и и галдели, как стая перепуганных обитателей курятника.
Причина этого переполоха объяснялась, увы, слишком просто. Люди, отправившиеся на поиски директора вместе с помощником-голландцем, отважно сбежали при виде бездыханного тела белого начальника. Их беспорядочное бегство довело царившее среди рабочих смятение до крайней точки. Эти места решительно были прокляты, раз уж сам белый стал жертвой злых козней, несмотря на могучие «пиаи», которыми владеют люди его расы.
Беглецы проглотили уже два бужарона. Но им захотелось еще, поскольку волнение жестоким образом повлияло на их желудки. Они обратились к своим кубышкам и купили спиртное у китайцев. Этого оказалось недостаточно. Сыновья Поднебесной хранили еще несколько бутылок, закопанных прямо в полу их хижин. Новая купля-продажа, за ней еще одна, возлияния становились все обильнее. Желтолицые проныры неплохо заработали.
Несколько пьяных в стельку негров пустились в пляс. Чернокожие до такой степени обожают свои дикие танцы, что готовы плясать хоть на вулкане. На прииске нашелся только один старый барабан, обтянутый кожей кариаку. Этого было недостаточно. Но негры обнаружили несколько пустых жестяных коробок из-под топленого свиного жира, и звуки этих примитивных музыкальных инструментов, по которым колотили что есть мочи, заполнили долину ужасающим грохотом.
Вскоре все чернокожие присоединились к исступленным танцам. По разгоряченным задыхающимся телам струился пот, смешанный с пеной. В воздухе распространился мускусный запах, похожий на тот, что источает стая кайманов на солнцепеке. Жажда обезумевших танцоров стала неутолимой. Пришлось снова обратиться к китайцам, на этот раз настойчивее. Но их запасы были исчерпаны. Один из индийских кули, плясавший вместе со своими товарищами «танец тигра», не захотел в это верить. Он попытался войти в хижину одного из сыновей Поднебесной. Но Джон Чайнамен не счел возможным допустить проникновение в свое жилище и вынул нож. Индус взмахнул палкой.
Заметим кстати, что все выходцы из Индии несравненно владеют искусством боя на палках. В их хижинах всегда найдется несколько дубинок, с которыми они управляются в высшей степени мастерски, превращая их в грозное оружие.
Китайцу не удалось воспользоваться ножом. Дубинка кули со свистом опустилась, клинок отлетел на десять шагов, сломанная рука бессильно повисла. Другой китаец бросился на помощь товарищу, но индус нанес ему такой сокрушительный удар, что его череп издал громкий треск и бедняга полетел на землю вверх тормашками.
Негры разразились одобрительными криками. Но китайцы ответили одним из тех ужасных оглушительных воплей, которыми обычно сопровождается захват джонок{363}. Скромные носильщики превратились в грозных пиратов, которые грабят корабли от Желтого моря до Тонкинского залива.
Возникла чудовищная свалка. Несколько минут бронзовые статуи бились в отчаянной и невообразимой схватке с пряничными человечками. Трещали черепа, хрустели позвоночники, дубинки разлетались в щепки. Длинные косички сыновей Поднебесной метались в воздухе, как хвосты бумажных змеев под порывами ветра, серебряные кольца звенели на меднокожих руках и ногах кули, сотрясаемых бешеным ритмом драки. Плоть стонала под натиском стали и трещала под ударами дубинок. И все же палка взяла верх над ножом. Правда, полдюжины индусов валялись на земле с распоротыми животами, но как минимум двенадцать китайцев, мертвых или тяжело раненных, распростерлись среди пней и корневищ.
Их поражение довершил неожиданный акт силы и смелости. Высокий индус из Малабара{364}, сухой как факир, но с мускулами, похожими на стальные канаты, схватил трех китайцев за косы, связал их вместе, разоружил и взял в плен, удерживая словно собак на поводке-сворке.
— Давайте сюда тафию, — заорал он.
Напрасно бедолаги верещали так, что, казалось, могли разжалобить даже отработанный кварц.
— А, так вы не хотите, — заревел малабарец, обезумев от ярости, — ну держитесь! Огня! Привяжем их к дереву… Подпалим им ноги… Мастер Джон, мы будем жарить тебя до тех пор, пока не покажешь, где ты спрятал тафию!
Однако эта страшная угроза не претворилась в действие. Во время переполоха, вызванного дикой схваткой, дверь склада с припасами неизвестным образом открылась. Чернокожие, индусы и китайцы, забыв о распрях, немедленно устремились туда. По земле покатились разбитые бочки с бакаляу. Сушеная рыба усеяла землю, наполняя воздух горьким запахом соли. Бочонки с куаком постигла та же участь. Мародеры, словно в песке, увязали по щиколотку в продуктах, рассчитанных на целый месяц. А вот бочка с тафией, что неудивительно, стала объектом самого бережного обращения. Ее быстро выкатили наружу, водрузили на импровизированные козлы из двух обрубков бревна и немедленно наделали в ней дырок с помощью бурава.
Из крутых боков бочки забили ароматные струи, наполняя куи, сковородки, пустые консервные банки и котелки.
