Несчастного отца трясло при одной мысли о том, что Шарль, невинная искупительная жертва, мог прямо сейчас испускать последний вздох ровно там, где его братья, не вмешайся Ангоссо, были бы подвергнуты невыносимым пыткам.
Без всяких происшествий прошло еще два часа. Анри шел впереди цепочки, а за ним неохотно плелся Кэт, который, кажется, понемногу успокаивался. Прямая тропа, проложенная опытными людьми, неуклонно уводила в глубину леса. Несмотря на убийственную жару, задыхающиеся робинзоны, ослепленные ручьями пота, евшего глаза, продолжали идти с той же скоростью, когда ягуар, вновь охваченный ужасом, застыл как вкопанный перед свернутым в рожок большим листом растения бализье, который лежал посередине тропы. Ближайшие бализье{330} росли как минимум в двух километрах от этого места. Значит, этот лист кто-то нес от самого ручья и оставил его здесь с каким-то намерением. Даже если бы его просто бросили на землю, то и в этом случае он бы привлек взгляд следопытов, поскольку в таких обстоятельствах любая деталь, какой бы незначительной она ни казалась, могла иметь важнейшее значение. А его особая форма с еще большей вероятностью должна была обратить на себя внимание.
Здесь требовалось действовать с осторожностью. Если, с одной стороны, свернутый лист мог содержать ценные сведения, то с другой — мог скрывать ловушку в виде ядовитой жидкости или крохотной опасной змеи.
Отряд остановился. Анри с бесконечными предосторожностями подошел к листку и развернул его с помощью наконечника длинной стрелы. Внутри ничего не было. Молодой человек поднял его, аккуратно разгладил и поднес к глазам. И тут же из его груди вырвался крик радостного удивления — он различил на темно-зеленой поверхности листа большие печатные буквы.
Он прочитал их медленно, дрожащим голосом:
Пока вне опасности. Загадочное заступничество. Меня уводят. Зорко охраняют. Будьте осторожны.
Легко представить, какое счастливое чувство вызвало у всех чтение этого документа, одновременно странного и неожиданного. В груди каждого, доселе сжатой тревожным ожиданием неизвестного, возникло мгновенное облегчение.
— Он жив! — первой воскликнула мадам Робен. — Он жив, мой дорогой малыш…
Лист бализье дрожал в ее руках, она едва могла прочитать буквы, написанные младшим сыном.
Николя смеялся, плакал, кричал:
— Мадам!.. Дети мои!.. Патрон!.. Я схожу с ума! Я хочу кричать «ура!» чему угодно! Словно шестипудовый камень с души свалился!
— А знаешь, брат, для новичка Шарль просто молодчина.
— Это замечательно, просто превосходно, — сказал просветлевший Робен. — Мой дорогой сынок… Казимир, ты слышал?
— О, компе. Моя так рад. Его хитрый, обмани индеец.
— Твоя школа, мой старый друг.
— Его хитрей старый негр, да. О, эта хитрый детка!
— Посмотри-ка, Анри, — сказал в свой черед Эдмон. — Как все эти буквы четко пропечатались на жесткой поверхности мясистого листа.
— Он ничего не порвал, — подхватил Эжен, тоже восхищенный ловкостью младшего брата. — Он взял какой-то шип с тупым концом и выдавил им буквы на листе, при этом не порвав его. Читать его послание так же легко, как любую рукопись.
Ангоссо почти со страхом воззрился на клочок растения, вид которого вернул надежду его друзьям. В ту далекую эпоху негры Марони еще не были знакомы с обычаями белых, которые сегодня повсеместно разрабатывают там золотоносные земли. Бони знать не знал, что такое «папира» (бумага) и зачем она нужна.
Робинзонам пришлось объяснить ему, в чем заключается такой способ общения, и его уважение к дорогим белым выросло еще больше.
Но один из членов экспедиции не разделял всеобщих восторгов. Это был Кэт. Один лишь вид этой тайной записки будто бы повергал все его существо в глубочайший ужас. Наши европейские кошки, которых в шутку иногда называют «секретарями»{331}, проявляют к бумаге особые чувства, за которые и получили это прозвище. Но по какой странной причине их собрат, огромный экваториальный котище, проявлял такое отвращение? Воспитанный в кругу робинзонов, он не раз видел, как они пишут и читают. Но теперь ягуар не просто с рыком отскакивал, когда ему совали листок под нос, но и решительно отказывался принимать ласку от рук, которые только что держали растение.
Ангоссо решил разобраться, в чем дело.
— Дай-ка эта штука, моя посмотри, — сказал он Анри.
Он взял лист, повертел его, подставил лучам солнца, а затем поднес к своему носу. И, рассмеявшись, радостно воскликнул:
— Моя знай. Эта кози-кози.
— Что ты называешь кози-кози? — осведомился Робен.
— Это, — ответил негр на своем наречии, — очень любопытное растение, запах которого обращает тигра в бегство.
— Не может такого быть.
— Да, друг мой. Индейцы берут его зерна, кипятят их, а затем натирают тела отваром, причем не только свои, но даже своих собак. После этого им не грозит нападение ни одного тигра, он сразу же сбежит, даже если будет умирать от голода.
— Ты мог бы найти это растение для меня?
— Проще простого, подождите чуток, — сказал Ангоссо, шагнув в заросли.
