Леон Юрис.ХАДЖИ
.
…
Leon Uris, The Haj. New York: Bantam, 1985
…
Перевод с английского: Б. Кантор, 2003
Об авторе этой книги
Леон Юрис (1925–2003 гг.) родился в Балтиморе (США) в небогатой семье еврея-эмигранта из России, до переезда в США прожившего некоторое время в Палестине. Первый роман Л. Юриса «Боевой клич» об американских морских пехотинцах был издан в 1953 году и вскоре экранизирован. Через два года появился роман «Злые холмы», а в 1958 году — «Экзодус» («исход»), принесший Юрису мировую славу. Русскоязычному читателю «Экзодус» стал известен благодаря переводу, сделанному в 1963 г. тайно, в одном из лагерей политзаключенным А. Шифриным и вскоре распространенному в СССР «самиздатом». Л. Юрисом написаны также романы «Перевал Митла», «QB VII», «Мила, 18», «Хаджи», «Троица», «Армагеддон», «Топаз», «Выкуп». Высокую оценку критики получили документальные книги, написанные Л. Юрисом при участии его жены, фотографа Джилл Юрис, — «Ирландия: Красота страха» и «Иерусалим: Песнь Песней».
Большинство книг Леона Юриса посвящено темам еврейства, Израиля и Ближнего Востока. В них четко выражена авторская позиция, которую сам Юрис изложил в интервью газете «Джерузалем пост»:
«Я терпеть не могу еврейских писателей, принижающих еврейский народ и причитающих по поводу того, как их еврейство испортило им жизнь. Я люблю воюющих евреев и горжусь тем, что мне удалось сделать какой-то полезный вклад в Израиль».
В романе «Хаджи» истоки арабо-израильского антагонизма показаны на фоне реальных исторических событий и как бы «с той стороны». Действие развертывается в среде палестинских арабов, центральной фигурой избран арабский лидер, личность сильная, незаурядная и противоречивая. Со стороны некоторых критиков роман вызвал обвинения в расизме; о справедливости этих обвинений пусть непредвзято судит читатель. Роман проникнут высоким гуманизмом и горячим сочувствием к трагической судьбе его персонажей.
Б. Кантор
От автора
Для того чтобы провести годы в путешествиях и изысканиях и в итоге написать такой роман, как «Хаджи», писатель по необходимости должен стать автором эгоистичным и испытать своих близких на прочность. Замысел романа моя жена Джилл приняла с не меньшим увлечением, чем я сам. Она самозабвенно отдала ему все: сочувствие, верность, любовь. Она заботилась обо мне и оберегала меня, нередко в местах темных и опасных. И что существенно, она внесла очень важный вклад своими проницательными и мудрыми советами при написании романа. Эти страницы едва ли были бы написаны, не будь рядом со мной такого соавтора.
Еще при работе над романом «Троица» я убедился, что моя помощница по изысканиям Диана Игл обладает мистической способностью схватывать, что именно я пытаюсь сказать и что нужно для изложения. Замысел «Хаджи» любому исследователю бросал трудный вызов. Она ответила на этот вызов, напечатав тысячу и одно блестящее сообщение. Всякий день, отправляясь в очередное сражение у пишущей машинки, я находил возле себя факты из этих сообщений, а немедленная помощь ждала лишь намека. Она не только значительно способствовала достоверности романа, она сильно облегчила бремя моего труда. Я благодарен Диане как другу, и я высоко ценю ее неизменно дружеские чувства к Джилл и ко мне.
Многие события, описываемые в романе «Хаджи», соответствуют историческим фактам и данным архивов. Многие эпизоды построены вокруг исторических событий, использованных как фон для выдуманной фабулы.
Могут оказаться в живых те люди, кто принимал участие в событиях, подобных описываемым в этой книге. Возможно поэтому, что кого-то примут за персонаж романа.
Позвольте мне подчеркнуть, что все персонажи «Хаджи» созданы автором, и что это полностью вымышленные лица.
Разумеется, исключение составляют такие общественно признанные фигуры, ассоциирующиеся с описываемым временем, как Давид Бен-Гурион, Иерусалимский муфтий Абдалла, Игаль Аллон и другие.
При переводе арабские и ивритские слова нередко имеют много разных вариантов написания. Я останавливался на самом простом для читателя, легко узнаваемом написании[1].
ПРЕЛЮДИЯ
1922 год
Юный Ибрагим тихо занял свое место у постели отца. Хрипя, старик завершал свое последнее выступление.
Тускнеющими глазами шейх дал понять, что узнает сына, и собрал последние силы. Вытащив из-под подушки украшенный драгоценными камнями кинжал, он дрожащими руками передал его Ибрагиму, выполняя древний обряд передачи власти.
— Это принадлежит Фаруку, — сказал Ибрагим. — Он старше меня.
— Твой брат — беззубая собака, — продребезжал отец. — Чужаки уже замышляют выбрать нового мухтара. Но власть должна остаться у нас, Сукори, — добавил он и вложил кинжал в руку сына. — Он маленький, как и подобает оружию, но этим оружием мы правим нашими людьми. Они знают, что такое кинжал, и знают отвагу того, кто способен всадить его по самую рукоятку.
