Гюлистанский договор 12 (24) октября 1813 г — страница 53 из 60

[487]. Послание аналогичного содержания было направлено и в Гурию. Также турки и Арслан-бей заверяли в Абхазии, что согласно Бухарестскому трактату она вместе с крепостью Сухум-кале принадлежит им[488].

Ртищев предпринимал свои контрмеры. В предписании к генерал-майору Симоновичу от 16 мая 1813 г. он писал «Высочайшая воля Е.И.В. есть та, чтобы резиденцию абхазского владельца Сефер-Али-бея, кр. Сухум-кале, невзирая ни на какие домогательства Порты Оттоманской не отдавать во власть ее, так как непосредственно никогда туркам не принадлежавшую и потому, что отдать оной иначе нельзя, как решившись в тоже время потерять всю Абхазию и лишить прародительского достояния законного владельца сей земли Сефер-Али-бея, который добровольно покорился скипетру Е.И.В. и торжественно удостоверен в неотступном ему покровительстве Г.И., да и чтобы тогда подумали другие народы, подвластные нам в здешнем краю, если бы увидели, что Россия не захотела защитить и того владельца, который вверил Российскому Г.И. не только жребий свой, но и малолетнего сына своего наследника и что Россия отдает Порте не по точным словам трактата с нею заключенного, но из одного только снисхождения к ее домогательствам – ту самую столицу, где питомец сей императорский должен иметь свое пребывание, и те самые владения, для управления коих он при Российском Дворе образуется. Таковую высочайшую волю Е.И.В. я сообщаю в. пр. только для единственного вашего сведения; но впрочем настоящая цель отклонения нашего от удовлетворения по домогательствам турков должна быть закрыта разными благовидными предлогами, как. например, я отвечаю теперь на письмо ко мне Трапизондского сераскира Сеид-Сулейман-паши, что «в доказательство искреннего моего расположения сохранить всю святость заключенного трактата между Российской Империей и Портой Оттоманской, возвращены мною тотчас завоеванные у турок силой оружия кр. Ахалкалаки и Поти, как составляющие собственность Порты Оттоманской; но поелику насчет имеющего законного своего владельца Абхазского владения, добровольно вступившего в подданство Российской Империи со всем своим народом и непосредственной собственности Порты никогда не составлявшего, ничего не упомянуто в мирном трактате, то я и не могу на требования его оказать удовлетворения, не имея на то особого предписания и полагая при том, что сей предмет следует к непосредственному объяснению между кабинетом Е.И.В. и министерством Порты Оттоманской». Итак, сообразно с сими обстоятельствами поручаю в. пр. предписать полк. Мерлини ни по каким настояниям турецких чиновников не отдавать кр. Сухум-кале…»[489].

Интересно отметить, что практически параллельно, из Порты вдруг поступило предложение о посредничестве в деле заключения мира между Россией и Ираном. Реис-эффенди в присутствии иранских представителей (Хуссейн-аги и Насруллы-хана) сообщил русскому послу в Константинополе, что руководствуясь статьей XIII Бухарестского договора, Турция желает предложить свои услуги в деле заключения мирного трактата между Россией и Ираном[490]. Трудно судить, насколько этот шаг был согласован непосредственно с шахским двором, однако заинтересованность турок была несомненной.

Как бы то ни было, несмотря на все затруднения, Н.Ф. Ртищеву удалось согласовать практически все остальные пункты договора исходя из интересов России. Так, в статье III фиксировались важнейшие приобретения российского оружия. «Его Шахское Величество в доказательство искренней приязни Своей к Его Величеству Императору Всероссийскому, сим торжественно признает, как за себя, так и за Высоких Преемников Персидскаго престола, принадлежащими в собственность Российской Империи Ханства Карабагское и Ганджинское, обращенное ныне в провинцию под названием Елисаветпольской. Также Ханства Шекинское, Ширванское, Дербентское, Кубинское, Бакинское и Талышинское с теми землями сего Ханства, кои ныне состоят во власти Российской Империи. При том весь Дагестан, Грузию с Шурагельскою провинциею, Имеретию, Гурию, Мингрелию и Абхазию, равным образом все владения и земли, находящиеся между постановленною ныне границею и Кавказскою линиею, с прикосновенными к сей последней и к Каспийскому морю землями и народами»[491].

