Важное значение для обеспечения российских интересов на Каспии имела статья V. Положения данной статьи закрепляли не только господства российского военного флота на Каспийском море, но и запрещали там нахождение военно-морских сил иного государства. Так, там было сказано «Российским купеческим судом, по прежнему обычаю, предоставляется право плавать у берегов Каспийского моря и приставать к оным, причем со стороны Персиян должна быть подаваема дружественная помощь во время кораблекрушения. Сие же самое право предоставляется и Персидским купеческим судам, по прежнему обычаю, плавать но Каспийскому морю и приставать к берегам Российским, где взаимно, в случае кораблекрушения, должно быть оказываемо Персиянам всякое пособие. В рассуждении же военных судов то как прежде войны, так равно во время мира и всегда Российский военный флаг один существовал на Каспийском море; то в сем уважении и теперь предоставляется ему одному прежнее право с тем, что кроме Российской Державы, никакая другая Держава не может иметь на Каспийском море военного флага»[495].
Следует отметить, что положения этой статьи практически напрямую наносили удар по англо-иранскому договору в деле организации военно-морского флота на Каспии. Так, в статье VII этого договора, говорилось, что «В случае устройства королем Персии складов материалов для кораблестроения на берегах Каспийского моря и организации морской армии, король Англии разрешает своим офицерам, морякам. Кораблестроителям, плотникам и т. д. приехать в Персию из Лондона, Бомбея и поступить на службу к королю Персии. Оплата труда всех этих людей будет произведена со стороны персидского короля в размерах, согласованных с английским послом»[496].
Н. Ф. Ртищев в своем донесении не скрывал своей радости от того, что ему удалось согласовать эту статью «Из V статьи мирного трактата, предоставленного в. с. Подлинником при донесении моем от 14-го октября, вы изволите уже быть известны, что российский военный флаг признан один господствующим на Каспийском море. Я весьма счастливым себя почитаю, что сей только важный предмет, коим со стороны моря навсегда обеспечено спокойствие прибрежных наших владений и коммерции, удалось мне, хотя истинно с напряжением всех моих сил, привести к полному успеху, сходно с священною волею е. и. в. и с желанием в. с.; решившись непременно настоять в сем преимуществе для морской нашей силы на Каспийском море, я с твердостью объяснил Мирза-Абуль-Хасан-хану, что если не согласится на сие предложение, то я хотя с сердечным прискорбием, но должен буду оставить переговоры и прервать самое перемирие. Наконец, после неимоверных трудностей… успел я достигнуть сей цели, составляющей усерднейшее мое желание, тем более, что сего преимущества и в прежних трактатах, постановленных между Росшею и Першею, включено не было»[497].
Как оказалось, Мирза-Абуль-Хасан-хан, сдался после комбинирования Н.Ф. Ртищевым угроз о срыве перемирия и возобновления боевых действий, и посулов в виде уступки Мегринского округа, в качестве компенсации за утверждение статьи, закреплявшей господство русского флота на Каспии. В итоге, стороны пришли к согласию, и Мирзе-Абуль-Хасан-хану был уступлен Мегринский округ (вернее, та часть, которая на тот момент была занята персидскими войсками)[498]. Относительно уступки Мегри Н.Ф. Ртищев отмечал следующее «Почему я с охотою согласился сделать ему сие удовольствие, предложив оставить Мигри с ее окрестностью в зависимости Персии, что и было принято с чувствами истинной благодарности. Таким образом, Мигринский округ поставленною ныне чертою границ отделен от Карабага и предоставлен во власть Персии. Впрочем, весь сей округ есть не что иное, как пустое и гористое место без жителей, коих большая часть в разные времена увлечена персиянами за Араке, а остальные по всегдашней опасности от неприятеля рассеялись в других частях Карабага. Сверх того, и самое укрепление Мигри, стоившее великой жертвы войскам е. и. в., занимавшим оное еще в прошлом году, брошено вовсе не по опасности от неприятеля, потому что место сие почти неприступно, а единственно от чрезвычайной трудности доставлять туда провиант, амуницию и другие надобности и для того, дабы спасти храбрые войска, охранявшие одни пустые скалы и пропасти, от напрасной гибели, ибо климат там столь убийственен, наипаче в летние месяцы, что в два с половиною года от болезней умерло более 800 чел. из одного баталиона, который два раза был укомплектован. Самые коренные жители, когда еще населено было сие место, не могли переносить во время лета тяжести воздуха и обыкновенно удалялись на целые 3 месяца в горы. Зимою же бывает другая крайность от того, что на 4 месяца прерывается всякое сообщение с Карабагом, ибо величайшие горы, отделяющия Мигри от Карабага, покрыты бывают непроходимым снегом. Почему все сии крайности и чрезвычайный недостаток в продовольствии, случившийся в прошлом году, решили меня тогда же вынести навсегда войска из Мигри и донести о том е. и. в. Следовательно весь сей округ был уже во власти персиян и без уступки моей, которую я сделал в виде пожертвования со стороны нашей и на которую я тем легче мог решиться, что укрепления Мигри, занятого персиянами тотчас по выходе наших войск, мне уже нельзя было удержать за Карабагом по силе status quo ad praesantem, a сверх того долг службы моей е. и. в. требовал наблюдения, дабы границы при нынешнем случае постановит сколь можно удобнее и выгоднее, наипаче же в военном отношении, что мною ныне чрез постановление черты границ и обозначено в трактате»[499].
