– В мире мертвых все наоборот, – повел плечом черный шаман. – Вот он и устраивается, как ему удобно, однако.
Изнутри донесся отчаянный вопль, и в выломанную дверь вылетела встрепанная полураздетая женщина. Следом за ней, все так же затылком вперед, вышагивал мертвец.
– Иди ко мне! Иди ко мне! – гулким, как гудение ветра в трубе голосом, бубнил покойник, и его протянутые назад, за спину, руки тянулись к улепетывающей женщине.
– Так вот о чем говорил Ковец-Гри-шаман, – неожиданно пробормотал Донгар. – Такой мертвый, чтоб до потрохов проняло…
Женщину явно проняло.
– Уйди! – тоже пятясь, будто и она была покойницей, кричала она. – Ты умер, я тебя похоронила, уйди, оставь меня! – Словно вспомнив, что она живая, развернулась нормально и со всех ног ринулась к соседнему дому.
– Постой! Не убегай! Иди ко мне! – все так же монотонно гудя, мертвец поковылял за ней своей подпрыгивающей походкой. Женщина влетела в соседний дом и с треском захлопнула за собой дверь. Тут же изнутри послышались дикие крики – и она вылетела обратно, кажется, в сопровождении всего соседского семейства. Едва не снеся вышагивающего мертвеца, живые вырвались на улицу…
– А у вас кто? – торопливо спросил Советник.
– Свекровь! – захлебываясь слезами, закричала соседка. – Говорит – я плохо веду дом! У меня все вверх ногами!
– Это потому что она мертвая, а в стране мертвых… – начал пояснять ей Советник, будто знал это всегда, а не услышал только что от Донгара.
– Нет! – перебила его женщина. – Она и при жизни так говорила! И если она – сюда, то я уж лучше в Нижний мир! – И, схватив за руки детей, она припустила по улице, будто собиралась так бежать до самого Нижнего мира.
Улица все больше начинала походить на кипящий котел – когда сперва со дна поднимаются лишь тонкие ниточки мелких пузырьков, потом лопается первая бульбашка, вторая, и вот уже весь котел бурлит и пенится, плюясь водой. Дрожащие серые тени медленно просачивались прямо сквозь лед мостовой, сгущались, обретая неверную, зыбкую форму, сложенную из нескольких теней, – и двигались к домам. А оттуда с истошными криками вылетали люди. Живые и мертвые сталкивались на улицах, и рвушийся к небесам вопль становился все гуще, все страшнее…
– Мама! Мамочка! – этот захлебывающийся от безудержного счастья детский крик так сильно отличался от остальных, что все дружно повернулись в ту сторону.
Расталкивая толпу живых и мертвых, по улице бежала девочка. И с размаху кинулась на спину женщине в потрепанной парке, идущей знакомой подпрыгивающей походкой.
– Мамочка! – захлебываясь слезами, кричала девочка. – Мамочка, я знала, что ты придешь! Я тебя все эти Дни ждала! Мамочка, посмотри на меня, мамочка! Ну что же ты отворачиваешься, мамочка! – и девочка попыталась повернуть мать к себе. Мертвая упиралась, пряча лицо от ребенка. Но девчонка оказалась шустрее – извернувшись, как юркая рыбка, она проскочила у матери под руками и жадным взглядом уставилась в родные глаза.
– Мамочка… – блаженно вздохнула она и вдруг пошатнулась. Сонно заморгала и медленно опустилась на лед у ног мертвой матери. – Я так устала, мамочка… Я такая… слабая. Спой мне колыбельную, мамочка… Ты ведь больше не уйдешь, правда?
Но мертвая отпрянула, отчаянно выдирая руки из ладошек ребенка.
– Куда ты, мама?
Мертвая пятилась – тяжело, с натугой, будто натягивая между собой и дочкой невидимый канат. На ее усилия было страшно смотреть – жилы на ее лбу вздулись, казалось, что сейчас лопнут, пустые, неподвижные глаза вылезли из орбит. Ноги поехали по льду, и мертвую мать швырнуло обратно, на живого ребенка. Лицо девочки стало белым, как лед, на котором она лежала. Отталкиваясь руками и ногами, мать поднялась и снова рванула прочь.
– Не уходи, мама! Ну почему ты опять уходишь? Я буду хорошей, мамочка, я буду лучше всех, только останься! – с каждым ударом сердца голос ребенка становился все слабее, все невнятнее.
– Я… должна… – пятясь, как навстречу сильному бурану, бормотала мать, и голос ее был гулок, точно завывание ветра. – Пока не поздно… – Буран пересилил. Женщину швырнуло обратно, но она снова упорно поднялась. – Девочка моя, девочка… – Нос ребенка страшно заострился, кожа начала синеть, будто она замерзала. – Помогите же нам кто-нибудь! – прогудела мертвая, и вдруг ее неподвижные глаза уперлись в Донгара. – Черный! – казалось, этот крик накрыл весь город. – Помоги! Спаси моего ребенка!
– Я иду! Я… – Донгар яростно рванулся, выдираясь из рук стражи. – Да пустите же вы меня, девочка сейчас умрет! Мертвая мать ее силы высосет!
Меч Советника вылетел из ножен и полоснул по веревкам на руках Донгара.
Вырвавшийся из кольца стражников черный шаман подскочил к женщине и обнял ее, как только что обнимала дочь. Мертвая замерла в объятиях черного шамана… Потом на лице ее отразилась блаженная улыбка, послышалось басовитое «банг!», словно лопнула тугая привязь, – и женщина исчезла. Лишь легкий клок тумана всосался в землю у ног Черного. Девочка глубоко, всей грудью вздохнула, приподнялась – и глаза ее глянули живо и ненавидяще. Прямо на Донгара.