Старый шейх умер, и деревня громко оплакивала его, и словно подтверждая его предсмертные думы, четыре других клана избрали нового мухтара Табы, отобрав власть у Сукори, которым она принадлежала целое столетие. Через час после похорон отца Ибрагим позвал к себе домой восемь глав других кланов. Посреди комнаты стоял грубый деревянный стол. Внезапно Ибрагим выхватил восемь ножей, воткнул их один за другим в стол, и, распахнув одежду, открыл усыпанный драгоценностями кинжал.
— Думаю, — произнес он, — пришло время выбрать нового мухтара. Если кто-то не согласен, чтобы роль Сукори продолжалась…
Он оставил фразу незаконченной и махнул рукой в сторону выстроенных в ряд ножей.
Обычно выборам нового мухтара предшествовали тысячи часов торга, прежде чем прийти к тому заключению, которое представил им сейчас Ибрагим. На этот раз выборы заняли лишь одну минуту, и каждый из восьми соперников поочередно вставал перед ним, кланяясь, целуя его руку и заверяя в преданности.
Ибрагиму аль-Сукори было немногим за двадцать, и он был мухтаром Табы, и он знал власть кинжала в жизни арабов.
Часть IАЯЛОНСКАЯ ДОЛИНА
.
Глава первая
1944 год
Меня зовут Ишмаель. Родился я в Палестине во время беспорядков 1936 года. Поскольку многое из того, о чем здесь написано, произошло еще до моего рождения, вы спросите: как же мог Ишмаель знать обо всем этом? Например, о случае с моим отцом, Ибрагимом, — как он стал мухтаром Табы. В нашем мире повторение легенд и рассказов — это образ жизни. И каждый в конце концов узнает все события прошлого.
Кое-какие события произошли, пока меня еще не было. — Ага! Как же я мог знать о них? — Не забывай, мой высокочтимый читатель, что арабы необычайно одарены фантазией и магией. Не мы ли подарили миру «Тысячу и Одну Ночь»?
Иногда я буду говорить с вами своим собственным голосом. А другие — своими. Наш рассказ идет от миллионов солнц, лун и комет, и все, что я, может быть, и не мог бы знать сам, достигает этих страниц по воле Аллаха и с помощью нашей особой магии.
Как ребенку мужского пола, мне можно было сосать материнскую грудь, пока сам не откажусь от нее, и до моего пятого дня рождения меня не отнимали от груди. Обычно это означало, что мальчик покидает кухню, но я был маленький, и мне все еще удавалось прятаться среди женщин. Моя мать Агарь была женщиной крупной, с большими грудями. Они не только были полны молока, но и давали мне приют, где мне было так уютно. И я ухитрился прятаться от мира мужчин аж до 1944 года, когда мне исполнилось восемь лет.
Как-то раз мой отец Ибрагим выгнал мою мать и отправил в ее родную деревню, за много миль к югу. До этого ее редко отпускали из дома, и ее внезапный отъезд стал для меня и травмой, и угрозой. Пока я был маленьким, я жил вместе с женщинами, у них я находил приют, и они были мне защитой. Отчасти воспитывала меня бабушка, потому что у мамы были обязанности по кухне, дому и семье, да она еще и работала в поле и на участке земли возле дома. А прогнали ее всего через несколько дней после смерти бабушки.
Моей единственной работой по дому было приносить воду. Каждый день мы с мамой отправлялись к деревенскому колодцу. А теперь ее со мной не было. Меня встречали насмешками. Женщины хихикали и подсмеивались надо мной. Они мне говорили, что отец собирается взять новую жену. Потому он и выгнал ее из деревни — чтобы избавиться от ее гнева и унижения. Вскоре и мои товарищи по играм присоединились к хору насмешек, а некоторые кидались в меня камнями.
По утрам я видел, как отец отправлялся в кафе, которое принадлежало ему и дяде Фаруку; он проводил там большую часть дня. Я подбегал к нему и, плача, жаловался на то, что происходит. А он резко отстранял меня и продолжал шагать. Я бежал за ним и дергал изо всей силы за одежду, стараясь привлечь его внимание. Когда он оборачивался ко мне, я замахивался на него своим маленьким кулачком и кричал, что ненавижу его.
Тогда он хватал меня за руку и так сильно тряс, что мне казалось, что потеряю сознание. Затем он отшвыривал меня как мусор, и я падал в сточную канаву, что проходила от верхушки деревни.
И вот я, одетый как девчонка, кричу что есть силы. Я ощущаю соль своих слез и текущие в рот сопли. Я рыдаю в отчаянии, ибо даже в этом возрасте я понимал, что никак не могу изменить своего положения. Ни возмущаться, ни протестовать.
Вновь и вновь вижу я себя маленьким мальчиком, играющим в мусорных кучах под насмешками взрослых, семьи и товарищей. И все взывают к Аллаху, а он ничего не слышит.
Наша деревня Таба находилась возле дороги на Иерусалим. Моя семья была из клана Сукори, некогда принадлежавшего к бедуинскому племени Ваххаби. Ваххаби были великие воины, пришедшие с Аравийского полуострова около 250 лет назад, ради торжества ислама очищая это место мечом и огнем.