Теперь весь прииск оказался в когтях алкогольной горячки. Помощник директора даже не пытался как-либо ей противостоять. Это был бы напрасный труд, кроме того, протесты могли подвергнуть его смертельной опасности.
Всеобщая свалка, крики и танцы возобновились с пущим исступлением. Даже китайцы — это, несомненно, уникальный случай в анналах эмиграции — решили, что нельзя упускать оказию бесплатной попойки, сочли невозможным лишить себя нескольких капель горючей жидкости и напились как последние свиньи.
В этот момент на поляне появились двое белых в сопровождении черных носильщиков с раненым в гамаке.
Их прибытие произвело на разгоряченные алкоголем головы эффект ледяного душа. Только китайцы, пьяные, может быть, впервые в жизни, продолжали свои разнузданные обезьяньи танцы, сопровождая их вскрикиваниями, похожими на перезвон треснувших колоколов. Негры, более дисциплинированные и менее подверженные воздействию спиртного в силу многолетней привычки к его употреблению, замолчали и разбрелись по своим хижинам. Индийские кули исчезли еще раньше, словно бронзовые призраки.
— Ну и ну, — воскликнул молодой белый. — Дела явно плохи — или, скорее, слишком хороши.
— Да, так и есть, — подхватил его старший товарищ. — Хозяин убит, а работники пьянствуют. Или в вольном переводе — «Кот из дома — мыши в пляс».
— Так, сначала перенесем беднягу в безопасное место. А вот, несомненно, его жилище. Здесь есть кровать. Прекрасно. Я установлю над ней на подпорках резервуар с водой и снабжу его трубочкой, чтобы вода могла беспрерывно литься на рану.
— Ты прав. Мы стремимся к невозможному, но, пока в нем теплится жизнь, надо пытаться. В любом случае мы должны выполнить свой долг.
Пока двое пришельцев обеспечивали раненого всем необходимым и, говоря по-матросски, «распутывали концы», будучи привычными к любым приключениям, к ним подошел помощник директора и в нескольких словах с вполне понятным в такой момент волнением объяснил происходящее.
Они узнали, что раненого зовут месье дю Валлон; это имя прежде они никогда не слышали. Что касается прииска «Удача», название которого им также стало известно, они не сочли уместным заявить на него свои законные права.
Голландец предоставил себя в полное распоряжение вновь прибывших, проявив искреннее огорчение по поводу катастрофы, жертвой которой стал его патрон, и высказал свои опасения насчет возбужденного состояния рабочих-золотодобытчиков.
— Не было ли у них повода, истинного или ложного, затаить зло на хозяина?
— Нет. Он всегда был очень принципиален и предельно справедлив, а кроме того, твердо выполнял свои обязательства.
— Хорошо. Значит, в этом отношении нам нечего опасаться. Пьяницы допьют свою тафию, а затем, если они не захотят вернуться к работе, их нужно будет отправить в Кайенну. У вас в кассе хватит денег, чтобы им заплатить?
— Наличности у меня очень мало, — ответил помощник с некоторым недоверием. — Впрочем, большинство из них получили весьма значительные авансы. Поскольку они отработали всего два месяца, сумма, которую им нужно заплатить, довольно невелика.
— Не берите в голову… Я им заплачу и найду других. А пока мы ждем выздоровления месье дю Валлона, будем действовать так, как сочтем нужным.
Медицинское устройство установили. Вода тонкой струйкой текла на грудь раненого. Он пришел в себя, и в лице его отразилось живое выражение благодарности. Он слабо пожимал руки своим благодетелям, но не пытался произнести ни слова, тем более что ему велели сохранять полное молчание, чтобы не тратить силы.
После столь насыщенного событиями утра двое путешественников отдали должное скромному обеду из кассавы и ломтей corned beef[34], извлеченных из оловянной коробки, как вдруг со стороны хижин донеслись душераздирающие крики.
Ошибки быть не могло. В этих отчаянных воплях не было ничего общего с неистовыми радостными возгласами во время недавней попойки.
Европейцы бросились к двери и увидели огромный столб дыма, тяжело поднимавшийся со всех трех сторон периметра, занятых жилищами рабочих. Тонкие плетеные стены хижин потрескивали, охваченные пламенем, крыши из листьев пальмы ваи полыхали, как пакля. Все хижины охватил огонь. Пламя распространялось со скоростью урагана, в мгновение ока пожирая жалкие постройки и перекидываясь на деревья, поваленные в ходе расчистки, которые сплошным слоем покрывали землю, не будучи своевременно убранными.
Время от времени гудение пламени нарушалось глухим взрывом. Это детонировал порох, хранившийся в хижинах охотников. Пьяницы, застигнутые врасплох в самый разгар возлияний, как безумные носились в море огня с горящими волосами и обгоревшими телами. Те, кто падал, уже не поднимались. Несчастные, которым удалось не задохнуться, сгорели заживо. Некоторые отреагировали вовремя, и им удалось спастись. Но подавляющее большинство рабочих, одурманенных тафией, неспособных стоять на ногах, буквально поджарились на месте, не успев даже пошевелиться.