— Послушайте: эти кварцы указывают на то, что почвы здесь рыхлые, их легко копать, а главное, они содержат золото в виде песка или даже зерен. В том случае, пусть даже маловероятном, если мы не найдем арамишо, нам останется только одно: работать на этих землях и сделаться честными золотоискателями. Тем более что этот труд не требует ни больших вложений, ни особого ума, когда жила уже найдена.
— И сколько же мы можем заработать?
— Обычный старатель может зарабатывать сто пятьдесят — двести франков в день. Но мы оказались в чрезвычайно богатых золотом местах, так что, думаю, будет справедливо увеличить эту цифру втрое и даже вчетверо.
— Хорошо, если так. Значит, все неплохо, а ты вправду не лыком шит.
— Ну вот и ладно. Так, если все уже как следует подкрепились, пора нам убираться отсюда. И чем быстрее, тем лучше.
Весь разговор шел на повышенных тонах, иначе ничего бы не было слышно из-за шума потока, волны которого неустанно бились о каменное ложе. Но последние слова главаря неожиданно для него самого прозвучали необычайно громко. Индейцы и трое других белых тоже это заметили. Шум ручья постепенно затихал, и скоро наступила полная тишина.
— Что это такое? — встревоженно буркнул насторожившийся Бенуа, схватив готовый погаснуть факел.
Он поспешно устремился вглубь пещеры и замер как вкопанный у совершенно опустевшего русла ручья. Стремительный поток исчез; только что погруженные в воду скалы поблескивали и источали особый характерный запах недавней сырости, оставшейся во внезапно пересохших впадинах.
Бенуа, охваченный тревогой, бегом вернулся к товарищам.
— Уходим, быстрее. Я не знаю, что происходит. Пахнет неприятностями. Давайте, валим отсюда.
Он занял свое место в голове колонны, и отряд двинулся по галерее, ведущей к выходу. Но вдруг бывший надзиратель ударился головой об огромную скалу, перегородившую путь. Ледяная дрожь охватила его с головы до ног.
— Если мы не найдем выход, мы пропали, — пробормотал он. — Пещера замурована!
Глава VI
Озабоченность старшего из робинзонов. — Его тревожные открытия. — Долгое отсутствие и скромная добыча. — Подозрительные следы. — Краснокожие и белые. — Ягуар и ищейка. — Индейцы-переселенцы. — Выводы, сделанные из отпечатка башмака, подбитого гвоздями. — Кто похож на героев Фенимора Купера. — Незнакомцы могут быть лишь врагами. — Догадка парижанина. — Военный совет. — На разведку. — Николя стал ловким охотником. — Лагерь в лесу. — Ураган. — Погребенные заживо.
Анри вернулся после двух дней отсутствия. Он обнял мать, пожал руку отцу, братьям, Николя и Казимиру. Затем, ни слова не говоря, он снял с могучих плеч гамак, удерживавшийся на них с помощью пары хлопковых петель, и положил на широкий стол из дерева гриньон крупного паку, на серой шкуре которого виднелись две кровавые отметины.
Появление юного охотника было, по обычаю, встречено радостными криками. Все жители колонии, включая животных, приветствовали старшего робинзона{300}, на лице которого, обычно живом и веселом, читалось выражение явной озабоченности.
Однако мать приняла его так же нежно, как и всегда, а рукопожатие отца, братьев и друзей было не менее горячим, чем прежде. Гокко встопорщили хохолки и приветливо загнусили. Агами издали свой воинственный трубный клич, пенелопы, лесные куропатки и токро заливались на все лады. В этой теплой встрече участвовали не только обитатели птичьего двора, но и одомашненные животные.
Муравьед Мишо, высоко задрав свой пышный густой хвост, похрюкивал от радости при виде Кэта, ручного ягуара, а Сими, обезьянка Шарля, разыгравшись, как в далекие дни юности, запрыгнула на спину огромной кошки и принялась лихорадочно скрести ее голову с едва заметными ушами, а потом начала копошиться в шерсти этого апокалиптического «скакуна», выискивая паразитов, которые могли в ней поселиться за время лесной прогулки.
Но эта почти библейская картина, идиллическое смешение родов и видов, эта гармония разнообразных созданий, которая обычно приводила юношу в восторг и делала счастье возвращения еще более полным, на этот раз не вызвала в нем никаких чувств.
Анри явно был чем-то крайне озабочен. Совершенно необычная для юноши холодность удивила и даже встревожила его отца.
— Не заболел ли ты, сын мой? — спросил изгнанник, хотя цветущий вид и крепкая фигура юноши наглядно опровергали подобное предположение.
— Нет, отец, — почтительно ответил молодой человек. — Ты же знаешь, что я уже давно в ладу со здоровьем.
— Но ты ничего не рассказываешь… Я даже было подумал о приступе лихорадки. Видишь ли, дорогое мое дитя, каким бы крепким ни был европеец, как бы хорошо он ни приспособился к гвианскому климату, его всегда подстерегает лихорадка, вечный враг, что ищет слабое место, чтобы проникнуть в его организм. Тебя не было очень долго. Ты никогда не проводил так много времени вдали от дома. Мы уже начали волноваться…
— Прости, отец, прости меня, дорогая матушка, — отозвался юноша, не ответив на вопрос Робена. — Демон охоты снова увлек меня…
— И ты, как всегда, не устоял перед искушением.