Ожидание и в самом деле оказалось недолгим. Не прошло и пяти минут, как черный робинзон бегом вернулся назад, размахивая растением, которое изгнанник тотчас узнал.
— Но я его знаю: это hibiscus abelmoschus из семейства мальвовых, более известный как амбретта{332}. И ты говоришь, что этот слабый мускусный запах, сладковатый и прилипчивый, способен обратить ягуара в бегство?
— Так и есть. Он думает, что чует патиру, анаконду или каймана, своих самых злейших врагов.
— А я вот понял, в чем загвоздка, — заявил Николя. — Здесь мы видим эффект, противоположный тому, который производит на котов валериана, сводящая их с ума. Как вы знаете, валерианой приманивают кошек охотники в белых куртках, то бишь трактирщики{333}, организуя облавы в излюбленных местах обитания хвостатых — на чердаках и в водосточных трубах парижских домов.
— Я тоже понял, — перебил его Анри, — и теперь как наяву вижу сцену, которая произошла во время похищения нашего брата. Шарль схвачен индейцами, намазанными амбреттой, они в ужасе при виде ручного ягуара, равно как и он сам от источаемого ими запаха. Отсюда и его рана от плохо направленной стрелы. Бегство и появление Кэта в хижине легко объясняются, так же как и его страстное нежелание идти по следам, оставленным этими же индейцами, как и страх, который внушил ему лист бализье, невольно пропитанный тем же запахом, исходящим от Шарля.
— Кто знает, — подхватил Николя, — не брызгали ли они время от времени по несколько капель своего варева прямо на тропу, чтобы помешать Кэту сослужить его обычную службу охотничьего пса.
— Вполне возможно. Но поскольку у нас нет такого предубеждения, как у ягуара, мы пойдем вперед, и поскорее. К несчастью, мы должны опасаться того, что индейцы не всегда будут пользоваться столь платоническими методами защиты. Как бы там ни было, скоро у нас появятся новости.
Анри не ошибался. Хотя индейцы и были неутомимыми пешеходами, но их скорость не могла сравниться с той, какую выдерживали робинзоны. Последние по верным признакам вскоре поняли, что расстояние между ними и краснокожими неумолимо сокращалось. Листья, срубленные ударами мачете, еще не успевали завянуть, а вскоре появились еще сочащиеся стебли, срезанные по косой на высоте сорока сантиметров.
Значит, они приближались. С минуты на минуту робинзоны могли столкнуться с похитителями. Наступила ночь, и было решено сделать привал. Робен отправил на разведку Анри и Ангоссо, наказав им действовать с величайшей осторожностью. Они вернулись во временный лагерь меньше чем через час, ступая так тихо, что крылья летучей мыши-вампира производили, пожалуй, больше шума.
Их встретил Робен, с мачете в руке. Кэт, избавившийся наконец от своих страхов, держался подле него.
— Отец, — негромко сказал Анри, — мы их обнаружили.
— А Шарля? — взволнованно спросил тот.
— Его мы не видели. Должно быть, его держат в большой хижине в самом центре, вокруг которой на корточках сидят множество индейцев.
— Но как вы смогли разглядеть все это в такой темноте?
— Дело в том, что они разложили костры.
— Странно. Это явно говорит о том, что краснокожие нас не ждут. Либо они готовы дать отпор любому нападению.
— Я скорее склоняюсь ко второму предположению. Тем более что их там немало.
— Но как устроен их лагерь?
— Они расположились на том самом месте, где мы едва избежали пытки. В середине поляны, как я тебе говорил, находится большая хижина. Вокруг нее восемь симметрично разложенных костров, по два с каждой стороны. А со стороны поваленных деревьев, то есть там, откуда мы смогли бы подойти, устроен широкий костер в виде длинной полосы, образующей полукруг. Таким образом, неосвещенная часть располагается на опушке леса.
— Но это настоящая фортификационная система!
— Да, отец, и нам придется постараться, чтобы взять ее приступом.
— Тем не менее мы должны это сделать, и без промедлений.
— Я тоже так думаю, как же иначе. Но с какой стороны мы нападем?
— Здесь и думать нечего. Участок, который лучше защищен и, стало быть, не так сильно охраняется, — это освещенная зона лагеря, тогда как тот, что находится в тени, скорее всего, под защитой стрел и присмотром широко раскрытых глаз. Этот полукруглый костер — всего лишь обычная обманка, которая годится лишь на то, чтобы отпугнуть хищников. Здесь мы и атакуем. Готов держать пари, что они выставили там лишь пару часовых, не больше.
— Кто из нас пойдет в голове атаки?
— Самые сильные. Ты, Ангоссо, один из его сыновей, Николя и я. Надо, чтобы первый натиск был неудержимым. Мы ринемся через костер с мачете и топорами в руках. На это уйдет несколько секунд. Поскольку мы не можем подвергнуть твою мать риску такой авантюры, но при этом не должны рассеивать силы, вот что я решил: Эдмон, Эжен, второй сын бони и Казимир составят резервный отряд, который бесшумно переместится в темноте на другую сторону лагеря, противоположную направлению атаки. Эдмон возьмет мое ружье, Башелико — ружье отца. Они укроются в лесной засаде, как в неприступной крепости, и выстрелами удержат тех, кто попытается сбежать в чащу.