аснокожим. Послушай, вот что я тебе скажу: ты хуже любого фаго. Каждый каторжник знает, что такое быть благодарным. А у тебя душа совсем черная. Ну вот что, я не хочу, чтобы его убивали! Это как с моей теткой! Если бы вернуть время назад…
Глухой удар тяжелого кулака оборвал эту фразу. Пьяница зашатался и повалился на землю, ноги в одну сторону, голова — на лиственной подстилке, и в конце концов заснул.
День едва занялся, а приготовления к пыткам уже начались. Индейцы, сидя у огня на корточках, плели сита-манаре из волокон арумы. Эти манаре в количестве четырех штук, по одной для каждой жертвы, послужат для того, чтобы удерживать бестолковых мух на теле пленников.
Двое эмерийонов отправились на поиски гнезд. Время как раз подходило для того, чтобы наловить перепончатокрылых, ранним утром они еще довольно вялые. Палачи-любители запасались иглами сырного дерева и кунаны, другие точили мачете на диоритовых булыжниках, третьи готовили стрелы, прилаживая к ним «шишечки», круглые деревянные набалдашники вместо острых наконечников. «Шишечки» используют для того, чтобы оглушить животное, но не ранить его. Пленники явно были необычайно сильны, легко предположить, что они смогут выдержать целую серию пыток. Так что они сначала будут подвергнуты укусам, потом исколоты, нашпигованы и избиты стрелами, после чего их всех изрежут на мелкие кусочки.
Предел мечтаний для наивных детей природы — заполучить несколько копченых ломтиков плоти белого человека и развесить останки, выкрашенные соком руку, на балках своих хижин. Такой могучий пиай[28] незамедлительно сделает племя непобедимым, а поскольку белые люди смелее и сильнее всех, то обладатели этих несравненных талисманов сразу же становятся похожими на них.
Приготовления к мрачной церемонии закончены. Сейчас начнется пытка. Звуки индейской флейты пронзают удушливую атмосферу дождевого леса. Воины облачились в соответствующие пафосу момента наряды. Все без исключения с головы до ног вымазались яркой краской руку и выглядели так, будто вышли из моря крови. Причудливые линии, нарисованные коричневым соком генипы, образуют удивительные узоры на кроваво-красном фоне. У каждого — собственный узор, как на доспехах древних рыцарей. Каждый сжимает в левой руке большой лук из буквенного дерева с тетивой из волокон мао и пучок длинных стрел из стеблей тростника с оперением из красных перьев тукана или трупиала{307}.
Все индейцы красуются в ожерельях и коронах из перьев. Эти любопытные головные уборы, при изготовлении которых индейцы проявляют необыкновенные ловкость и терпение, бывают трех видов. Одни из них полностью белые, другие совершенно черные, а третьи составлены из четырех равных частей: двух красных и двух желтых. Для белых используют перья с шеи разновидности тукана, которого креолы называют «крикун», а натуралисты — ramphastos toco{308}. Черные делают из хохолков агами, а последние, ослепительных цветов, изготавливают из перьев кюи-кюи, другого подвида тукана, известного как ramphastos vitellinus{309}. Лицевая сторона его перьев — ярко-красная, нижняя — ослепительно-желтая. Некоторые короны дополнительно украшают великолепными радужными шкурками колибри, снятыми вместе с перьями.
Эти головные уборы представляют собой высшую степень элегантности у краснокожих и предназначены для самых торжественных моментов. В обычное время они надежно спрятаны в корзинах-пагарах, откуда извлекаются лишь по особым случаям.
Акомбака выглядит поистине ослепительно. С гордостью, подобающей главнокомандующему, он несет на голове белый султан, диадему из желтых перьев кассика высотой не менее пятнадцати сантиметров, спереди которой, как пара рогов, торчат два огромных красных пера, выдернутых из хвоста попугая ара. Черное, красное, белое и желтое ожерелья в четыре ряда висят на его груди, сияющей, как красные форменные кавалерийские штаны. На нем два браслета: один из клыков ягуара, перемежающихся с зернами шери-шери{310}, другой — из когтей гигантского муравьеда. Его хлопковую набедренную повязку охватывает другая, парадная, из голубых и красных перьев, украшенная справа и слева роговыми кольцами, составляющими трещотку гремучей змеи.
Вождь все еще немного пьян. Вернее сказать, «под мухой», как выразился с гнусной улыбкой Бенуа. Но этой степени опьянения как раз достаточно для того, чтобы придать индейцу необходимой смелости.
Он горделиво выступает вперед за флейтистом, бок о бок с бывшим надзирателем. Позади них в беспорядке, пошатываясь, следует большая часть отряда во главе с Бонне и Матье. Мертвецки пьяный Тенги без задних ног храпит на подстилке из листьев.
