— С норовом ты у меня, знаю я это, — сказал, усмехнувшись, Ерофей.
— Разве со мной тебе, Ерофеюшка, было когда-нибудь плохо? — спросила, лукаво улыбнувшись, Василиса.
— Да разве я когда жаловался тебе, что мне плохо с тобой? — примирительно сказал супруг и, взяв Василису за руки и глядя ей в глаза, спросил дрогнувшим голосом, — расскажи, как детки? Кого родила? Сына?
— Сынка в чреве своём вынашивала, — кивнула она. — Растёт у нас с тобой сынок, скоро ему уж два годика.
— Как назвала?
— Андреем, Андрюшенькой.
— А доченька-то как?
— Наташенька растёт. Смышлёная.
— Сама ты как поживаешь? — спросил Хабаров, уловив в голосе какие-то грустные нотки.
— Не могу похвастать, — вздохнув, нехотя ответила она, — плохо живу. Первое время мои родные помогали, а от батюшки твоего помощи даже не ждала: разобиделся старик, что я покинула его дом. Теперь он с семьёй в Устюг перебрался. А мне... — она, ещё раз вздохнув, договорила с грустью: — пришлось в прислуги идти к батюшке, отцу Вениамину...
— С этим теперь покончено, — твёрдо сказал Ерофей Павлович, снова заключая жену в объятия, — в Устюге дом тебе купим с участком земли. Скотину заведём.
Не теряя времени, Хабаров поспешил в дом отца Вениамина, желая как можно скорее увидеть чад своих. Василиса с детьми занимала небольшую комнатку в подклети рядом с хозяйственными чуланами.
Маленький Андрей, увидев незнакомого мужика с окладистой бородой, испугался и расплакался, а Наталья долго и с любопытством разглядывала отца. В её детской памяти Ерофей не успел запечатлеться.
— Собирайся, жена. Детишек собери, — сказал он Василисе. — Батюшке поклонись за то, что дал тебе пристанище и хлеб насущный.
— Куда же ты нас повезёшь?
— Известное дело куда — в Великий Устюг. Я теперь мужик небедный. Куплю тебе дом на посаде или в слободе за городом. Денег оставлю, ни в чём нуждаться не будешь.
— Опять надолго нас оставишь? — с тревогой спросила Василиса. — Неужто снова уйдёшь на долгие годы?
— Уж это как судьба сложится, — ответил он и, чтобы не продолжать трудный разговор, поторопил: — Собирайся в путь, Василисушка.
После отдыха в Сольвычегодске тронулись в дальнейший путь, оказавшийся недолгим. Вот и вычегодское устье. Далее пошли на вёслах против течения. Миновали небольшой участок Двины, образуемый слиянием рек Сухоны и Юга. Уже издали на высоком берегу Сухоны, где раскинулся большой торговый город Великий Устюг, увидели стены и купола многочисленных церквей.
— Здравствуй, батюшка, — приветствовал отца Ерофей. — Вернулись с братцем. Как видишь, оба живы, здоровы. И супругу свою с чадами малыми привёз.
— Гордячка твоя жёнка. Не пожелала жить у свёкра. Не любо мне такое, — хмуро ответил на это отец.
— Не захотелось быть тебе обузой, у тебя своих деток-малюток полон дом. Мы и нынче ненадолго тебя обременим. Рассчитаюсь с Юговым, верну долги и куплю дом. Стану подыскивать хоромы. А по зимнему пути тронусь в Первопрестольную.
— Это ещё зачем? Кто тебя там ждёт?
— Никто не ждёт. А правды хочу добиться. Наказ товарищей.
Павел Хабаров недовольно покачал головой, но к внукам всё же отнёсся доброжелательно: Наталью ему довелось видеть ещё совсем маленькой, а Андрейку узрел впервые.
— Видать, озорник. Наша порода, — полушутя сказал старый Хабаров и подержал внучонка на руках.
Своё пребывание в Великом Устюге Ерофей Павлович начал с визита к Югову.
— Мир дому твоему, Влас Тимофеевич, — приветствовал он богатея.
— С благополучным прибытием, Ерофеюшка, — ответил Югов. — Что хорошего скажешь?
— Первым делом должок желаю тебе вернуть.
— Учти, Ерофеюшка, в отсутствии ты пребывал два года с лишком. Про лишек забудем. Я человек не мелочный. Будем считать, что за два года твой должок удвоился.
— Как пожелаешь, Влас Тимофеевич, чтоб вернул я тебе долговую сумму: рубликами аль соболиными шкурками?
— Давай договоримся о шкурках. Имею дела с архангельскими купцами. А купцы те торгуют с англичанами, норвежцами. Понадобились им шкурки соболя. Ныне хороший соболь в цене. Попробуем посчитать, сколько за твой долг надо тебе шкурок отдать.
Югов призадумался, производя в уме расчёты, потом назвал количество шкурок. Ерофей Павлович поморщился, но промолчал. Не стал спорить с прижимистым дельцом, в расчётах не обошедшимся без корыстной выгоды для себя.
— Чем ещё могу помочь тебе, Ерофеюшка? — с напускной ласковостью спросил Югов.
— Да вот... Хотелось бы домишко купить для семьи.
— Подберём что-нибудь. Зайди ко мне завтра к концу дня. Успеем к тому времени потолковать с нужным человеком. Где бы хотел иметь домишко, на посаде или в слободе?
— Можно и в слободе. Там дома подешевле, да и земля под огород будет.