— Так и есть. Когда я вижу перед собой бескрайние просторы, когда передо мной открывается девственный лес с его неисследованными пустошами, бесконечными дебрями и гигантскими деревьями, я полностью преображаюсь. Свежий лесной воздух опьяняет меня, горячее чувство свободы наполняет мою грудь, и мне кажется, что я мчусь верхом на неизведанном, сжимаю в объятиях необъятное.
— И все это, чтобы убить одного паку? — насмешливо заметил проказник Эжен. — Достойно ли это великого охотника, истинного Нимрода{301} экваториальных лесов?!
В обычное время Анри мгновенно ответил бы на эту реплику, но в этот раз промолчал, к великому разочарованию Николя. Тот просто обожал яростные, но вполне мирные словесные поединки, которые заканчивались всегда одинаково: победители и побежденные, исчерпав запасы слюны и аргументов, весело хохотали вместе, как школяры на большой перемене.
— Пака! За целых два дня он сумел добыть только одного паку! — с громким раскатистым смехом заметил парижанин. — А может быть, он встретил Водяную Маман, как говорит Казимир?
— Нет, компе, — живо отозвался старый добрый негр испуганным голосом. — Не можно шути про Водяной Маман. Он всегда злая. Он капризная сильней индейский баба. Он или добрая, как белый, или злая, как оякуле.
Пока Николя смеялся над суевериями своего старого друга, Анри подал отцу едва заметный знак и они оба вышли из хижины.
Молодой робинзон снова взял лук и стрелы и свистнул своему ягуару. Робен первым нарушил молчание:
— Плохой из тебя дипломат, мой дорогой Анри.
— Это почему, отец?
— Надо быть слепым, немым и глухим, чтобы, понаблюдав за тобой хотя бы минуту, не заметить, что у тебя плохие новости.
— Ну что ты такое говоришь?
— Чистую правду. Подумай сам, как ты, неутомимый следопыт, безупречный стрелок из лука, мог вернуться из лесу через два дня с такой жалкой добычей. Ты, человек с железными мускулами, самый смелый и сильный из нас, берешь оружие, когда отходишь на двадцать шагов от дома, и зовешь с собой своего грозного охранника… И после всего этого ты удивляешься моему замечанию? Мне ничего не остается, как повторить: видимо, нам угрожает опасность.
— Так и есть, отец. Я просто не хотел волновать маму.
— Я так и думал. Узнаю моего сына, мою правую руку, мое альтер эго. Должно быть, опасность неминуема и очень серьезна, иначе ты не стал бы так тревожиться.
— Рассуди сам, отец. Я нашел следы белых среди индейских следов.
Робен и бровью не повел, лишь его глаза засверкали.
— Это серьезно, — протянул он. — Очень серьезно. Я не стану подвергать сомнению твои способности лесного следопыта. Ты видел и, я уверен, внимательно все рассмотрел…
— Сначала я засомневался. Я не в первый раз натыкаюсь на следы человека и часто шел по следам индейцев. Мне даже удалось научиться отличать отпечатки арамишо от следов эмерийонов. Последние сильно косолапят, их след ни за что не спутаешь с элегантными и тонкими отпечатками ног арамишо, так же как тяжелая поступь галиби разительно отличается от легкой походки оямпи. Но все эти безобидные существа не представляли и не представляют для нас никакой опасности!
Робен, не перебивая, выслушал это описание, такое простое и обстоятельное одновременно, и, вопреки надвигающейся опасности, а может быть, благодаря ей, невольно вспомнил о героях Купера, по стопам которых столь отважно шел его старший сын.
Молодой человек тем временем продолжил рассказ:
— Я свистнул, чтобы подманить агути. Кэт, сидя рядом со мной, выжидал благоприятного момента, чтобы прыгнуть на зверька, как вдруг я заметил, что ягуар выказывает волнение и ярость. Тебе известны чудесные инстинкты и бесподобный нюх моего спутника. Сомневаюсь, что лучшие собаки-ищейки Европы могут соперничать с этим смертоносным охотником, которого мы скорее укротили, чем приручили. Агути появился, прислушался, удивленно хрюкнул и удрал, причем Кэт не обратил на него никакого внимания. Он повернул свою морду, сморщенную от злости, в совершенно другую сторону. Я прислушался и, кажется, уловил в чаще очень слабый шорох… Спрятавшись за курбариль, я затаился, схватив ягуара за загривок, чтобы удержать на месте. Шум приблизился, и вскоре в нескольких шагах от меня индейской цепочкой прошли девять краснокожих, шесть мужчин и три женщины. Одна из них, совсем юная, явно находилась в состоянии сильнейшего горя. Высокий старик с мрачным выражением лица, очевидно вождь, грубо ее распекал. Она застонала, и тот жестоко ударил ее по губам ручкой мачете. Брызнула кровь, бедняжка склонила голову и замолчала. Они прошли совсем рядом со мной, и я понял, что им пришлось покинуть родные места, практически эмигрировать, потому что они несли с собой все свои пожитки и буквально сгибались под тяжестью припасов. Меня не очень интересовало, куда они направились, но стало любопытно, откуда они шли.