Поплутав какое-то время по узким тропинкам, мы выехали на мощеную дорогу, мало чем уступавшую европейским автобанам. Строить здесь умели, ничего не скажешь. Не верилось даже, что такое шикарное шоссе предназначено исключительно для пешеходов.
Пятьдесят миль, о которых упоминал Вельверде, мы преодолели часа за два. Конечную цель нашего путешествия первой увидела Росита-Чуики. Не то чтобы она превосходила нас зоркостью, а просто хорошо знала эти места.
– Кахамарка! – крикнула она мне прямо в ухо и указала вперед.
Присмотревшись, я различил скопление низких одноэтажных строений, по цвету да и по форме мало чем отличавшихся от окружающих их суровых скал. Если верить донесениям соглядатаев и перебежчиков, именно в этом городке сегодня должен был заночевать король Уаскар, инспектировавший благоприобретенные владения, и попутно безжалостно истреблявший всех сторонников своего брата-соперника.
К городу вело сразу несколько дорог, но никакого движения на них не наблюдалось. И вообще, все окрестности Кахамарки казались вымершими. Опоздать мы не могли. Значит, прибыли раньше срока.
– Уаскар! – вновь крикнула девчонка, переместив руку немного влево.
Признаться, в первый момент я ничего не заметил. Серый камень, колючий кустарник, убогий городишко и блеклое небо мало радовали взор.
Потом в той стороне, куда указывала девчонка, обозначились какие-то перемены. Казалось, луч волшебного света пронесся над кустарником, позолотив его верхушки.
Дорога шла на подъем, и, пришпорив коня, я вырвался вперед. Пурпурно-золотистая колеблющаяся кайма быстро вырастала как в высоту, так и в ширину, уходя влево к самому горизонту. Очень скоро я понял, что это птичьи перья – миллионы ярчайших птичьих перьев, украшавших тысячи медных шлемов.
По соседней дороге, расположенной к нам почти под прямым углом и прежде скрытой высоким кустарником, к городу двигалась бесконечная людская процессия, для описания которой у меня вряд ли хватит достойных слов.
Такого пестрого, помпезного и массового шествия история, наверное, не знала со времен римских императоров, праздновавших свои триумфы.
Впереди мерно двигались ряды метельщиков, буквально полировавших дорожную брусчатку. Далее следовала королевская гвардия – отдельно копейщики, отдельно пращники, отдельно лучники. Но больше всего, конечно, было тех, кто имел на вооружении дубины – штатное оружие индейской армии. Вкупе воинов набиралось столько, что если бы каждый швырнул в нас по камню, то на ровном месте возник бы могильный холм, мало чем уступающий пирамиде Хеопса.
За воинами важно выступали те, кого можно было назвать сливками местного общества – особы королевской крови и аристократы, чье высокое происхождение подтверждали деформированные уши, свисавшие до самых плеч. Золота, украшавшего их одежду, наверное, вполне хватило бы на то, чтобы заплатить все внешние и внутренние долги моей исторической родины.
Самого короля Уаскара несли на роскошных носилках восемь рослых индейцев, одетых в ярко-синие туники. Несмотря на вечернюю прохладу, король был обнажен по пояс. Его лица отсюда я разглядеть не мог, тем более что мне слепили глаза блики, отражавшиеся от огромных золотых дисков-серег.
Вплотную к носилкам держались королевские наложницы, число которых превышало полтысячи штук. А дальше опять вышагивали воины, аристократы, чиновники, слуги – и у каждого на голове раскачивался роскошный плюмаж из перьев тропических птиц.
Когда голова колонны уже вступила в Кахамарку, ее хвост еще оставался за горизонтом. Такого количества людей, марширующих лишь ради того, чтобы поддержать авторитет своего вождя, я не видел со времен приснопамятных октябрьских и первомайских парадов. Но в отличие от тех бестолково-шумных шествий, где здравицы перемежались с матом, а торжественный гул труб с визгом гармошки, здесь все происходило в полном молчании.
Очевидно, король Уаскар страдал мигренью, что неудивительно для человека, совсем недавно убившего своего родного брата, несколько тысяч других ближайших родственников и бессчетное количество простонародья, случайно вмешавшегося в этот маленький семейный конфликт.
Вот с каким фруктом мне предстояло иметь дело.
С одной стороны, можно было сказать, что я скатываюсь все ниже и ниже. Но с другой стороны – чего не сделаешь для блага человечества!
Пустив лошадей в галоп, мы достигли городской площади почти одновременно с авангардом королевской свиты.
Индейцы понаслышке уже знали о грозных чужестранцах, рыскавших по стране, но впечатление, которое мы оказали на них воочию, граничило с шоком.
Что же, этих невежественных и суеверных людей, никогда не видевших зверя более крупного, чем лама, можно было вполне понять. Скачущий во весь опор минотавр – зрелище не для слабонервных.
Дабы не усугублять панику, я велел своим спутникам спешиться. Но это ничуть не успокоило индейцев. Чудовище, легко разделившееся на несколько других чудовищ, все равно остается чудовищем.
– Каковы титулы короля? – спросил я у Вельверде по-древнегречески.
– Их много, но главный – Инка, или Сын Солнца.