По знаку вождя флейта замолкает, воины останавливаются в тридцати шагах от сидящих и все еще связанных европейцев. Акомбака делает еще двадцать пять шагов и при посредстве Бенуа произносит предназначенную для них короткую речь:
— Прославленный вождь «Тот, кто уже здесь» преисполнен восхищения перед мужеством белых людей. Он приготовил для них смерть, достойную храбрецов. Их жизни, принесенные в дар Масса Гаду, весьма порадуют его и достойно почтят дух пиая, причиной преждевременной смерти которого стали белые люди. Чтобы показать свое уважение к их отваге, трижды великий Акомбака лично приложит к их груди и бокам разъяренных ос. Чтобы убить нашего пиая, белый вождь принял форму осы, поэтому он и его сообщники сначала будут подвергнуты пытке осами. После этого красные воины с помощью сока генипы нарисуют на их телах круги и покажут свою меткость, посылая в них свои стрелы, которые не затронут ни одного жизненно важного органа. Вторая часть увеселения будет оглашена позже. А теперь белые будут страдать. Пусть они запевают свою боевую песню.
Вождь краснокожих подает знак. Несколько человек отделяются от отряда, поднимают несчастных пленников и крепко привязывают их в стоячем положении к стволам четырех деревьев.
Робинзоны чувствуют, что все кончено. Их тела невольно вздрагивают от этих мерзких прикосновений. Их могучие мускулы яростно сокращаются в попытке разорвать путы, врезавшиеся в тело до крови. Увы, все усилия напрасны! И это вызывает сардоническую улыбку на губах злодея, который страстно желает узреть на их лицах выражение боли или слабости.
— Ну же, — нетерпеливо сказал он Акомбаке, — пора действовать. У белых нет боевой песни.
Удивленный индеец считает своим долгом повиноваться. Он берет из рук одного из своих товарищей сито-манаре и медленно идет вперед в сопровождении Бенуа, который держится на шаг позади, ступая след в след, как того требует церемониал.
Разъяренные осы, захваченные в плен ячейками сита ровно посередине тельца, жужжат, их крылышки лихорадочно трепещут. Из вздутых подвижных брюшек, опоясанных золотыми кольцами, появляются подвижные твердые жала с капельками ядовитой жидкости. Боль будет ужасной. Акомбака поднимает руки и опускает инструмент пытки на грудь изгнанника.
Пытка начинается!
— Крепитесь, дети мои, — говорит Робен спокойным голосом.
Но вдруг, в тот самый момент, когда осы готовятся впиться в обнаженную грудь белого, краснокожий в ужасе замирает, словно при виде змеи. Он хочет отскочить назад, но с размаху натыкается на Бенуа и опрокидывает его на землю. Из зарослей лиан высовываются спаренные стволы двуствольного ружья и мгновенно ложатся на одну из аркаб дерева, к которому привязан Робен. Оружие извергает белый клуб дыма, раздается громкий звук выстрела, Акомбака раскидывает руки в стороны и падает с простреленным черепом прямо на надзирателя, который испускает ужасающий крик боли.
Манаре, выскользнув из рук умирающего краснокожего, падает прямо на лицо негодяя, и обезумевшие осы с яростью впиваются в него. Второй выстрел останавливает индейцев, бросившихся было на выручку вождю. Заряд крупной дроби со свистом врезается в самый центр плотно стоящей толпы, брызжет кровь, крики ужаса смешиваются со стонами раненых, воцаряется полный хаос.
Трое каторжников трусливо сбежали самыми первыми, бросив своего шефа, ослепшего, с безобразно распухшим кривым лицом.
Не успел рассеяться дым от второго выстрела, как Робен, оглушенный его звуком, видит перед собой негра огромного роста, совершенно голого, с красной повязкой на голове. Из груди черного геркулеса вырывается громогласный клич, эхом разносящийся среди деревьев:
— О-а-а-ак!.. О-а-а-ак! Бони!.. Бони!
Еще два негра, молодые люди, не уступающие первому ни в росте, ни в телосложении, устремляются к нему, выкрикивая те же слова. Перепуганные индейцы, словно кариаку, разбегаются в разные стороны перед тремя гигантами. Лианы, связывающие пленников, перерезаны в мгновение ока, поляна опустела, они свободны!
Троица освободителей, не считая разумным пускаться на охоту за неудавшимися палачами, останавливается и смотрит на робинзонов уважительно и растроганно. Старший, тот, что носит повязку, бросается в объятия Робена, который узнает его и кричит:
— Ангоссо!.. Мой храбрый бони!.. Это ты…
— Моя самый! — сияя от счастья, отвечает чернокожий. — Вот моя дети, Ломи и Башелико. О, моя так рад, так рад!
Излишне говорить о том, что добрый негр и его дети были встречены радостными объятиями и благодарностями робинзонов. Их давняя дружба и неоценимость оказанной только что услуги не требуют от нас никаких комментариев.
Излив чувства, друзья решили убраться с поляны, опасаясь, что индейцы могут в любой момент предпринять ответную атаку. У белых не было никакого оружия, они все еще чувствовали себя разбитыми после падения деревьев. Кроме того, они целых пятнадцать часов были туго связаны жесткими лианами, и их конечности порядком омертвели. В такой ситуации вступать в борьбу с эмерийонами было бы по крайней мере неосторожно, а ее исход представлялся весьма сомнительным.