Погрузившись в религиозное чтение, он с нетерпением ждет приезда в Париж Луи Буйе, чтобы «фраза за фразой» выправить с ним «Воспитание чувств». Он так доверяет суждению своего друга, что без его одобрения не мыслит публикации. Их соединяет больше, нежели просто привязанность, – квазителепатическая связь умов и сердец. Они настолько нуждаются друг в друге, что, как говорят в их окружении, начинают походить друг на друга. Луи Буйе приезжает наконец. Он прочел свою последнюю пьесу «Мадемуазель Аиссе» директорам «Одеона», которые потребовали значительных переделок во втором акте, что приводит его в отчаяние. Он так расстроен, что Флобер не смеет просить его поработать над собственной рукописью. «Я беспокоюсь за беднягу Буйе, – пишет он Жорж Санд в конце июня 1869 года. – Он в таком нервном напряжении, что ему посоветовали совершить небольшое путешествие на юг Франции. Он во власти непреодолимой ипохондрии. Не странно ли! Ведь он был таким веселым когда-то!» А 7 июля объявляет Каролине: «Сир (Буйе) уехал в Виши неделю назад; потом он отправится в Мон-Дор. Никто точно не знает, что с ним. У его ужасной ипохондрии, похоже, органическая причина. А может быть, и нет. Я очень обеспокоен после двух наших последних встреч. Его болезнь, помимо того, что волнует меня за него самого, отражается и на моих собственных делах, ибо мы вместе собирались пересмотреть мой роман. Будет ли он в состоянии заняться этим?»
В июле здоровье Буйе резко ухудшается. Он страдает альбуминурией. Флобер навещает его в больнице Сент-Эжени, куда его положили. Больному приходится бороться со своими сестрами, которые требуют, чтобы он соборовался. 18 июля 1869 года наступает конец. «Я должен сообщить вам о смерти моего бедного Буйе, – пишет Флобер принцессе Матильде. – Я только что положил в землю часть самого себя, старого друга, потеря которого невосполнима». И четыре дня спустя Жюлю Дюплану: «Твой бедняга гигант получил здоровую затрещину, от которой не оправиться. Я говорю себе: „Ради чего теперь писать, ведь его нет!“ Кончилось доброе наше, милое горлодерство, совместные восторги, общие мечты о наших будущих произведениях… Образована комиссия для сооружения памятника… Меня назначили председателем этой комиссии. Пошлю тебе первый список подписчиков». На следующий день, 23 июля, Максим Дюкан читает его рассказ о событиях: «У него (Луи Буйе) не было ни одного священника. До субботы его еще поддерживал гнев против сестер. В воскресенье в пять часов он начал бредить и принялся вслух рассказывать сценарий средневековой драмы об инквизиции; он звал меня, чтобы показать ее мне, и был воодушевлен. Потом его охватила дрожь, он пролепетал: „Прощайте! Прощайте!“, сунув голову под подбородок Леонии,[453] и совсем тихо скончался… Мы с д’Омуа шли во главе траурной процессии; на похоронах было очень много народу. Две тысячи человек как минимум! Префект, генеральный прокурор и пр. – кого только не было. И вот, поверишь ли, что, идя за его гробом, я откровенно смаковал гротескность церемонии! Я слышал замечания, которые делал мне по этому поводу Буйе; он говорил со мной, мне казалось, что он здесь, рядом, и мы вместе идем за гробом кого-то другого. Стояла страшная жара, предвещавшая грозу. Я взмок от пота, а подъем к старинному кладбищу меня докончил… Я оперся на балюстраду, чтобы отдышаться. Гроб поставили на доски над могилой. Начались речи (их было три); я стал протестовать; мой брат и какой-то незнакомый человек увели меня».
Отныне он чувствует, что облечен священной миссией: служить памяти друга. Он добивается того, что в «Одеоне» играют «Мадемуазель Аиссе», а пьесу «Сердце с правой стороны» – в театре «Клюни». Кроме того, надеется издать неопубликованные стихотворения Луи Буйе под заглавием «Последние песни». Эта борьба за тень отвлекает его от редактирования своего собственного романа. Тем не менее он находит время для того, чтобы прочитать несколько книг, в их числе «Московские новеллы» Тургенева, которые только что вышли в переводе на французский язык и очень ему понравились. «Вы нашли способ писать правдиво, но без пошлости, чувственно, но без слащавости, с комизмом, но отнюдь не низменно», – писал он автору. Наконец он передает «Воспитание чувств» Мишелю Леви, однако тот колеблется; переговоры затягиваются; вмешивается дружески Жорж Санд, и в конце августа заключают договор – восемь тысяч франков за том (оригинальное издание выйдет в двух томах).