– Ты куда мою маму дел? Я слышала, как она тебя назвала! Ты Черный! Ты отнял у меня маму! – И вскочив, девчонка бросилась на Донгара с кулаками.
– Черный! – общий вздох прокатился по улице. Все лица повернулись к плотно сбитой группке во главе с Советником. А потом все – живые и мертвые – потянулись к ним.
– Черный! Черный! Черный! – шипело и гудело вокруг.
Ненавидящие лица живых:
– Это все он! Бей его!
Полные странной, какой-то неподвижной надежды лица мертвых:
– Помоги нам, Черный! Отпусти нас!
Хадамаха почувствовал, как кто-то дернул цепь его кандалов, щелчок – и браслеты на руках распались. Советник присел у его ног, снова щелчок…
– А теперь все… – напряженно скомандовал воин. – Ходу! – заорал он так, что Хадамаху швырнуло вперед прежде, чем он сообразил, что происходит. Мимо него, стряхивая с рук остатки разрезанных веревок, пронеслись Хакмар и Аякчан. И только сзади слышался оправдывающийся голос Донгара:
– Это не я! Не я, Храмом клянусь!
– Верни мою маму! Ишь, Храмом клянется, паскудник черный, бейте его, люди!
Придурок, кому он что решил доказать! Хадамаха и Советник повернули назад одновременно. Набежавший сзади воин одним рывком подхватил на руки пятящегося от озверелой толпы мальчишку. И в тот же самый миг здоровенный черный медведь вклинился между ними и толпой. Клыкастая пасть распахнулась, и жуткий рев разъяренного зверя заставил живых шарахнуться назад, топча беспомощно барахтающихся мертвых. Медведь грозно вздыбился… круто развернулся на задних лапах и рванул за остальными беглецами. Мгновение позади него царила перепуганная тишина, потом чей-то визгливый голос завопил:
– Это Черный перекинулся! Лови! – и сзади затопотали многочисленные шаги.
Переваливаясь в том неуклюжем и кажущемся медлительным беге, который на самом деле намного быстрее человеческого, медведь вслед за беглецами несся к Храму.
– Опять сюда? – перепуганный Хакмар начал притормаживать, но Аякчан шарахнула его кулаком по спине:
– А куда еще? Давай!
Ворота в высоченной ледяной стене начали медленно приоткрываться. Аякчан с Хакмаром первыми проскочили в узкую щель между створками. Толкаясь, следом протискивались стражники.
– Быстрее, кулевы дети! – заорал Советник, вместе с Хадамахой оказавшийся в конце этой очереди.
– Слышали? То не настоящие стражники, то кулевы дети – бей их! – Рев толпы за спиной стал нестерпимым.
– Эрлик и все авахи! – выругался Советник и тут же торопливо зажал себе рот ладонью и пинками принялся загонять стражников внутрь.
Нагнавший их медведь вновь развернулся к толпе, вскинулся, ревя…
– Не боимся тебя! Штаны сними, животное! – и в голову ему полетели острые и твердые осколки льда.
– Хадамаха, беги, скорее!
Медведь мохнатым шаром вломился в уже начавшие закрываться ворота. Створки сошлись у него за спиной. Возвращающийся в человеческий облик Хадамаха успел увидеть, как гигант Богдапки с грохотом захлопывает их, а Алтын-Арыг, взвившись в невозможном для человека прыжке, с лязгом вбрасывает в скобы громадный стальной засов.
На окованные железом створки обрушился град ударов. По тянущейся вдоль внутренней стены лестнице Советник побежал наверх. Донгар ринулся за ним. Хадамаха вздохнул – идти, так уж всем, и вместе с Аякчан и Хакмаром двинулся следом. Внизу царило безумие. Толпа казалась беспредельной – ее передний край накатывал на подножие гладкой ледяной стены Храма, а дальше во все стороны, по всем улицам виднелось сплошное море голов, запрокинутых лиц, раззявленных в крике ртов:
– Черный! Отдайте нам Черного! Убить! Убить! Убить!
– Может быть, стоит прислушаться к гласу народа? – пробормотала взмывшая на стену настоятельница и откровенно испуганно поглядела вниз.
– Пра-авильно, – протянула Аякчан, хладнокровно изучая беснующуюся внизу толпу. – Давайте быстренько сожжем черного шамана на храмовой площади…
– Не надо, – жалобно попросил Донгар.
– …а мертвые возьмут и не исчезнут, – не обращая на него внимания, закончила девчонка. – Что тогда делать будете, госпожа настоятельница?
– Эти мервые – они вроде на людей не кидаются, – пробормотал Советник, разглядывая зажатые в толпе живых неподвижные безучастные фигуры. Только фигур этих становилось все больше и больше…
– Им не надо кидаться, – уныло вздохнул Донгар. – Достаточно, что они не в своем мире. Чужие они здесь, совсем чужие. От них болезни пойдут, беды пойдут, силы уходить станут – все, к кому мертвые родичи пришли, скоро сами мертвые будут. А новые люди не народятся, потому как души их будущие через Нижний мир не прошли, по Великой реке не проплыли.
– А родичи пришли, почитай, ко всем, – заключил Советник. – Изгнать можешь, Черный? Как ту женщину.
– Могу, – еще унылее согласился Донгар. – По одному. Не знаю я, как их всех разом гнать! Они в Нижнем мире своей жизнью живут, прежде чем снова в Средний вернуться – только иногда случается, что до срока поднимаются. А столько еще никогда не было!