Гор Аузли напрямую заявил, что в противном случае выплаты английских субсидий будут прекращены, а о реформировании иранской армии с помощью английских военных специалистов придется забыть. Выяснение отношений приняло один момент настолько резкий характер, что Аббас-Мирза пообещал отдать приказ застрелить английского майора д’Арси, коего намеревались послать через Тифлис в Лондон для предоставления информации о грядущих переговорах. Но, как отчасти было показано, не только настояния англичан позволили наконец прекратить военные действия. Они, в конце концов, действовали исключительно в собственных интересах, и, не желая окончательно подорвать свой авторитет в глазах иранцев, стремились по сути навязать русской стороне лишь перемирие. На позицию Тегерана и Тавриза в первую очередь оказали существенное воздействие русские победы и помощь в этом деле местного населения. За более чем 9 лет войны, перемежавшейся с иными войнами, и неоднократно ставившими русское командование в отчаянное положение (ввиду отсутствия резервов), персами не было зарегистрировано практически ни одной, сколько-нибудь удачной боевой операции, которая оказала бы существенное воздействие на весь ход войны. Как правило (если не считать гибели Цицианова под Баку и неудачных Эриванских походов), их войска достигали лишь локальных успехов при уничтожении небольших русских отрядов (вроде, отряда Монтрезора в 1804 г.).
В результате, в конце сентября 1813 г. начались переговоры в Гюлистане (Арцах) – владении древнего армянского рода Мелик-Бегларянов.
Глава VIГюлистанский договор обстоятельства заключения
Международная обстановка накануне мирных переговоров, как уже было отмечено, в целом, казалось бы, благоприятствовала России. Военные победы, одержанные русскими войсками в Закавказье, также как нейтрализация турецкой угрозы сыграли немаловажную роль и в умонастроениях части иранской элиты. Состояние армии и экономики страны, после почти 10 лет военных неудач (за исключением некоторых небольших успехов, которые имели, однако, локальный характер, и, никоим образом не влияли на итоги всей военной компании) также оставляли желать лучшего. Так, например, Гаспар Друвиль, наблюдавший Иран в те годы, характеризуя внутреннее состояние Ирана, отмечал следующее «Пусть же представят себе Персию, всякими образами изнуренную; войско, составленное из всех азийских народов, разделившихся и рассеявшихся толпами по всем местам государства, для совершения самых ужасных грабительств; пусть представит себе каждый караван-сарай, удобный для защиты, захваченный одной или многими толпами, жившими исключительно грабежом, производимым в окрестностях; казну государственную разграбленную, корону, оспариваемую многими искателями, кои сию опустошенную землю сделали позорищем междоусобной войны, убийств и всякого рода злодеяний – и тогда можно будет иметь понятие о тогдашнем состоянии Персии»[432]. Б. Балаян также отмечает, что «С окончанием Отечественной войны 1812 г. ожидалось значительное усиление Кавказского корпуса. Англичане опасались, что продолжение русско-иранской войны может привести к новым территориальным потерям Ирана и к ослаблению в этой стране английского влияния»[433]. Наличие всех этих факторов, казалось, должно было однозначно свидетельствовать о крайней желательности заключения для Ирана мира настолько быстро, насколько возможно.
Однако, в реальности, положение не было столь однозначным. Как ранее уже не раз отмечалось, на ситуацию на Среднем Востоке в целом, и в Закавказье в частности, практически всегда оказывало опосредованное, а нередко – и непосредственное влияние обстановка, складывавшаяся на европейском театре. А она, между тем, продолжала оставаться для России в 1813 г. довольно сложной. Так, русские войска, несмотря на уничтожение «Великой армии» и изгнание Наполеона из пределов России, сами понесли немалые потери в Отечественной войне 1812 г. Так, согласно М.И. Богдановичу, потери русской армии и ополчения составили 200–210 тыс. чел.[434], по данным Л. Каминского и С. Новосельского около 200 тыс.[435], а по подсчетам С. Шведова и того больше[436]. Сильно пострадала и экономика. Между тем, война (на сей раз уже в Европе) продолжалась и вновь требовала колоссального напряжения сил. В Заграничном походе, русские войска, несшие на себе значительную тяжесть войны в составе очередной – VI антифранцузской коалиции 1812–1814 гг., также несли тяжелые потери[437].
