Глупая улыбка сползла с физиономии Черного, рот искривился в жутком оскале…
– Вы что делаете, люди! – заорал он… и кинулся на толпу, выдирая у ближайшего кузнеца лопату.
Ему что, не нравится, как девчонку закапывают? Показать хочет, как правильно? Да Хадамаха ему сейчас самому покажет!
Но то, что произошло дальше, заставило бегущего медведя остановиться, взрыхлив снег всеми четырьмя лапами!
Атакованный черным шаманом слободчанин повернулся и… сильным толчком в грудь отшвырнул мальчишку.
– Не лез бы ты, парень, – с мрачной решимостью буркнул мужик, – оставим девчонку в живых – сами пропадем!
– Есть только одно спасение от нижней албасы – помеченного ею живьем в землю закопать! – прямо в лицо распростертому у его ног мальчишке прошипел белый шаман. – Вот что значит быть белым шаманом – селение любой ценой спасать!
Луна все еще испуганно пряталась за тучами, но рядом с растянувшимся на снегу мальчишкой все равно шевелилась тень – черная тень во мраке Ночи, гигантская черная тень с бубном и колотушкой! Тень разрасталась, подбиралась все ближе, вот она накрыла мальчишку собой, поползла к коленям, к поясу, к локтям, плащом укутала плечи… Мальчишка медленно поднял голову – лицо его во мраке светилось неземным призрачным светом, а глаза… Бурлящие алые провалы в подземный мир пристально уставились на враз смолкшего белого.
– Но я-то – Черный!
Жуткий, как рев чэк-ная, утробный голос заставил содрогнуться все старое кладбище. Цепкие руки черного шамана сомкнулись на горле белого. Тощий мальчишка вздернул здоровяка в воздух, будто тот был воздухом наполнен! И страшен был черный шаман в тот момент, как сам злой дух Сакка!
– С тварями нижнего мира дра-а-а-ться надо, а не детишек им живьем ска-а-армливать! – ветром в соснах прогудел черный шаман.
Драться? Черный шаман, убийца, повелитель всех гнусных тварей собирается драться с Нижним миром? Медведь опешил окончательно, замер, покачиваясь на могучих лапах, не зная, на кого кидаться.
Слободчане неуверенно двинулись на помощь своему шаману – и тут же их смело сверкающим во мраке вихрем стали.
Медведь плюхнулся на зад, невольно замерев от человеческого восхищения. А ему еще казалось, что их тысяцкий здорово мечом владеет! Но то, что творил скуластый красавчик, было достойно самого Чаухаматы, краснокожего духа войны! Вертясь, как детский волчок, мальчишка гибкой черной тенью скользил между размахивающими деревянными лопатами кузнецами. А меч его вертелся еще быстрее! Спасаясь от пляшущего перед глазами острия, слободчане шарахнулись от могилы. Черный шаман продолжал гудеть, и казалось, сама земля отзывалась на его голос. Медведь почувствовал, как невидимая ласковая рука потрепала его шерсть и подтолкнула вперед. Он ощутил просто невыносимое желание быть там – там, где, отгоняя обезумевших кузнецов от детской могилки, рубился скуластый, там, где, взывая к матери-земле, звенел бубном черный шаман. Как будто там было его настоящее место. Встать, вздыбив загривок и чувствуя боками тепло друзей…
Мотая башкой, медведь попятился. Совсем сдурел, да на что ему нужны такие дружки из Нижнего мира! Земля под лапами хлюпнула – показалось, что насмешливо – и пошла волнами. Вросшие в землю надгробия закачались.
– Помоги мне, мать моя Калтащ-эква! – отчаянно закричал мальчишка-шаман.