Так Ерофей Павлович стал обладателем небольшого дома с хлевом и баней. Усадьба оказалась невдалеке от Михайло-Архангельского монастыря, который он посетил незадолго до своего отъезда в Сибирь. Владелица дома, престарелая вдова приказчика, решила переехать к сыну и потому расставалась с усадьбой. Попросила рассчитаться с ней наличными, и Хабаров, чтобы собрать потребную сумму, сплавил партию шкурок тому же Югову. Пришлось потратиться и на обзаведение самой необходимой обстановкой, купить корову, пару гусей, свиноматку. А тут ещё отец заглянул посмотреть, как обустроился сын, и напомнил ему:
— Не забыл, Ерофейка, старый русский обычай?
— О каком обычае говоришь, батюшка?
— Ужель забыл, что принято новоселье справлять, в гости родных приглашать?
— Будет новоселье, отец. За этим дело не станет, — сказал без особого восторга Ерофей, который прикинул, что от привезённой им добычи после расчётов с Юговым и покупки дома осталась самая малость. А тут ещё отец напомнил о новоселье, однако отказывать ему, пререкаться было бы неучтиво.
Обременительного для кошелька новоселья Ерофею Павловичу избежать никак не удалось. Пришлось раскошелиться и сделать покупки на базаре, приобрести бочонок хмельной медовухи. Жена принялась печь пироги, готовить жаркое. Приглашены были родители, брат Никифор, проживавшие в городе родственники, приходской священник. Из вежливости, а не из искреннего желания Ерофей наведался к Югову, пригласил и его, но тот ответил уклончиво:
— Знаешь ведь, Ерофеюшка, человек я зело занятой. Посмотрим, как дела мои сложатся.
Ерофей Павлович не очень-то надеялся на приход Власа, был почти убеждён, что тот не придёт, и не ошибся. Югов не пришёл, но прислал вместо себя сына Герасима. Его приходу Хабаров был рад. Оба они общались в Мангазее и сблизились за время обратного пути.
Новоселье прошло радостно. Старый Хабаров неожиданно расщедрился и пришёл с бочонком медовухи. А Никифор шагал позади отца и нёс двух жареных гусаков. Застолье начали с того, что отец Серафим отслужил короткий молебен и освятил новое жильё.
На следующий день, когда у Ерофея Павловича ещё трещала голова от вчерашнего, а Василиса занималась уборкой и мытьём посуды, пришёл Никифор с большим свёртком, перевязанным шнурком.
— Знаю, потратился ты, брат, — сказал он Ерофею, — долг немалый выплачивал, на покупку дома потратился, новоселье справил. Что семье на жизнь остаётся?
— С гулькин нос остаётся.
— То-то же... Прими вот это от меня. Мой подарок к твоему новоселью. Здесь два десятка соболей, остальную свою добычу оставлю батюшке.
— Спасибо, братец. Удружил.
— Рад бы и поболее удружить, но чем смог.
Ещё раз поблагодарив брата, Ерофей предложил обсудить их поездку в Москву.
— Полагаю, надо ехать по зимнему пути, когда установится санный путь, — ответил Никифор.
— Ия так думаю. Пристанем к купеческому обозу. Разузнай-ка, кто из здешних купцов собирается в Первопрестольную. Скажи, что готовы, мол, наняться в охранники.
— Непременно разузнаю, — пообещал брат.
Вскоре настала пора, когда в направлении Вологды один за другим потянулись купеческие обозы с пушниной и изделиями устюжских умельцев. Братья Хабаровы договорились присоединиться к обозу одного из купцов, согласились охранять обоз, вооружились.
Перед отъездом Ерофей Павлович попрощался с родными, с женой. Василиса обхватила мужа за шею, всплакнула.
— Опять надолго расстаёмся, Ерофеюшка. Опять меня с детьми малыми покидаешь.
— Москва не столь далека, как Мангазея. И дорога туда не столь трудна. Вернусь, не горюй.
— А я хотела порадовать тебя одной новостью.
— Неужто опять тяжела?
— Угадал.
— Береги себя, Василисушка, — нежно сказал Ерофей и добавил мягко: — Молодец ты.
Купеческий обоз вышел из Великого Устюга и двинулся по скованной льдом Сухоне. Миновали поселения, выселки. Останавливались на ночлег в крупных сёлах, отмеченных церковными постройками. Ерофей Павлович считал долгом поставить в церкви свечу, чтобы дорога оказалась удачна, без неожиданных трудностей, без встречи с лихими людишками.
Возглавлял обоз купеческий сын Диомид — в просторечье Демид. У него оказались свои деловые отношения с вологодскими купцами. Для них предназначались изделия устюжских мастеров, чеканка по серебру, финифть, работы тамошних богомазов.
Ерофей Павлович, впервые оказавшись в Вологде, зашёл в самый монументальный пятиглавый городской храм, Софийский собор, отстоял там богослужение. В слабом свете мерцающих у икон свечей молящихся можно было разглядеть лишь в непосредственной близости, а лица тех, кто находился в отдалении, тонули во мраке и были совсем неразличимы.
Когда богослужение закончилось и люди стали подходить к причастию, кто-то окликнул Хабарова:
— Никак это ты, Ерофей?
Хабаров сразу узнал в подошедшем человеке мангазейского воеводу Палицына и тут же отозвался.
— Какими судьбами, Андрей Фёдорович?
— А вот таковскими... Сперва выйдем из храма, там и поговорим.