Наполеон, хотя и обладал на тот момент далеко не теми ресурсами, что ранее (материальными и людскими), тем не менее, за всю кампанию 1813 г. неоднократно показал, что еще способен наносить союзникам тяжелые поражения. Так было в кровопролитных боях под Вейсенфельсом, Лютценом (1–2 мая 1813 г.), Бауденом (20–21 мая 1813 г.). Так случилось и в битве под Дрезденом от 27 августа 1813 г. Стороны готовились к новому масштабному столкновению. В этих условиях, никто не мог поручиться в том, сколь долго продлятся военные операции, насколько большими будут потери в будущем, и каков будет окончательный итог продолжающейся военной кампании. Французская армия пока не была изгнана за Рейн («Битва народов» при Лейпциге, приведшая к отступлению французов, началась через 4 дня – после заключения Гюлиетанекого трактата – 16 октября 1813 г.). Более того, даже ко времени конгресса в Шатильоне (проходившего с 5 февраля по 19 марта 1814 г.), император ни за что не хотел идти на уступки (несмотря на то, что ему предлагались границы 1 января 1792 г.). В письме своему представителю на конгрессе А. Коленкуру (герцогу Виченцкому), Наполеон, после ряда относительно удачных для себя боевых столкновений напрямую давал понять, что борьба будет продолжена. Так, по поводу представленного на обсуждение мирного проекта он отмечал «Я так взволнован гнусным проектом [мирного договора], который вы мне прислали, что я считаю себя обесчещенным уже тем, что нам его предлагают»[438].
Между тем, в зависимости от ситуации в Европе, могла меняться довольно резко и позиция англичан по отношению к русско-иранским переговорам. Так, вовсе нельзя было исключить, что после уговоров об установлении перемирия или мира, позиция британской дипломатии могла, под воздействием ряда факторов и трансформироваться. Отнюдь не принижая значимости и самостоятельности Ирана как государства, и не желая гиперболизировать роль англичан, тем не менее, в свете указанных выше фактов трудно не заметить, что сами русско-иранские отношения носили отпечаток русско-английского геополитического соперничества. Именно британцы, как уже было показано, в немалой степени способствовали продлению войны. Они же будут способствовать возобновлению новой русско-персидской войны в 1826–1828 гг. Будучи заинтересованными в союзе против Франции на Западе, они, тем не менее, не собирались ничего уступать России на Востоке, а единственным способом блокировать увеличение российского влияния являлось продолжение обострения русско-персидских и русско-турецких отношений. Так, несмотря на заключение (6) 18 июля 1812 г. (когда уже началась Отечественная война 1812 г.) в Эребро англо-русского договора, в соответствии с которым Англия обязалась помогать России в войне против Франции, на восточном направлении ее политика продолжала оставаться антироссийской. И хотя, как отмечал М.Г. Нерсисян «Если до 1812 г. эта политика Англии осуществлялась открыто, без маскировки, то после 18 июля 1812 г. стала проводиться в завуалированной форме»[439], однако, весьма явные «проколы» у англичан имели место и после 18 июля 1812 г. В боях против российской армии, как было отмечено выше, деятельное участие приняли английские офицеры Монтие, Стоун, Кристи, Линдсей и др. и это не могло оставаться незамеченным. Подчеркнем еще раз это не были какие-то «кондотьеры», наемники, действовавшие на свой страх и риск. Наоборот, они, как было показано ранее, находились при иранских войсках вполне официально. Так, например, Ртищев, рапортуя Румянцеву 31 октября 1812 г. об Аслан-дузском сражении подчеркивал, что «регулярно их (т. е. персов – В.З. и В.И.) пехотою и всеми военными действиями управлял английский майор Криссати, который за дерзость свою и за нарушение прав союзных наказан смертью, будучи убит на месте сражения; а английской артиллериею, отбитой у персиян, управлял также английской службы артиллерийский капитан Линдсей, о котором не известно еще, остался ли он между трупами убит или спасся бегством»[440]. Этот случай стал таким вопиющим (и очередным) доказательством «нарушения союзных прав», что «объяснение», английской стороны касательно того, что офицеры якобы не успели покинуть иранский лагерь (о котором мы узнаем из донесения русского посла в Константинополе Италинского от 26 декабря 1812 г.), никого не могло уже ввести в заблуждение, относительно истинных целей и намерений «союзников»[441].
Помимо прочего, нужно было учитывать и то обстоятельство, что, несмотря на крайнее истощение казны и неоднократные поражения, определенная часть иранской элиты во главе с престолонаследником Аббас-Мирзой крайне трудно согласилась на мирные переговоры, и пошла на них в определенной мере вследствие прямого шантажа и давления английских дипломатов, не заинтересованных на тот момент, как и было показано, в возможном полном военном разгроме и капитуляции Ирана. Мы уже видели, что Тегеранский и Тавризский дворы (т. е., дворы шаха и престолонаследника), далеко не всегда были однозначно солидарны друг с другом по вопросам войны и мира, и далеко не всегда имевшиеся между ними трения носили характер специально продуманной дипломатической тактики с целью создания у противника ложного впечатления о нарастании внутренних разногласий. Так, весной 1813 г. Аббас-Мирзой был разработан обширный план новой военной кампании, в которой, кроме его собственных войск, должны были принять участие и 60 тыс. войск самого шаха. Из Индии было доставлено 20 орудий и 12 тыс. ружей, а всего, в распоряжении Аббас-Мирзы находилась к тому времени артиллерия в 66 стволов