И земля поднялась на дыбы, как растревоженная медведица. Вырвавшиеся из нее ледяные глыбы со свистом пронеслись над головами слободчан. Полузасыпанная могила, на дне которой, ничего не ощущая, безмятежно спала маленькая девочка, зашевелилась и… взорвалась! Тело девочки подбросило вверх – какая-то тетка, прыгнув наперерез, успела подхватить девчонку и со всех ног помчалась прочь с кладбища. Хвала Хозяину тайги, хоть кто-то здесь при нормальном разуме остался!
Взвыв, как Амба с прищемленным хвостом, черный шаман размахнулся и легко, будто тряпичную куклу, швырнул Белого на дно могилы. И со всех ног припустил за уносящей девчонку теткой. Все-таки проявила себя его подлая натура, все-таки погубитель он, а не борец с нижними тварями! Белого погубить хочет, за девочкой гонится… Яростно взревев, медведь сорвался с места. Лишь на миг замешкался, не зная, то ли белому на помощь спешить, то ли девочке… Земля над белым шаманом сомкнулась со странным звуком, похожим на девчоночий смешок. А улепетывающая тетка с ребенком на руках окуталась голубой дымкой и резко прянула в небеса. Капюшон ее кухлянки свалился с головы, мелькнули голубые волосы, и медведь узнал толстую жрицу.
Резкий запах как дубиной ударил медведю в нос. В воздухе возник бурлящий черный провал, и в толстуху точно из ведра плеснули – поток неприятно пахнущей темной воды ударил ей в лицо, сшибая на землю. Мелькнула копна ультрамариновых волос – как Голубой костер вспыхнул. Завывая, точно целая стая неупокоенных духов юер, разыскиваемая девица именем Аякчан, тринадцати Дней от роду, прыгнула толстухе на плечи и с рычанием вцепилась ей в волосы… когтями, которым и медведь бы позавидовал! На жутковато изменившемся девчоночьем лице страшным сапфировым пламенем пылали треугольные глаза, а между кроваво-алых губ змеей извивался длинный раздвоенный язык!
– Брос-сь девочку! – трепеща раздвоенным языком у самого лица толстой жрицы, прошипела она.
Сверху на них обрушился похожий на громадную летучую мышь черный вихрь! Щелкнула ржавозубая пасть, и вспыхнул торжеством мутно-белесый глаз, а дальше все сплелось – медведь перестал понимать, кто с кем и за что дерется!
Аякчан отшвырнуло прочь. Взрывая когтями снег, она развернулась и вновь ринулась в бой, накрывая вертящуюся в воронке черного вихря противницу чем-то похожим на клочья серого тумана. Толстая жрица вскинула руки – над битвой пронесся шквал Голубого огня. Пламя распалось. Голубоволосая девчонка летела сквозь пылающий Огонь верхом на белом облачке. В драку врубился черный шаман. Земля вздыбилась, выкидывая наружу коричневые жилистые плети корней. Голубое пламя погасло, как испугавшись, корни рванули вверх. Оглушительный грохот битвы стих – припавший к снегу медведь разглядел повисшую в хватке корней черную тварь. Торчащая прямо из груди гибкая, как змея, черная рука туго стягивала тельце спящей малышки!
– Отпус-с-с-ти меня, шаман, быс-стро, или я порву ей горло! – широко разевая усеянную кривыми ржавыми зубами пасть, прошамкала тварь старушечьим голосом.
Упрямо наклонив голову и сжав кулаки, тощий мальчишка-шаман застыл напротив нее. Его друзья замерли у него за спиной – медведь видел, как голубоволосая Аякчан отчаянно кусает губы. Широкий жабий рот нижнемирской твари расплылся в глумливой усмешке, и ее загнутый черный коготь плотно прижался к шее спящего ребенка. На кончике вспухла похожая на ягоду капля алой крови! С губ шамана сорвался еле слышный злой стон – и опутавший Черную древесный корень медленно, нехотя, отпустил ее. Прячущийся за надгробиями медведь едва не застонал тоже: что это за черный шаман, которого можно остановить, угрожая ребенку! Средний мир перевернулся! Великая река вспять потекла!