Обращаясь к обстоятельствам согласования статьи III, главнокомандующий писал Статья о признании персидским правительством всех владений и народов, заключающихся между постановленною ныне границею и Кавказскою линиею, принадлежащими в собственность Российской империи, стоила мне также чрезвычайных усилий, чтобы склонить персидского уполномоченного на помещение оной в мирном трактате, с обозначением поименно каждого владения. Все его возражения по сему предмету состояли в том, что черта границ, положительно означенная во второй статье трактата, сама уже по себе служит неоспоримым утверждением за Россиею всех народов и владений, внутри оной находящихся. Однако же после разных сильных со стороны моих доводов я наконец предуспел согласить его на постановление сей статьи во всем почти сходно с желанием в. с., заключающимся в предписании ко мне от 7-го апреля прошлого года. Кроме того, что и с моей стороны, в знак признательности к добрым расположениям Мирза-Абуль-Хасан-хана и в оказание искренности моих намерений, я должен был снизойти к убедительным его просьбам, дабы поименованы были одни только главные владения и народы, также, чтобы с признанием их со стороны Фетх-Али-шаха персидского и его наследников принадлежащими в вечную собственность Российской империи, не упоминать об отрицании его от всех прав и притязаний на оные, поелику сами права сии сами уже собою уничтожаются чрез таковое признание и, наконец, чтобы вместо особого наименования каждых народов, владеемых Россиею в Дагестане, упомянуть кратко, что весь Дагестан признается принадлежащим Российской империи, ибо по мнению высокостепенного Мирза-Абуль-Хасан-хана, объясненному мне с откровенностью, он, не имея никаких особых наставлений от своего правительства по сим для него непредвиденным предметам, не смеет и помыслить, чтобы именем своего шаха решиться на отречение каких-либо прав о народах, им вовсе неизвестных, опасаясь подать чрез то верный случай своим недоброжелателям погубить его совершенно, и что также поименование в трактате со всею точностью столь многих владений и земель, признаваемых ныне Першею за собственность Российской империи, на которое он решился сам собою, может быть для него небезопасно по влиянию, какое оно произведет в сильной партии, нежелающей мира, так как и в самом народе»[492].

Статья IV была посвящена вопросам оказания возможной помощи России тому из сыновей шаха, который будет окончательно им утвержден в качестве престолонаследника. Так, в ней было сказано «Его Величество Император Всероссийский, в оказание взаимной приязненности Своей к Его Величеству Шаху Персидскому, и в доказательство искреннего желания Своего видеть в Персии, сем соседнем Ему Государстве, самодержавие и господственную власть на прочном основании, сим торжественно за Себя Преемников Своих обещает тому из сыновей Персидского Шаха который от него назначен будет Наследником Персидского Государства оказывать помощь в случае надобности, дабы никакие внешние неприятели не могли вмешиваться в дела Персидского Двора, Персидский Двор подкрепляем. Впрочем, если по делам Персидского Государства произойдут споры между Шахскими сыновьями то Российская Империя не войдет в оные до того времени, пока владеющий тогда Шах не будет просить об оной»[493].

На первый взгляд статья выглядит несколько странно, особенно если учесть, что Аббас-Мирза фактически являлся престолонаследником. Однако, странной она оказалась только на первый взгляд. Ртищев, в своем донесении подробно останавливается на этом вопросе и объясняет причины, побудившие его включить данную статью в таких формулировках в текст договора. Так, он пишет «Относительно же обещания, утвержденного силою IV статьи мирнаго трактата, чтобы со стороны Российской империи признать наследником персидскаго престола и в случае надобности подкреплять силою оружия того из сыновей Фетх-Али-шаха, который впоследствии будет им признан, а не именно Аббас-мирзу, как сие прежде предполагалось, то сие сделано по точной воле самого Фетх-Али-шаха, от которого в последний уже день наших переговоров прислан был нарочный курьер к Мирза-Абуль-Хасан-хану с разрешением по сему предмету, о котором он в разговорах со мной объявил в следующих выражениях «что Е. В. шах персидский давно уже назначил сына своего Аббас-Мирзу быть при нем наследником престола и теперь также удостаивает признавать его в сем высоком достоинстве; но как Е. В. имеет еще и других сыновей, то по сей причине не желает прежде времени объявлять в публичных актах имени настоящего наследника, дабы чрез то охранить спокойствие в высочайшем своем доме и устройство в государстве», я с моей стороны не изъявил на сие никакого противоречия, так как для Российской империи нет в том ни разности, ни выгод, кто бы ни был назначен по воле Фетх-Али-шаха преемником его престола. Известно же при том нынешнее состояние персидского государства, которое держится только неограниченною властью, чрез разные средства утвердившиеся в руках ныне царствующего государя, и что с кончиною его без сомнения обнаружатся многие претендатели на наследство персидского престола, по правилам давно в сем государстве существующим, что тот и шах, у коего сила и острая сабля лучше защитят его права. Следовательно Российская империя при таковом положении всегда может защищать которого из сыновей шахских полезнее будет для обеих держав и подкрепить силою оружия в праве наследника, на случай, когда при жизни Фетх-Али-шаха таковой законно не назначится. Впрочем, по образу моего суждения о сем обстоятельстве и примечаниям, кои я старался делать, мне кажется, что столь неожиданная перемена в расположении Фетх-али-шаха насчет признания по себе наследника едва ли не есть следствие самой тонкой политики окружающих его чиновников, пользующихся силою и доверием и которые, как известно, большею частью преданы старшему сыну шаха Мамед-Али-мирзе»