Теперь можно думать о переезде. На улицу Мурильо вслед за художниками приходят обойщики. У Флобера сжимается сердце при виде того, как перевозят мебель на новую квартиру. «Ты не поверишь, как мне в понедельник было грустно, когда я видел, как выносили мое большое кожаное кресло и диван, – пишет он Каролине. – Так тяжело покидать мой бульвар де Тампль, где остаются самые нежные воспоминания».[454] Сможет ли он свыкнуться с тем жилищем, порог которого никогда не переступал Луи Буйе? Воспоминания о друге неотступно преследуют его. К тому же директора театра «Одеон» чинят препятствия постановке «Мадемуазель Аиссе»: у Луи Буйе не оказалось времени переделать второй акт перед смертью. Может, стоит ограничиться изданием пьесы книгой или публикацией в журнале? Что касается сборника стихотворений, то Мишель Леви соглашается издать его, ничего не заплатив. «Материальный успех произведений нашего бедного старика кажется мне весьма сомнительным»,[455] – с горечью констатирует Флобер. 13 октября еще одна плохая новость: в половине второго пополудни умер Сент-Бев. Флобер случайно зашел к нему без двадцати два и обнаружил теплый еще труп вместо живого человека, с которым он разговаривал. «Еще один ушел! – пишет он Максиму Дюкану. – Маленькая банда тает! Редкие неудачники с плота Медузы исчезают! С кем теперь говорить о литературе?»[456] А Каролине следующее: «Я невесел!.. „Воспитание чувств“ я отчасти написал ради Сент-Бева. Он умер, не прочитав ни строчки! Буйе не слышал двух последних глав… Тяжек же для меня 1869 год! Еще придется потаскаться по кладбищам».[457]
17 ноября 1869 года роман поступил в продажу. Критика тотчас набрасывается на него, не оставляя камня на камне. Самый оголтелый – Барбе д’Оревильи – пишет в «Конститюсьонель»: «Похоже, что автор „Воспитания чувств“ вынашивает свои произведения, которые так медленно и трудно выходят из него, с идолопоклонническим отношением к беременности, удлиняющим ее срок и затрудняющим разрешение больше, нежели у матерей… Характерная черта романа, так неудачно названного „Воспитание чувств“, – вульгарность, прежде всего вульгарность, почерпнутая из ручья, в котором она застоялась у всех под ногами».
Тон задан: большинство периодических изданий вторят ему. «Вашего старого трубадура поносят во всех газетах, – пишет Флобер Жорж Санд. – Почитайте „Конститюсьонель“ за прошлый понедельник, сегодняшний выпуск „Голуа“ – все сказано четко и ясно. Меня обзывают кретином и канальей. Статья Барбе д’Оревильи – образцовая в этом жанре, а статья достославного Сарсе хотя и менее грубая, однако нисколько не уступает ей. Эти господа взывают к морали и к идеалу! Недоброжелательные отзывы Сезена и Дюранти были также опубликованы в „Фигаро“ и в „Пари-Журналь“. Но мне на них глубоко наплевать! И все же меня удивляет такая ненависть и непорядочность».
«Трибюн» в статье Эмиля Золя, «Лэн» и «Опиньон насьональ», напротив, поддерживают его. Однако эти сдержанные похвалы забиваются бранью противников. «Что касается друзей, тех, кто лично получил экземпляр, украшенный моей надписью, то они боятся скомпрометировать себя и говорят со мной о чем угодно, только не об этом, – замечает он в том же письме. – Смелых людей мало… Руанские буржуа взбешены. Они считают, что следовало бы запретить издание подобных книг (именно так), что я подаю руку Красным, что я виновен в разжигании революционных страстей и пр.!»[458] Когда он думает, что решительно не имеет защитников, в «Либерте» появляется посвященная ему благородная и проникновенная статья Жорж Санд. Она отмечает проницательность произведения, «такого же многообразного, как сама жизнь»; умелое изображение персонажей – каждый от сцены к сцене, от реплики к реплике проявляет свой истинный характер; деликатность писателя, который невидим в его героях. Флобер вздыхает с облегчением. То, что читатели и большая часть критики поносят «Воспитание чувств», он принимает как своего рода искупление за скрытые достоинства произведения. В глубине души он сознает, что написал то, что хотел: роман о робких надеждах и неудаче человека. Ни в одну книгу, быть может, он не вложил столько личного. Его герой Фредерик Моро – воплощение его желаний и его юношеских устремлений. Как и он, Фредерик Моро влюбляется в замужнюю женщину, которую уважает. Госпожа Арну – это Элиза Шлезингер такая, какою он встретил ее юношей на пляже в Трувиле, которую нашел, будучи молодым человеком, в Париже, и обожая которую никогда не посмел сделать своей любовницей. Она, впрочем, фигурирует в плане произведения под буквой «Ш»: «Г-жа Ш.». За этим возвышенным увлечением следует плотская связь Фредерика с Розанеттой, которая написана с госпожи Сабатье, той самой «Президентши». Продолжая путь, Флобер воспроизводит с удивительной силой и точностью парижские события 1848 года. Третья связь Фредерика с госпожой Домбрез окрашена честолюбивыми намерениями. Чтобы воссоздать этот последний образ героя, Флобер вспоминает некоторые черты Максима Дюкана: цинизм, карьеризм, его светские привычки… Таким образом, Фредерик проходит свое «воспитание чувств» благодаря трем женщинам: платоническая любовь, любовь чувственная, корыстная любовь. Пройдя через эти испытания, он испытывает чувство разочарования за прошедшую жизнь, нелепую, лишенную подлинного смысла. Но в предпоследней главе он снова встречает госпожу Арну. Она постарела. Рядом с этим призраком, седой женщиной, он разрывается между воспоминаниями о своих былых желаниях и отвращением, «подобным страху». Фредерик и госпожа Арну расстаются, разочарованные друг другом, но храня воспоминания о прошлом.