страняется и на персидских купцов, в России торгующих, вынужден я был приступить единственно и по следующим причинам до сих пор купечество российское и также здешнее вело торговлю с большей частью с одними пограничными персидскими владениями, покупая их произведения; напротив же того персияне со всех мест их государства приезжали с своими товарами в Россию и здешний край, получая от нас наличные деньги, от чего, без сомнения, баланс, в выгодах коммерческих имел всегда важнейший перевес для Персии. Но теперь, с восстановлением мира и когда при том купечество обеспечивается правами свободной торговли и не только в Персии, но чрез оную позволяется ездить и в другие государства, дружественные с сею державою, нет сомнения, что российская торговля может распространиться и в самых отдаленных городах Персии и собственные наши произведения будут также туда ввозимы. Известно же, что в Персии все владетельные ханы пользуются почти неограниченным самовластием и каждый имеет право по своему произволу взимать пошлины или вместо оных подарки с купцов, приезжающих с товарами чрез их владения. Итак, дабы оградить наше купечество от своевластия персидских ханов в назначении пошлин и вместе с тем дать ход нашей торговле, я в первом случае почел необходимым, соображаясь с пошлинами, взыскиваемыми в Персии с здешних купцов, настоять всемерно об определительном назначении оных со 100 не более 5-и процентов, распространения сие и на российскую торговлю; а в последнем выговорить, чтобы сии пошлины взаимно были взыскиваемы один раз по привозе товаров и вольно бы уже было везти их беспошлинно по всему государству. Я не могу при этом не донести в. с., что корыстолюбие можно назвать врожденным свойством во всех персиянах. Необразованность же правительства и послабление всем своевольствам владетельных ханов (то же для корыстных видов) рождает почти в каждом из них алчность к собственным своим интересам, предпочитаемым всякой общественной пользе. Таким образом, и по коммерции знаю я многие примеры с здешними купцам, случившиеся в Эривани и других местах, кои ясно утверждают меня во мнении, что как в Персии стараются не о покровительстве коммерции, а о том только, дабы разными способами притеснить купцов, не думая об ослаблении чрез то пружин торговых оборотов и не заботясь также, что сие обращается в тягость народу и во вред государства. При рассуждении моем о сем предмете с персидским полномочным.
Величайших стоило мне трудов, дабы убедить его в согласии со мною, что умеренное постановление пошлин может служить поощрением к распространению торговли и вместе с тем составит государственную пользу. Долго казался он непонимающим всех моих представлений и настаивал с своей стороны, что по мнению его нужно для выгод государственной казны постановить определительное назначение пошлин не менее как от 12 до 10 процентов со 100; наконец, однако же согласился с моим предложением»[506].
В результате, достигнутая договоренность нашла свое отражение в статье IX, где было, в частности, сказано «Пошлин с товаров, Российскими купцами привозимых в Персидские города или порты, взимать не более пяти процентов со ста, не требуя иных вторично, куда бы те купцы с тем товаром своим не ехали, и столько же с вывозимых оттуда Персидских товаров, а более ни каких сборов, податей, налогов и пощечин, ни под каким предлогом и вымыслом не требовать, каковые пошлины и на таком же основании взаимно должны быть единожды взыскиваемы и с Персидских товаров, привозимых Персидскими подданными в Российские города или порты, так и с вывозимых»[507]. Выгоды от этих «торговых статей» договора стали проявляться уже не в столь отдаленном будущем. Как отмечает Б.П.Балаян «В годы ирано-турецкой войны вывоз иранских товаров в Османскую империю был прекращен, а конфликт с Англией, вызванный в 1821 г. захватом английской флотилией иранского острова Кешм в Персидском заливе, сокращением английской помощи Ирану и свертыванием британской торговли в Персидском заливе, приостановил иранский экспорт в Аравию и Индию. В этих условиях Иран стремился увеличить сбыт своих товаров в Россию. Это существенное обстоятельство, на которое обратил внимание французский эмиссар Беланже, имело небезвыгодные последствия для России, которая к этому времени освоила транскавказский путь и доставляла в Иран свои товары по кратчайшим путям, чего нельзя было сказать об английских товарах, которые, из-за закрытия основных торговых путей через Малую Азию и Месопотамию, доставлялись в Иран по далеким окружным маршрутам и нередко перепродавались иностранным коммерсантам, которые взвинчивали на них цены. В результате на иранском рынке роизошли изменения в соотношении цен в пользу русских товаров. Этот перелом в торговле стал еще более ощутимым после того, как в апреле 1822 г. русский министр финансов Д. Гурьев по условиям
Гюлистанского договора предписал таможням взимать 5-процентную пошлину с объявленной ценности иранских товаров. Вместе со снижением таможенных пошлин произошел рост товарооборота, увеличилась масса вывозимых в Иран русских товаров, расширился их сбыт и возросла доля российского торгового капитала»[508]. Так, например, за период с 1821 по 1823 гг. торговый оборот между Россией и Ираном по сравнению с 1814–1818 гг. увеличился более чем вдвое, причем, ввоз товаров из Ирана в Россию вырос до 1 800 тыс. руб., а вывоз – до 1 200 тыс. руб[509].
