— А вы заметили, что в это время лягушки-быки и обезьяны-ревуны помалкивали?
— Да, твоя правда…
— И никто из вас не набрался храбрости пойти и посмотреть, в чем причина этого грохота? — спросил директор.
— О, муше, — ответил последний собеседник, весь дрожа, — моя не сметь, нет. — И тут же с гордостью добавил: — А ведь моя — креол из Кайенны!
— А ты, Жанвье? — продолжал директор, обращаясь к высокому негру, что заговорил первым. — Ты же силен, как майпури. Ты тоже испугался?
— О да, муше, — со всей серьезностью ответил тот, — очень шибко бояться.
— Оно и понятно, — отозвался «креол из Кайенны», — это же негр из страны негров.
Тут к ним, опираясь на палку, подошел чернокожий среднего роста, коренастый и крепкий, как ствол эбенового дерева.
— А я, — сказал он глухим голосом, — захотел посмотреть.
— Ты, Ояпан? — спросил белый.
— Да, хозяин. Я взял свое ружье и пошел к этому дереву. Шум не переставал. Я подошел совсем близко, и удары стали еще громче. Потом возле запруды появилась какая-то темная фигура. Луна осветила ее. Это было похоже на человеческое существо огромного роста. Меня сковал ужас. Я хотел поднять ружье, но мне показалось, что оно весит пятьсот фунтов. Я простоял так полчаса. Удары прекратились. Раздался громкий крик, я услышал звук падения тела в воду и больше ничего не видел. Я кое-как доковылял до своей хижины и с того дня почти не могу ходить, мои ноги опухли, кожа на подошвах ног сходит лоскутами. Это Водяная Маман наслала на меня пиай.
— Завтра ты получишь сто франков награды.
— Спасибо, хозяин. Но мне все равно осталось меньше недели жизни.
Перепуганные негры отшатнулись от вновь прибывшего, как от чумного, а директор, еще более озадаченный, чем прежде, вернулся в свой дом, сказав себе:
— Ну что ж! Сегодня вечером я засяду у подножия этого панакоко, и тогда берегись, чертов шутник!
За полчаса до захода солнца дю Валлон занял позицию между аркабами пресловутого дерева, толщина и высота которого были столь значительны, что срубить его не удалось. Диаметр его ствола у основания составлял четыре метра. Оно высохло уже давно, и голые черные ветви прежней кроны четко вырисовывались на бледной лазури неба. Но буйная тропическая растительность захватила ствол и нижние ветки дерева, которые совершенно скрылись под невообразимым переплетением лиан, заполонивших все расстояние от земли до веток цветами орхидей, ароидных и бромелиевых.
Креол прислонился к аркабе, воткнул мачете в землю рядом с револьвером, зарядил ружье, закурил сигару и принялся терпеливо ждать.
В ходе этого повествования часто упоминаются аркабы гвианских деревьев. Пора наконец объяснить, что означает этот особый термин, обозначающий явление растительного мира тропической Америки. Исполинские деревья девственного леса укореняются в первобытной илистой почве не так, как их европейские родственники. Их стволы не смогли бы вознестись на подобную высоту и выдержать вес кроны и паразитических растений, если бы природа не предусмотрела способ расширить их основание. Корни, вместо того чтобы вертикально углубляться в землю, расходятся по ее поверхности и сливаются со стволом, образуя с ним единое целое в виде подпорок, похожих на контрфорсы{356} средневековых соборов.
Эти древесные контрфорсы и называются аркабами. Понизу они простираются на два-три метра от ствола, а в высоту достигают пяти или шести метров, сливаясь со стволом и образуя нечто вроде гипотенузы прямоугольного треугольника. Их средняя толщина не превышает десяти сантиметров. Это воистину поразительное зрелище, способное вызвать удивление даже бывалого путешественника, — совершенно гладкие, ровные, похожие на доски корни, покрытые той же корой, что и само дерево. У одного дерева может быть три, четыре или пять аркаб, которые расходятся вокруг него и образуют настоящие треугольные укрытия, похожие на укромные уголки в наших гостиных, где несколько человек рассаживаются на козетки спинами к зрителю, чтобы спокойно насладиться беседой.
Звуковые свойства этих древесных отростков удивительны. Удар средней силы, нанесенный по аркабе, разнесется по округе, как раскат грома. Это свойство довольно часто используют заблудившиеся люди, чтобы подать сигнал товарищам о своем местонахождении, подобно тому как шахтеры, заваленные в угольной штольне, подают кирками «шахтерский сигнал», стуча по сводам подземных галерей.
С тех пор как директор устроился в засаде у подножия одинокого гиганта в самом центре вырубки, прошло уже четыре часа. Все было спокойно, ни один посторонний звук не нарушал обычный шелест ночного леса. Луна быстро садилась. Ее серп почти исчез за кронами деревьев, уступая место сумраку, как вдруг неожиданный звук удара по одной из аркаб заставил наблюдателя подскочить на месте.
Он схватил ружье и одним прыжком оказался на другой стороне дерева, там, откуда донесся звук, раскатившийся трескучим эхо.
Но там никого не было!.. Не успел дю Валлон опомниться от изумления, как с того места, где он только что находился, раздался второй удар.