Следует отметить, что русский гарнизон оставил Мегринское укрепление еще в конце 1812 г., непосредственно перед началом похода отряда Котляревского на Ленкорань. К тому моменту в его составе числилось 160 больных[500]. По тем временам, нахождение отдельного гарнизона в Мегринском укреплении представляло большие сложности. Из за суровых климатических условий гарнизон нес довольно ощутимые потери. В холодное время, в связи с выпадом снега и дурным состоянием коммуникаций подвоз провианта, медикаментов и боеприпасов был большой проблемой. С наступлением теплого времени года проблемы также не уменьшались. Вдобавок к этому, гарнизон, постоянно находился в осажденном положении. В рапорте Ртищева военному министру от 25 сентября 1812 г., основывавшемуся на донесениях Котляревского, отмечалось, что только в течении 10 месяцев батальон лишился 368 человек, умерших от болезней[501]. Сам Котляревский просил главнокомандующему в донесении от 25 октября 1812 г. «Сделайте милость, бросьте сие местечко и выведите батальон; верьте, что нет уже более никаких способов удерживать оное, и ежели батальон пропадет, то я ни перед Богом, ни перед Государем и ни перед судом виноват не буду, ибо все то, что можно, уже сделано»[502]. Но вопрос как представляется был в ином перевесили стратегические соображения. Укрепление господства русского флота на Каспии, и как следствие – контроль всего побережья, с военно-политической (а не моральной) точки зрения было вопросом несоизмеримо более важным, нежели сохранение контроля над Мегри. Интересно, что еще в письме П. Цицианову от 15 сентября 1804 г., министр иностранных дел Чарторыйский отмечал «Сколь ни малозначаща сама по себе каспийская флотилия, но будучи… повелительницей на Каспийском море – является надеждой к еще большим успехам российского оружия в персидских пределах»[503].
Следующая статья (VI) – была посвящена вопросу размена военнопленными, и не встретила особых затруднений. Как говорилось в статье «Всех пленных обеих сторон, взятых в сражении…, следует отпустить сроком в три месяца после заключения и подписания Трактата, снабдив с каждой стороны продовольствием и дорожными издержками до Караклиса, где пограничные Начальники, для принятия пленных, взаимно между собою снесутся. Бежавшим же своевольно, или по преступлениям, предоставляется свободно возвратиться в отчество свое всем, кои добровольно того пожелают, а кто не пожелает возвратиться, какой бы нации не был, тех не принуждать. При том бежавшим с обеих сторон даруется амнистия или прощение»[504].
Статья VII была посвящена правилам дипломатического этикета, обговаривала возможную численность дипломатического персонала и т. д. «Его Величество Император Всероссийский и Его Величество Шах Персидский соизволяют, что бы взаимные Высоких Дворов Их Министры или Посланники, посылаемые, в случае надобности, в резиденции к Их Величествам, принимаемы были соответственно званию их и важности дел, им порученных, а определяемые от них, по прежним примерам, где за нужное разсудится, в городах для покровительства торговли Агенты или Консулы, кои не имели бы при себе свиты более десяти человек, пользовались бы как доверенные чиновники, приличным званию их уважением и почестьми, с предписанием, не только отнюдь не обижать, но в обидах обеих сторон подданным, по представлению их, делать праведный суд, и доставлять обиженным праведное удовлетворение»[505].
Три статьи (VIII, IX, X) были посвящены торговым отношениям.
Среди прочего, Н.Ф. Ртищев добился, чтобы с российских купцов взималось не более 5 % пошлины на ввозимые товары. Этот момент также вызвал споры. Однако, при всей кажущейся второстепенности вопроса, речь шла об оживлении русско-иранской торговли, полное свертывание которой отнюдь бы не содействовало укреплению российских позиций. Кроме того, война и враждебные отношения не могли длиться вечно. И естественно, что Ртищев должен был хлопотать об установлении более льготного режима в интересах российской торговли. По этому поводу главнокомандующий доносил «Смею ласкать себя надеждою, что при сем случае я не отступил также и от коренных наших узаконений в рассуждении купечества и торга. К одному только определительному назначению пошлин по 5 процентов со 100 с ввозимых в Персию российских товаров и с таковых же вывозимых из Персии, что взаимно распро