В этом контексте интересным представляется также мнение Лоуренса Келли. Оно представляется тем более интересным, что исходит от представителя конкурентной России страны – Англии, чье стремление расширить свою торговлю в Иране и через Иран, а параллельно минимизировать возможности российской – являлось давно уже очевидным фактом. Так, по этому поводу он отмечал следующее «Гюлистанский договор… открыл новые возможности для российской торговли с Персией, и (в плане) выгоды она больше оказалась сбалансированной для российской стороны»[510].
12 (24) октября 1813 г., стороны окончательно согласовали текст, и мирный договор в Гюлистане был подписан.
Заключение
Итоги русско-персидской войны, подведенные в Гюлистане оказались для России с одной стороны весьма внушительными, но с другой – не совсем удовлетворительными. С одной стороны, не была достигнута основная цель – граница не была в соответствии с первоначальной программной установкой обозначена по Араксу и Куре, а Эриванское и Нахичеванское ханства так и не были заняты. Иными словами, он (мирный договор), не являл собой самую удачную геополитическую конфигурацию, на которую рассчитывала российская дипломатия. А потому, в целом, Гюлистанский договор (хотели того или нет), по самому своему характеру и по последующим событиям явился временным, а не вечным миром. Более того, фактически – длительным перемирием.
Как отмечает Б. Балаян «Ген. Ртищев спешил заключить с Ираном мир, а возглавлявший иранскую делегацию на переговорах в Гюлистане известный своими связями с Англией Мирза-Аболь-Хасан-хан выполнял предписания Аузли и пытался придать Гюлистанскому договору черты прелиминарного соглашения. В итоге границы государств остались неопределенными (например, в Талыше) и был подписан «Сепаратный акт», который вызвал отрицательную реакцию в Петербурге, несмотря на то, что предоставил иранским дипломатам только формальное право обращаться к царю с просьбами иранского правительства. Иранская делегация в Гюлистане объявила, что будет добиваться пересмотра договора, который собиралась подписать, и воспользуется для этого сепаратным актом. Однако, благодаря внесенным поправкам акт этот подавал только надежду на великодушие царя. Гюлистанский мир не разрешил русско-иранских противоречий. С помощью Англии шах рассчитывал пересмотреть этот договор и восстановить прежние границы, несмотря на то, что эта бесперспективная политика не соответствовала ограниченным экономическим и военным возможностям Ирана после войны. Царская Россия тоже не была удовлетворена Гюлистанским договором, потому что рассчитывала присоединить к России Ереванское и Нахичеванское ханства и тем самым завершить присоединение к России Восточной Армении, всего Закавказья и установить границу по Араксу. В результате, русско-иранские отношения остались неопределенными и натянутыми, а Англия всячески пыталась воспользоваться этим, несмотря на существование англо-русского союза (1812 г.).
чтобы в противовес Гюлистанскому миру заключить с Ираном новый англо-иранский договор»[511].
Карта Кавказа после подписания Гюлистанского мирного договора 1813 г.
Всего этого вряд ли не осознавала российская дипломатия, и представлявший ее в данном случае Н.Ф. Ртищев. Сам он по этому поводу, в донесении Румянцеву скромно подчеркивал, что дипломатом не является «Смею при том питать в себе чувствование лестной надежды, что трактатом вечного мира, постановленным ныне с Персией, приобретены по мере способов моих и возможности существенные пользы не только для здешнего края, но и для всей Российской империи. Однако даже, если бы и за всем сим в. с., по дальновидной опытности вашей в делах политических, изволили найти какие-либо упущения с моей стороны или несоблюдения в чем-либо принятого при трактатах порядка, то я надеюсь несомненно на беспристрастную справедливость вашу и уповаю, что вы будете благосклонны в оправдании малого обращения моего с делами подобной важности и извините человеку, всю службу свою Е. И. В. проводившему единственно в обращении с оружием».[512]
Однако с другой стороны, налицо были значительные территориальные успехи – присоединенными оказались почти полностью ханства Карабахское, Ганджинское, Шекинское, Ширванское, Дербентское, Кубинское, Бакинское и Талышинское. Почти весь Дагестан, Кахети и Картли, Шурагель, Имеретия, Гурия, Мингрелия, Абхазия… Все это явилось значительным укреплением позиций России в Закавказье. Гюлистанский договор привел к расширению международного и регионального влияния Российской империи. Геополитические возможности России значительно увеличились. Территории, закрепленные по Гюлистану стали фактически своеобразным и необходимым плацдармом для дальнейшего расширения ареала российского влияния. Как уже было отмечено, при его заключении свою роль сыграли многие иные факторы. Это и учет общей военно-политической обстановки, и продолжавшаяся война с Наполеоном в Европе, и позиция Турции, и осознание того, что с британской дипломатией предстоит еще большая борьба и то, что вооруженные силы Ирана еще не окончательно разгромлены, и что после Отечественной войны 1812 г. и продолжения заграничного похода наблюдается истощение российских как материальных, так и людских ресурсов.