— Черт возьми, — пробормотал он, — неужели у меня галлюцинации? Я что же, сплю наяву? Или стал жертвой чар Водяной Маман?
Не успел он произнести последние слова, как поверхность аркабы отозвалась на третий удар.
— Нет, я не «креол из Кайенны» и тем более не «негр из страны негров», — в ярости добавил он. — Меня не удастся долго водить за нос. Пусть даже мне придется просидеть тут всю ночь, но я добьюсь правды. Я не верю ни в каких «шумных духов».
На вырубке вновь воцарилась тишина. Дю Валлон, с ружьем на изготовку, несколько раз обошел вокруг дерева, пристально всматриваясь в густые заросли, покрывавшие ствол и нижние ветви панакоко. К несчастью, тьма сгущалась все сильнее, и разглядеть что-либо стало решительно невозможно.
Прошла еще четверть часа. Удары возобновились, вызвав отдаленное эхо в бескрайней глуши. Напрасно белый директор бегал вокруг дерева, словно лошадь, галопирующая в манеже. Раздались звуки еще трех ударов, нанесенных с равными интервалами. Но как бы стремительно ни двигался дю Валлон, они всякий раз с дьявольской точностью раздавались со стороны, противоположной той, где он находился.
В тот момент, когда эхо третьего удара стихло, он услышал на расстоянии едва ли двадцати метров от себя со стороны запруды чье-то могучее дыхание, за которым последовал жалобный стон.
— Кто там?! — громко выкрикнул директор.
Он не получил ответа, но ясно различил сильный всплеск от резкого погружения тела в воду.
Два неподвижных огонька засветились во тьме. Дю Валлон мгновенно вскинул ружье и нажал на спусковой крючок. Вслед за звуком выстрела послышался дикий вопль, а за ним душераздирающий стон. Вспышка от сгоревшего пороха озарила поляну, здесь стало светло как днем. Ему показалось, что какая-то темная масса бесшумно и с невообразимой скоростью пронеслась над его головой вдоль лианы, натянутой, как мачтовый штаг.
Он не успел пошевелиться и рухнул на землю, не произнеся ни одного слова, не издав ни единого стона.
На следующее утро с первыми лучами солнца помощник, обеспокоенный долгим отсутствием директора, который так и не вернулся в лагерь, отправился на его поиски во главе отряда десятников. Они обнаружили месье дю Валлона у подножия панакоко в бессознательном состоянии, на его груди зияла глубокая рана. Он еще дышал, но все слабее с каждым вздохом, состояние его казалось безнадежным.
Над его телом скалилась зубастой пастью зловещая голова аймары, прибитая к дереву над свежесрезанным цветком Victoria regia.
На запруде, расположенной, как было сказано выше, в двадцати метрах от дерева с аркабами, нашли большие пятна крови. Вытекающая из нее вода, тонкой струйкой бегущая между кучек промытого золотоносного песка, окрасилась красным.
На земле не было никаких других следов, кроме отпечатков подкованных башмаков белого креола.
Глава II
56°45′ западной долготы и 5°15′ северной широты. — Хозяин земли не тот, кто первый ее занял. — Это труп? — Непредвиденный хирургический случай. — Оргия в девственном лесу. — Яростное пьянство и убийственное безумие. — Кот из дома — мыши в пляс, как говорит пословица. — Появление белых. — Чистая вода — лучшее успокоительное. — Пожар. — Сгоревшие заживо. — Преграда огню. — Уничтоженная провизия. — Взрыв. — После пожара — наводнение. — Между огнем и водой.
— Но… мы идем не в ту сторону.
— Это невозможно!
— «Невозможно!..» Ох уж мне эта молодежь. Честное слово, когда видишь, что мальчишки, сущие дети, демонстрируют такую непоколебимую самоуверенность, можно усомниться даже в самом себе.
— Я уже сказал и готов повторить: мы на правильном пути.
— Аргументы, пожалуйста.
— В третий раз: потому что по-другому и быть не может.
— И что же, по-твоему, доказывает, что мы взяли верное направление?
— А что заставляет тебя предположить обратное?
— Мой дорогой, твой способ вести дискуссию стар, как земля, которую мы топчем. Ты отвечаешь вопросом на вопрос… В таком случае мне нечего больше сказать, я предпочту оставить свое мнение при себе.
— И правильно сделаешь. Ты ошибаешься, утверждая, что я претендую на собственную непогрешимость. Дело в том, что есть две вещи, которые не могут ошибиться сами по себе, а стало быть, и обмануть нас. С одной стороны, это высокоточный секстант,{357} а с другой — математические формулы.
— Так ты утверждаешь…
— …что в полдень, обратившись к показаниям безупречного хронометра, закрепленного на носу лодки на кардановом подвесе{358}, я смог установить, что мы находимся на 56 градусах и 45 минутах западной долготы.
— Хорошо, дальше?
— Эта первая и необходимая часть моих вычислений, дополненная наблюдением за полуденным солнцем, позволила мне заключить, что широта в это время равнялась 5 градусам и 15 минутам плюс несколько секунд, которыми я пренебрег.