– Скажи, что мы тоже дети солнца, прибывшие из-за далеких морей, чтобы породниться со своими братьями-индейцами. Ты скажи, а она пусть переведет, – я вытолкал вперед Роситу-Чуики, до этого скрывавшуюся за моей спиной.
На Вельверде было жалко смотреть. Он напоминал незадачливого бычка, который вышел на лужок пощипать травки, а вместо этого оказался на корриде. И хотя жрец мало что понимал в происходящих событиях, он довел мои слова до сведения Роситы, и та звонким голосом перевела их на язык кечуа.
Среди сомкнувшихся в монолитную массу индейцев произошло какое-то движение. Воины, хотя и перепуганные, но готовые прикрывать повелителя собственными телами, расступились.
В полусотне шагов от себя я увидел короля Уаскара, так и не покинувшего носилок.
Было бы глупо перекликаться на таком расстоянии, и я двинулся вперед, одной рукой подталкивая Вельверде, а другой таща за собой девчонку. Хорошо вышколенные кони, громко цокая копытами, следовали за нами.
На вид король был обыкновенным индейским парнишкой – тонкошеим, скуластым и достаточно смуглым. Его костлявую грудь прикрывало тяжелое изумрудное ожерелье, а отягощенные золотом уши размером превосходили мою ладонь.
Против закованного в броню и затянутого в черную кожу минотавра он был как молодой петушок против бульдога.
Тем не менее король смотрел на меня спокойно и твердо. Когда между нами осталось всего несколько шагов, и дрожь носильщиков передалась носилкам, он ударил себя кулаком в грудь и произнес высоким, ясным голосом:
– Ама маниа! Нока Инка!
Смысл этого возгласа был ясен и без перевода: «Я не боюсь! Я Инка!»
Все его огрехи пусть останутся при нем, но надо заметить, что парень держался воистину по-королевски. Как-никак, а происхождение сказывалось. Равным ему здесь было только солнце, ярко освещавшее, но плохо гревшее этот мир.
Я низко поклонился королю и заставил спутников сделать то же самое. При этом Вельверде шепотом испросил разрешения у Диониса, а Росита аж застонала от ненависти.
– Переводи! – приказал я жрецу. – Мы прибыли в эту страну с самыми добрыми намерениями. Мы посланцы мира. Однако мир должен сохраняться не только между гостями и хозяевами, но и внутри страны. Отныне в твоем государстве не должно пролиться и капли невинной крови. К сожалению, не все мои братья, прибывшие из-за моря, думают подобным образом. Их обуревает алчность, жестокость и нетерпимость к чужой вере. Они жаждут вашего золота, ваших женщин и вашей крови. Дабы установить на этой земле вечный мир, мы должны заставить их вернуться туда, откуда они прибыли – за моря, разделяющие разные части суши.
– Я не буду переводить это, – отрезал Вельверде. – Ты изменник.
– Будешь! – выхватив из седельной кобуры пистолет, я приставил его ствол к виску жреца. – И посмей только переиначить хоть одно мое слово. Я поклялся избегать кровопролития, но боюсь, что сейчас мне придется нарушить клятву.
Вельверде молчал. Я легонько нажал на собачку, и стальное колесико, готовое вот-вот чиркнуть по кремню, заскрипело.
Этот ничтожный звук подействовал на жреца убедительней, чем тысяча самых горячих слов. Он весь сжался и заговорил – глухо, запинаясь, все время косясь на меня помутневшим взором. Перевод, выполненный Роситой, звучал еще менее убедительно. Короче, получалось что-то вроде детской игры в испорченный телефон, когда сказанное тобой слово, дойдя до адресата, приобретает прямо противоположное значение.
Король с одинаковым вниманием выслушал и меня, и Вельверде, и девчонку. Ответ его, вернее, встречный вопрос, был на удивление краток и ясен. Последовательно пройдя через две инстанции, он выглядел так:
– Ты враг своих братьев?
– Я враг всякого зла, кто бы ни творил его, – (наш дальнейший диалог я привожу без упоминании роли посредников, что лишь усложнило бы текст).
– Твои братья будут сопротивляться? – Да.
– Говорят, что их оружие способно метать молнии, испепеляющие все живое на расстоянии многих тысяч стоп.
– Шума действительно много, а результат тот же, что и от камня, пушенного из пращи.
– Еще говорят, что звери, на которых вы разъезжаете, неуязвимы.
– Они уязвимы еще в большей степени, чем любой из здесь присутствующих.
– Тогда докажи это.
– Каким способом?
– Лиши своего зверя жизни.
Такого поворота событий я, честно сказать, не ожидал. Неужели в таком святом деле, как спасение человечества, нельзя обойтись без пролития крови? Однако выбирать не приходилось. В предстоящих сражениях будет еще немало жертв – и минотавров, и людей, и лошадей.
– Сам я не могу решиться на такое. Пусть это сделает кто-нибудь из твоих подданных, – я малодушно потупил взор, продолжая, впрочем, держать Вельверде на мушке.
Король жестом подозвал к себе здоровенного детину, сплошь обвешанного золотом и утыканного перьями, не иначе как генерала, и что-то шепнул ему на ухо.