Не теряя ни минуты, пирогу направили в ручей шириной от силы метров пять, над которым примерно на полметра возвышались берега. Протока оказалась весьма подходящей, глубокой, с течением не слишком быстрым, но и не слишком медленным, такой, по которой очень удобно плыть. Плюс ко всему прочему здесь водилось много рыбы, что позволило лесным странникам разнообразить ежедневный рацион из консервов и солонины.
Бенуа полагал, и не без причины, что горы, которые они заметили прежде, примыкающие к ним земли, большая затопленная саванна и окружающие ее илистые почвы составляют единый массив, расположенный на некотором возвышении. С него в самых разных направлениях стекает бесчисленное количество водных потоков. Горы представляют собой его высшую точку, саванна является естественным резервуаром, который наполняется во время сезона дождей и питает все эти ручьи и речушки.
Добавим, для пущей научности и достоверности повествования, что такое плато действительно существует, гранича на севере с рекой Спаруин, на западе — с Марони и на юге — с ее притоком Абунами.
Восточная граница плато, мало изученная, простирается в пятнадцати километрах от ручья Аруани, притока реки Мана. Плато расположено между 5°45′ и 5°20′ северной широты. Его западная граница проходит примерно на 56°40′ западной долготы. Самая высокая точка плато находится почти напротив водопада Синга-Тете, недалеко от слияния рек Лава и Тапанаони, образующих Марони. Эта гора, которую видно издалека, носит название Французской{258}.
Один из самых достойных французских морских офицеров, капитан-лейтенант Видаль{259}, исследовал этот регион, прежде совершенно неизученный, за несколько лет до описываемых событий, в 1861 году. Бенуа не мог не знать об этой экспедиции, так как отряд месье Видаля вернулся в Сен-Лоран за год до того, как недостойный надзиратель лишился поста. Как бы там ни было, бывший страж был уверен, что выбрал верное направление, и без конца приговаривал:
— Тайна золота теперь наша!.. Оно там, на плато, вот где надо искать, туда мы должны добраться во что бы то ни стало. Мы перероем там все, но найдем то, что ищем… И черт с ним, если те, кто его стережет, окружат золото со всех сторон змеиными армиями, мы все равно пройдем.
Товарищи, всецело разделяя его надежды, без устали погружали весла в спокойные воды ручья.
После двух дней изматывающей монотонной гребли они заметили легкий столб дыма, поднимавшийся над одним из берегов безымянной протоки. На ветвях раскачивались несколько гамаков из белого хлопка, а десяток индейцев, купавшихся в ручье, при виде белых выскочили на берег.
Отступать было слишком поздно. Авантюристы решили показать, что не боятся. Впрочем, краснокожие не проявляли никакой агрессии, и Бенуа, который провел четыре года среди прибрежных галиби и был знаком с языком и обычаями индейцев, вознамерился извлечь выгоду из этой встречи.
Оружие тем не менее на всякий случай взяли на изготовку и медленно направили пирогу к берегу. Четверо негодяев были уже примерно в ста метрах от деревни, как откуда-то из зарослей раздался громкий звук, ни дать ни взять фанфара. Это была сольная партия, довольно заунывная, но произведенная могучим дыханием на все той же неизбежной бамбуковой флейте, без которой вождь племени никогда не отправляется в путь.
Тенги и Матье, самые впечатлительные из четверых, задрожали с головы до ног. Не набросится ли на них жуткая армия пресмыкающихся после этой ужасной какофонии?
Бенуа рассмеялся:
— Ну же, не тряситесь, все складывается превосходно, нас приветствуют и примут как друзей. Главное, не мешайте и проявляйте ко мне повышенное уважение. Нужно, чтобы я выглядел как большой начальник.
— Но что все это значит? — спросил Матье, лицо которого побледнело до прозелени, несмотря на уверения сообщника.
— Это значит, дорогой мой друг, что у каждого вождя есть собственный флейтист, он должен объявлять о его присутствии особой мелодией, принадлежащей только этому вождю. Боже, это же так просто. В цивилизованных странах сочиняют торжественные марши для каждого полка, дивизии и целых армий. И здесь примерно то же самое. Вот дьявол! Долго же он играет. Значит, это великий вождь. Но и я тоже, пусть мое войско совсем небольшое. Как жаль, что у нас нет даже завалящей трубы! Черт с ним, не важно. Я дам каждому из них по глотку можжевеловой водки, им это больше по вкусу.
— Скажи-ка, — вмешался Бонне, — а что, если мы салютуем им выстрелами из ружей?
— Это мысль. Но подождем минуту. Внимание, приготовились. Пора!
Весла вернулись в пирогу в тот момент, когда она врезалась в берег.
— Огонь!
Восемь выстрелов грянули одновременно, к вящей радости индейцев. Польщенные такими почестями, они принялись скакать, точно клоуны, в то время как барабан добавил к пронзительной мелодии флейты гулкое и ритмичное «бум-бум-бум».