Нижнемирская тварь зашлась вибрирующим хохотом – спящая девочка болталась у нее между пальцами, как пойманный за шкирку щенок. Наст захрустел под шагами. Залегшие жители слободы поднимались, дергая руками и ногами, будто к ним привязаны веревки, и глаза их были бессмысленны и пусты, как у толстой жрицы! Здоровяк кузнец всей тяжестью навалился на мальчишку-шамана и опрокинул его наземь, заламывая руки за спину. Завизжала Аякчан – вцепившись зубами, как собака, у нее на ноге висела женщина. Счастливо хохоча, нижнемирская тварь завертелась на месте, размахивая пойманным ребенком, как тряпкой.
Так, с черным шаманом и его приятелями он вконец запутался, но вот эта – точно гадина! С громовым ревом громадный медведь вылетел из-за надгробий. И с размаху врезался широкой грудью в приплясывающую на снегу тварь. Торжествующий хохот сменился коротким булькающим воплем, когда медвежьи клыки сомкнулись на ее похожей на толстую змею ручище. Медведь стиснул челюсти. Дергающаяся в его пасти рука лопнула. Черная кисть с паучьими пальцами отделилась, как ножом срезанная. Спящая девочка упала на землю – свернулась калачиком в снегу и безмятежно засопела. Вонючая густая жижа хлынула медведю в горло. Отчаянно отфыркиваясь и отплевываясь, он замотал башкой. Тварь орала, судорожно разевая ржавозубую пасть. Развевающиеся вокруг нее полотнища черного вихря, как крылья пойманной птицы, хлестнули медведя по голове, и она рванула вверх, выдираясь из медвежьих лап. Медведь вскинулся на дыбы, но тварь взмывала все выше и выше. Ринулась прочь. Разочарованно ревя, медведь снова рухнул на четвереньки – прямо на спину тянущемуся к горлу черного шамана кузнецу. Тот словно и не чувствовал навалившейся на него тяжести – его пальцы сомкнулись на шее мальчишки. Медведь увидел выпученные глаза черного шамана – и рванул кузнеца за плечи. Мужик кубарем покатился в снег. Медведь развернулся всем телом, недвусмысленно скаля клыки…
Спотыкаясь и переваливаясь, будто ноги их не слушались, слободчане с совершенно пустыми, бездушными лицами перли на него. В их неподвижных пуговичных глазах не отражалось ничего – ни страха перед оскаленными медвежьими клыками, ни ненависти… Бледные, бескровные губы шевелились, и, словно выползая из тесаных гробов, по кладбищу сочился монотонный гул:
– Схватить-врагов-хозяйки-убить-врагов-хозяйки…
За его спиной раздался топот. Повернувшись боком, медведь успел увидеть, как черный шаман и двое его спутников уже выскакивают за ворота кладбища и со всех ног бегут по улице, кажется, направляясь вслед за черной тварью. Невольно он махнул когтистой лапой – пусть бегут, сейчас ему с ними не разобраться, и без того хлопот хватает. Вытянув руки, слободчане надвигались на медведя. Клыкастая пасть распахнулась, и он заревел.
Не обращая ни малейшего внимания на клыки и лютый рык, подоспевший первым кузнец хватил медведя кулаком по голове так, что пасть с лязгом захлопнулась. Недоуменно зарычав, медведь подался вперед, толчком опрокинув прущего на него кузнеца в снег. Послышался деревянный треск, и у зверя подогнулись лапы – второй кузнец огрел его деревянной лопатой по спине. Невозмутимо поднял обломанный черенок и нацелился вдарить снова. Ревущий медведь полоснул когтями. Заливая снег кровью из четырех глубоких царапин на груди, раненый припал на колено… Поднялся и с тем же неподвижным лицом, словно не чувствуя боли, снова двинулся. Медведь попятился,